- Я все понимаю, - брезгливо морщась, отчитывал Бельский похмельного генеральского ординарца, - сейчас не сорок пятый год, и никто не требует от вас фронтовой дисциплины. Но и вы поймите, какую миссию возложила на нас сама история. Мы должны нести свет цивилизации и культуры вчерашним нацистским варварам. Мы должны увлечь их своим примером в светлое коммунистическое будущее. В нас все должно быть прекрасно: и опрятный внешний вид, и чистое обмундирование, и высокий идейно-политический уровень. Я уже не говорю об уважении к памяти геройски погибшего генерала К., вашего шефа...

Заслышав шорох гравия, комендант повернулся к нам с Груней.

- Вот, Иванько, берите пример, - продолжил он, приветствуя нас кивком, - обычные девушки, не знакомые с воинской дисциплиной, начинают утро с прогулки на свежем воздухе. А вы, старлей...

Переведя глаза на страдающее, перекошенное лицо Иванько, комендант умолк.

- В общем, все в сборе, - подытожил он и сдул с рукава несуществующую пылинку. - Слушай мою команду. Старшему лейтенанту Иванько поручается доставка праха павшего смертью храбрых генерала К. на социалистическую родину. Вместе с ним в распоряжение хозяйственного управления московского военного гарнизона откомандировываются вольнонаемные Серафима Невельская и Агриппина Сивашова. Даю три часа на сборы. Перед убытием ваш багаж проверят. Не исключен и личный досмотр. Так что не берите лишнего, только свои собственные вещи. Отправитесь морем из Варнемюнде. В порту вас подберет трофейный броненосец 'Гессен'. Пойдете непосредственно в Ленинград. Вопросы есть?

Мы стояли, не в силах произнести ни слова. Наконец Груня вымолвила:

- А как же Софья Вениаминовна? Разве она не вернется за вещами? За нами?

- Не вернется, - понизив голос, ответил комендант. - Софья Вениаминовна осуждена Особым совещанием за связь с еврейскими националистами. Раскрыт крупный заговор с участием жен видных военачальников. Приедете в Москву - все узнаете из газет. И не пытайтесь с ней связаться - это в ваших же интересах. Еще вопросы?

- А почему морем, товарищ майор? - разлепил пересохшие губы Иванько.

- Железные дороги на Берлин блокированы. И не только на Берлин... - нехотя ответил комендант. - В общем, поезда сейчас ходят плохо. А прах героя надо доставить как можно скорее. По естественным причинам.

- А что случилось с железкой-то? - удивилась Груня. - Полотно по весне размыло?

- Наши дорогие союзнички гадят! - раздраженно повысил голос Бельский. - Объединяют свои оккупационные зоны, строят заводы, в общем помогают недобитым врагам восстанавливать фашистское логово. Даже банки заработали. Капиталистическим упырям по обе стороны океана вновь не терпится напиться крови немецких рабочих. И это вместо того, чтобы продолжить исторически справедливое взимание репараций вплоть до полной ликвидации нацистской империи... Все, хватит вопросов.

Комендант махнул рукой, дверца 'виллиса' открылась, и к нам приблизился рябой шофер с металлическим чемоданчиком, крышка которого была привинчена блестящими фигурными ручками.

- Прах оставьте пока в погребе, - приказал комендант. - Через два часа я лично отправлю вас в порт.

'Виллис', прохрустев гравием, скрылся за воротами. Иванько прекратил попытки застегнуть крючок воротничка. С трудом сохраняя равновесие, он перешагнул через чемодан с прахом и сунул голову под струю воды из колонки. Через минуту он вынырнул со страдальческим выражением лица.

- Не помогает ни хрена! - выкрикнул он со слезой в голосе. Симилиа симилибус, блядь, курантур. Лечи подобное подобным. А подобного-то и нетути!

Иванько достал пустую фляжку, потряс ею в воздухе и швырнул в кусты. Колени его подкосились, и он бессильно опустился на чемодан с прахом.

Груня подмигнула мне и подошла к Иванько.

- Слышь, милок, - произнесла она не слыханным мной раньше, ласковым голосом и положила руку ему на голову. - Ты успокойся, погоди чуток.

Иванько всхлипнул и поник плечами. Груня птицей метнулась в дом и тут же вернулась со стаканом водки и соленым огурцом на вилке.

- На-ка, милый, выпей да отдохни, - певуче приговаривала она, пока Иванько, запрокинув голову и судорожно двигая кадыком, звучно заглатывал лекарство. - Ты поспи, родной, приди в себя, а вещички твои мы соберем, упакуем в лучшем виде...

Она взяла его под руку и увела в дом. Я нервно ходила по хрустящей дорожке до ворот и обратно. Груни не было около получаса.

- Никак засыпать не хотел, - прошептала она, вернувшись. - Пришлось ему сказку рассказать...

Мы выбрались из дома и с оглядкой заспешили к разбитой батарее. Через несколько минут над дюнами показалась знакомая вышка. И тут мы остановились, как вкопанные, не веря своим глазам - на вышке из угла в угол крошечной площадки прохаживался часовой с карабином на плече.

- Что же это такое, - горестно прошептала Груня. - Ведь еще час назад здесь никого не было.

- Это из-за блокады, о которой Бельский говорил, - сообразила я. - Значит, трубами дымил тот самый 'Гессен', когда мы клад прятали. Ах ты ж черт. Думай, Грунька, думай...

С минуту мы тихо совещались, сдвинув головы. Издали

слышались мерные шаги часового. Затем я с решительным вздохом расправила плечи и двинулась вперед, огибая дюну. Груня следила за мной, прячась за бетонной глыбой. Не глядя в сторону часового, я вышла на поляну, не торопясь сняла платье, под которым все еще не было белья, расстелила его на сухом бугорке и улеглась на живот. Несколько минут я 'загорала', опершись на локти, болтала ногами и кусала травинку, слушая гулкие удары сердца. Шаги на вышке стихли. Помедлив еще немного, я прикрыла веки и перевернулась на спину. Сквозь ресницы я видела, как часовой, перегнувшись через перила, с раскрытым ртом пялился на меня во все глаза. Потом он выпрямился, судорожно рванул висящий на шее бинокль и принялся разглядывать отдельные части моего покрытого мурашками тела. Боковым зрением я видела, как Груня метнулась и исчезла за круглым песчаным боком дюны. Тишину солнечного дня нарушал только легкий плеск волн и стрекот кузнечиков. От налетевшего порыва ветра тонко скрипнула дверь каземата. Часовой вздрогнул и повернул голову в сторону батареи. Сдерживаясь изо всех сил чтобы не вскочить и не убежать, я поерзала задницей и чихнула - раз и другой. Часовой снова повернулся ко мне, и я медленно, как раковина створки, развела колени. Часовой подрегулировал резкость и снова наставил на меня бинокль. Ветер подул сильнее, и дверь каземата внятно стукнула. Часовой вздрогнул и обернулся. Тогда я, отчаянно сохраняя плавность движений, положила ладонь между ног и пошевелила пальчиками, словно пробуя клавиши рояля. Часовой, забыв обо всем на свете, снова перегнулся через перила и намертво приник к окулярам.

Легко промелькнула Грунина тень, и у меня на лбу выступили бусины пота. Еще с минуту я, изображая страсть, томно прогибала спину и теребила свой заледеневший лобок. Когда, с точки зрения стороннего наблюдателя, до моего мнимого апогея было рукой подать, я вскочила на ноги и принялась хлопать себя по животу и ляжкам, изображая битву с внезапно нагрянувшими муравьями. Недовольно хмурясь, я стряхнула с платья несуществующих насекомых и натянула его на голое тело. Оглядываясь как бы в поисках лучшего места, я обошла дюну и, став невидимой для часового, в изнеможении прислонилась к сухому сосновому стволу.

Груню я нагнала у самого дома. Мы заперлись в гараже и быстро отвинтили крышку чемоданчика. То, что еще вечера было всесильным генералом, помещалось в полупустом брезентовом мешке с рыжими пятнами засохшей крови и издавало отчетливый запах тления. Груня достала завернутую в бязь банку с драгоценностями.

- А где кисет? - спросила я. - Где золото?

- Осталось в каземате. - выдохнула Груня. - Не было сил его быстро вытащить. Но это даже хорошо, что оно там. Есть бог, надоумил меня! Куда бы мы сейчас эту тяжесть дели? Ты же сама говорила, что камни дороже. А сюда мы еще вернемся, вот увидишь, подруга.