От вокзала мы поднялись к широкой, заново отстроенной улице со множеством магазинов. Город был наводнен деловыми, хорошо одетыми людьми. После будней советской зоны оккупации, наполненными вывозом станков и вагонов кирпича здесь все выглядело по-новому - свежо и осмысленно.
- Сим, а где все эти буржуи деньги хранят? - задумчиво спросила Груня.
- В банках, где же еще.
- А мы чем хуже? Ведь деньги не пахнут. Давай зайдем в банк.
- Ты с ума сошла! Отнести немецкие ценности в немецкий же банк! Так они и станут тебе их хранить.
- Ты не знаешь буржуев, - горячо возразила Груня. - У них нет национальности. Еще раз говорю - деньги у них не пахнут. Кто прошустрил, тот и победитель. Особенно сейчас. Я хоть и деревенская, нутром понимаю всю их разницу от нас. А ты-то чего, ты же городская, образованная, английский знаешь - с ума сойти! Давай зайдем, чего мы теряем-то?
Несколько минут я привыкала к этой бредовой идее, а потом она показалась мне не лишенной здравого смысла. Видимо, воздух свободы постепенно делал свое дело. Я подумала, что лучше, все же, выбрать не немецкий банк. Мало ли что взбредет в голову вчерашним врагам, какими бы цивилизованными бы они ни были.
Мы свернули на боковую улицу, где большая часть домов все еще лежала в руинах. На одном из уцелевших фронтонов был издали виден белый крест на ярко-красном фоне, делавший здание похожим на госпиталь. Вывеска на карнизе гласила: 'Schweizerische Bankgesellschaft (SBG), 1862'.
Я потянула массивную дверь, и мы с Груней оказались в полумраке банковского зала. К нам подошел плешивый молодой человек в строгом костюме. Он изучающе скользнул взглядом по нашим платьям и сумкам и вежливо осведомился, на каком языке он мог бы нам помочь. Я спросила по-английски, принимает ли банк ценности на хранение.
- Разумеется, - улыбнулся молодой человек. - Банк именно то место, где разумный человек хранит свои ценности. Поскольку это абсолютно надежно, конфиденциально и выгодно. Особенно если речь идет о швейцарском банке с многолетней безупречной репутацией, таком как наш.
- А... - начала я, мысленно подбирая слова.
- Вы не обязаны сообщать, что именно вы храните, - мгновенно понял меня плешивый клерк. - Вам достаточно абонировать ячейку в нашем хранилище. Каждая ячейка имеет три кодовых замка. Один замок принадлежит банку, два остальных - клиенту.
- Почему два?
- Это наша новинка. Видите ли, после войны жизнь сильно изменилась. Многие люди переезжают с места на места и в этой неразберихе стремятся не потерять то, что им удалось сохранить. Часто у них нет времени делить общие, находящиеся в совместном владении средства. Иногда это попросту невозможно, ведь многие вещи физически не поддаются дележу. Скажем, ювелирные изделия или антикварные рукописи. Тогда мы даем людям возможность сберечь ценности под раздельным контролем. Мы как бы консервируем во времени ситуацию, в которой к нам обратились клиенты. Они могут забрать свою собственность в любой момент, если явятся вместе и по очереди введут каждый свой код. Это удобно если, например, сейчас им попросту некогда разбираться, кому что принадлежит. У вас ведь именно такой случай, не так ли? - слегка приподнял брови молодой человек. Казалось, он видел нас насквозь.
- Да, у нас примерно такая ситуация, - ответила я. - А как долго мы можем держать у вас ценности?
- Срок хранения неограничен, - с гордостью произнес клерк.
- А если кто-нибудь из нас умрет?
- Тогда другая сторона должна представить нотариально заверенное свидетельство о смерти совладельца.
- То есть мы должны будем сообщить вам свои имена.
- Вы можете абонировать ячейку анонимно. Но тогда вся ответственность за хранение кодов ложится на вас. Любой человек, который явится в банк, назовет номер ячейки и в присутствии нашего служащего правильно введет обе части кода, беспрепятственно получит ее содержимое. Это удобный, но одновременно и самый рискованный для вас вариант.
- Ничего, он нам подходит. А как мы будем платить за хранение?
- Клиент обязан открыть у нас счет, с которого ежемесячно будет взиматься плата за использование ячейки. Кстати, она необременительна.
- То есть, все же нужно сообщить имя?
- Необязательно. Счет также может быть анонимным и доступным через тот же код, что и ячейка.
- Сколько денег нужно держать на счете? Этого хватит? - я, внутренне холодея, достала из сумки несколько пачек тысячедолларовых банкнот.
- Этого более чем достаточно, - невозмутимо ответил клерк. - Банковские проценты с такой суммы будут намного выше, чем плата за ячейку. Если у вас есть другие активы, вы также можете депозитировать их на счет. Для вас это будет гораздо выгодней, чем держать их в ячейке.
- Это все, что у нас есть, - поспешно ответила я.
Через двадцать минут мы с Груней вышли из банка, оставив ценности в подземном бронированном хранилище и не взяв взамен даже копии договора. Если бы ее нашли при обыске, для нас это было бы равносильно самоубийству. Каждая из нас несла в голове свою часть буквенного кода.
Глава VI. Оттепель на вечной мерзлоте.
- Сима, признайся, ты все сочинила! - закричал Алик. - Это же сказка про пещеру Алибабы!
- Сочинительство - не моя стихия, - Сима откинулась на подушку. - Хотя теперь, к сожалению, вся эта история представляет разве что литературный интерес...
- Тогда расскажите, что было дальше дальше, - Мила, в отличие
от Алика, слушала историю с большим вниманием. - Вам так и не удалось добраться до ячейки? Вы не записали код и забыли его?
- Что стоит запомнить несколько букв, когда тебе двадцать два года, и ты абсолютно здорова? Записывать я стала позже, уже в Мордовии, после того как вертухай отмудохал меня кованым сапогом по отощавшей от голодухи заднице и повредил седалищный нерв. Тогда-то и начались мои обмороки, провалы в памяти и частичные параличи...
- За что же вас забрали? За то что работали у Софьи Вениаминовны?
- Нет. Генеральшу замели вместе с другими женами крупных военных и партийных деятелей. Сталинская паранойя тогда достигла своего пика - он приказал арестовать жен-евреек своих ближайших соратников - Молотова, Андреева, Поскребышева. 'Дело еврейских жен' было как бы репетицией 'дела врачей'. Сталин боялся любой попытки объединения людей по какому бы то ни было признаку. Целыми кружками и клубами стали брать астрологов, хиромантов, спиритов, филателистов. Дошла очередь и до татуировщиков. Нас обвиняли в 'пропаганде тюремной культуры' и 'дискредитации личности И.В.Сталина', профили которого многие кололи себе на груди слева, наивно полагая, что охранник не посмеет выстрелить в священный образ вождя. Уж лучше бы тогда кололи на бритых затылках, которые им простреливали, причем отнюдь не у хрестоматийной 'стенки', а в тюремном коридоре, прямо на ходу, позвякивая связкой ключей. Кстати, эта идея мне позже пригодилась. Хотя родилась она гораздо раньше меня - еще в древних Сузах. Но об этом разговор впереди.
Я-то, правда, глупостями вроде дешевых профилечков никогда не занималась. Моими клиентками были те самые жены военных, с которыми я познакомилась через Софью Вениаминовну, и даже моя подруга детства Света Аллилуева, часто заезжавшая на наши посиделки. Но все мы: и высокопоставленные избалованные дамы, и я - простая татушница стали в одночасье обычными зечками. И помочь нам не могли ни их грозные мужья-генералы и партийные бонзы, ни даже дочь вождя. Так мы и прокантовались за колючей до пятьдесят третьего, до самой смерти усатого каннибала, зарабатывая себе радикулиты с грыжами от творческой работы на свежем воздухе и трипперы с трихомонозами от любвеобильных немытых охранников.
- А что стало с Груней?
- Груня, как серая мышка, тихо пережила все штормы в прислугах и наложницах у одинокого отставного полковника, одноногого запойного пьяницы. Напившись, он гонял ее костылем по квартире, лупил чем ни попадя, а утром, похмельный, плакал, стоя в трусах перед ней на коленях, точнее для жалости на одном колене, упираясь обрубком искалеченной ноги в крашеный пол. Груня в очередной раз прощала его, и однажды он в приступе благодарности оформил с ней брак и завещал ей квартиру на Тверской - в то время улице Горького. Это оказалось очень кстати, так как в том же пятьдесят третьем его жизнь закончилась печальным, но вполне закономерным образом. До закрытия винного магазина оставалось пять минут, и он, пытаясь перебежать через Тверскую на красный свет, угодил деревянной ногой в выбоину, споткнулся и попал под грузовик.
