- И все в Гишпании вашей так играют? - интересовался усатый Паливец, провожая гостей. В сенях здоровяк в русском платье подал Баче ее шляпу, а Герасим Василич спросил у него:

- Что, Петруха, выдворил немца? Того, что песни пел?

- Сам он ушел, с солдатом под ручку, - отвечал честный малый, и от смущения зарделся.

- Universelle große Liebе, не кот начхал, - прокомментировал ехидно Герасим Василич. Они с Бачей вышли на темную улицу, и принц тут же спросил:

- И где ты так играть выучился? Правда, что ли, в Гишпании своей?

- Гувернер выучил, когда математику мне преподавал, - соврала Бача и зевнула, - А ты, Герасим Василич, - отчего ты зовешь себя герцогским сыном?

- Думаешь, вру? Мать моя была камеристкой у супруги его светлости, а герцог был господин любознательный, ни одной новой юбки не пропускал. Так я на свет и появился...

- А разве герцог - Василий? - удивилась Бача, - Он же вроде немец.

- Отчим мой Василий, - усмехнулся принц и сверкнул на Бачу в темноте своими веселыми глазами, - Вот в карете поедем - я тебе все и расскажу. Ты же богат теперь, наймешь карету? А я с тобою прокачусь до Варшавы, тебе же до Варшавы ехать?

- До Вены.

- Дотуда мне не надо. А до Варшавы доеду с тобою, если против не будешь.

- Вдвоем веселее, - согласилась Бача, - И от разбойников безопаснее.

Они подошли к гостинице, сонный слуга впустил их, и счастливые игроки поднялись наверх, в свои покои. У Бачи сил уже не осталось на рефлексию и сожаления - она упала на кровать, не раздеваясь и не снимая сапог, и уснула. Выигрыш спрятан был в ее наряде так хорошо, что и захоти принц в изгнании его стащить - руки бы не достали. Впрочем, принц и не думал покушаться на Бачин выигрыш. Когда шли они по коридору, он разглядел приоткрытую дверь губернаторского номера, в котором не было света. "Вот к кому в гости стоит наведаться" - рассудил Герасим Василич. Он справедливо полагал, что соседушка-миллионщик еще гуляет где-то в обнимку со случайным своим солдатом, а номер с миллионами в нем - стоит открыт. Сам бог велел. Герасим Василич подошел к подоконнику, откинул салфетку с припасов, доел пирог, допил выдохшееся за ночь пиво, и оглянулся на мирно сопящего во сне соседа.

- Вот и спи, красавчик, - прошептал он тихо, - а я погуляю.

Герасим Василич выскользнул за дверь, прокрался, озираясь, по коридору до губернаторской двери и текуче скользнул в номер. В номере, озаренном луною, все вещи были хаотически разбросаны, словно воры здесь уже побывали, и явственно пахло перегаром. Принц-грабитель собрался было удрать, но пригляделся - на роскошной губернаторской, с бомбошками и пологом, кровати, лежало безжизненное тело и, судя по всему, вполне себе мирно почивало. Герасим Василич прокрался по комнате - раскрытый багаж манил его несказанно. Герр Диглер еще в заведении Паливца был пьян в дымину - сейчас он, похоже, и вовсе спал мертвым сном, и вряд ли даже нападение гусарского эскадрона способно было его пробудить. Цель была совсем близка, и принц воров протянул уже руку к ближайшему из саквояжей - от кровати послышался то ли лязг, то ли клацанье. Герасим Василич повернул голову и взглянул на кровать, и на человека на ней - с нового ракурса. Ужас сковал горе-грабителя. У лежащего на кровати было словно два раскрытых рта - один там, где у всех, и один пониже, на шее. Собственно, человек на кровати вовсе не был миллионщиком Диглером, был он здоровее и темнее, и лунный свет позволял разглядеть его расстегнутую солдатскую форму, и закрученные темные усы, и раскрытые мертвые глаза. Лязг повторился - шел он от ножки кровати. Постоялец губернаторского номера, певец и миллионщик Диглер, сидел на полу возле кровати, совсем как недавно испанец Оскура. Он так же прислонялся спиной к столбику кровати и так же обхватывал бледной тонкой рукой колени - матово-белые в свете луны. Герасим Василич решил было, что лязгают зубы, но пригляделся - на господине Диглере был атласный шлафрок, раскрытый, и под ним из одежды - лишь странный набедренный пояс, вроде тех, что носят цирюльники, и на поясе том рядочком висели бритвы, и одну из них, белую и блестящую, Диглер держал в руке. Она и лязгала у него, складываясь и раскрываясь - он машинально ею играл. Диглер следил за воришкой своим странным стеклянным взглядом - без страха, без гнева, без любопытства. Герасим Василич еще подивился - как он сослепу не заметил его, душегуба проклятого, возле кровати, и как проглядел лужу черной крови, налившуюся на пол из перерезанного горла.

- Уже уходишь? - спросил Диглер у гостя ласковым шепотом.

- Желаете, чтоб остался? - нашелся бестрепетный Герасим Василич. Ужас его прошел, он понял постепенно, что случилось в губернаторском номере и почему, и догадался, что миллионщик-душегубец сейчас боится еще больше его самого, и вряд ли позволит воришке уйти из номера живым. Но бесстрашная, гениальная идея забрезжила в голове принца-грабителя, и он удержал мертвящий взгляд своего собеседника, указал на тело на кровати и как ни в чем не бывало вопросил:

- Он же больше не нужен вам, ваша милость? Правда ведь, не нужен?

4.Черный лоа и белый табак

Бача проснулась оттого, что ее трясли. Спросонья пригрезились ей гайдуки Безумного Фрици, настигшие жертву в гостинице Волковыска.

- Вставай, красавчик! - звал Гера Копчик, - В карете высписся! Дело есть, срочное, на миллион!

Бача открыла глаза. За окном чуть светало, Гера стоял над нею с огарком в руке и манил:

- Пойдем со мной, в губернаторский, помощь твоя нужна.

- Что случилось? - зевнула Бача.

- Фон Диглер, певун наш, солдата ночью до смерти отлюбил, теперь, как с твоим товарищем - повезем его к лекарю, за город. Солдата, само собой. Я за телегой, а ты с убивцем посиди, чтоб он не дурил.

- Вот радость-то, - Бача встала с постели, потянулась и пошла за своим принцем - по большей части из любопытства. Зловещий певец, тянувшийся к ней с поцелуями в заведении Паливца, вдруг оказался еще и убийцей. Забавно. Бача в тот момент рассуждала, сама того не ведая, почти как Герасим Василич. Беги - сердце подскажет тебе, куда бежать, ты только беги.

В губернаторском номере горел ночник, кровь была заботливо подтерта. Диглер уже запахнул свой щегольский кокетливый шлафрок и покойника прикрыл простыней - на белом проступила жуткая кровавая улыбка. Бритву он спрятал, и выглядел суровым и трезвым.

- Я за телегой, - пообещал Герасим Василич и убежал.

- Он кто? - спросил у Бачи Диглер, без всякого стеснения присаживаясь на кровать, у трупа в ногах.

- Бог весть. Похоже, черный копатель. Мы с ним день как знакомы, - честно отвечала Бача.

- А-а, - протянул разочарованно Диглер и закинул ногу на ногу. Бача вопреки собственной воле смотрела на его голые ноги - похоже, он брил их, такие они были мраморно-гладкие, кажется, в них даже что-то отражалось. На белоснежной коленке лежал медовый отсвет ночника. Миллионщик-содомит... Впрочем, после содеянного в ночи душегубства герр Диглер утратил к Баче весь интерес, смотрел в сторону и чуть вверх, и безмятежно зевал.

- Вы едете в Вену, герр Диглер? - спросила Бача. Белокурая бестия повернула к ней изящную голову:

- Желаете напроситься в попутчики? Воспользоваться бедственным моим положением?

- Это как-то иначе называется, - Бача кивнула на труп под простыней, - но, по существу, именно желаю напроситься. Я - до Вены, Герасим - до Варшавы, - ей показалось правильным блюсти интересы отсутствующего принца.

- Недаром говорят - наглость - второе счастье, - в пространство произнес белокурый убийца, - И ваше счастье - что я и в самом деле направляюсь в цесарскую столицу. Если же вы думаете, что я приглашаю вас в свою карету из-за сегодняшнего... инцидента, то - нет. Просто мне приятно будет видеть напротив себя ваше прекрасное лицо...