- Во, видали? Предателей поднавезли! - оживился Иванько.
- Каких предателей?
- Ну, остарбайтеров этих, что в войну на немцев работали. Молодцы союзнички, депортируют всю эту сволочь, как обещали. Выполняют указания товарища Сталина.
- Так они же не добровольно работали. Их ведь насильно в Германию угоняли!
- Ну, ты даешь, - изумился Иванько. - Откуда ты знаешь, насильно или добровольно? А может они только о том и мечтали, чтобы к Гитлеру сбежать? Вон какие рожи недовольные. Ничего, дома-то их научат родину любить. За Уралом места много. Видал я, как их в Ужгороде в 'столыпины' перегружали и с песня´ми в Сибирь-матушку снег убирать отправляли. Ну а этим из-за блокады морская прогулка светит. Зато прямо в солнечный порт Тикси. Пер аспера ад астра, - захохотал Иванько. - Через тернии к звездам.
Тем временем привезенных разделили на мужчин и женщин и начали обыскивать. Это был уже знакомый нам профессиональный шмон с прощупыванием швов, распарыванием подушек и раскалыванием сахарных головок ударом штыка.
- А я думала, здесь уже не обыскивают. Хорошо хоть догола не раздевают, - вырвалось у Груни.
- А зачем? - ухмыльнулся Иванько. - Думаешь, у них ума не хватает во все дырки заглянуть? Или они прохожих стесняются? Щас! Это у них просто метода такая - обыскивать в два приема. Люди ведь - что бараны. Думают, если их здесь на раздевают, то и там не будут. И прячут свои цацки во всякие укромности. А тем только того и надо - знай, выковыривай, как из сейфа, - снова захохотал Иванько. - Тем более что в лагере, уже когда детей отфильтруют, у них вообще все отберут и казенное выдадут. Вот люди - все цепляются, цепляются за барахло, а смысла никакого...
- За что же им доля такая? - широко раскрыв глаза, прошептала Груня. - Они же после этого собственную родину ненавидеть будут!
- Одеринт дум метуант, - глаза Иванько злорадно блеснули. -Пусть ненавидят, лишь бы боялись...
Иванько отправился на поиски советской комендатуры - узнать, где пришвартован наш транспортник.
- Неужели и нас так же будут шмонать? - со страхом шепнула Груня, когда водитель отлучился по нужде.
- Может и повезет, - ответила я. - Нас же не депортируют. Вряд ли им захочется копаться в этом вонючем чемодане...
- Не-е, наших никакой запах не остановит. Это тебе не английские чистоплюи...
Мы с Груней, не обращая внимания на вонь, быстро переложили коробку с ценностями из чемодана в мою дорожную сумку. Пропитанную запахом тления бязевую обмотку пришлось выбросить. Шофер, вернувшись, с подозрением понюхал воздух, но ничего не сказал.
Вскоре появился Иванько. Он размахивал руками и громко сквернословил.
- Тарде вениентибус осса! - кричал он, обильно уснащая чеканную латынь непечатными вставками. - Кто поздно приходит - тому кости.
От лейтенанта остро пахло свежим, еще не перегоревшим спиртом.
- О чем вы, товарищ старший лейтенант? - недоуменно спросил шофер.
- Еле нашел эту сраную комендатуру! - гремел Иванько. - Транспорта не будет. Прямо из Киля пошел на Кронштадт, в рот ему дышло! Наши сказали - из-за шторма, а я так думаю - перегрузили его трофейным барахлом по самые гланды. Рейс-то, похоже, последний...
Иванько посмотрел на шофера и осекся.
- Короче, в комендатуре ко мне отнеслись с пониманием... - Иванько рыгнул.
- Это мы уже поняли, - поморщилась Груня.
- Не острите, Сивашова, - построжал Иванько. - Из комендатуры мне удалось связаться с майором Бельским. Он приказал следовать с прахом на Берлин, а оттуда эшелоном на родину. Там уж нам союзнички не подгадят.
- О господи, - не выдержала Груня. - Неужто нам с этим мертвяком по всей Европе смердеть выпало?
- Выбирайте выражения, Сивашова, - сказал Иванько. - Вы должны быть благодарны генералу. Годы, прожитые под его покровительством, вы будете вспоминать, как лучшие в вашей жизни.
Иванько, не скрываясь, достал из кармана галифе фляжку со спиртом и сделал затяжной глоток.
- Курс на Берлин! - с пафосом приказал он шоферу. - Мы снова
будем брать фашистское логово, как три года назад! - Иванько ткнул фляжкой в сторону воображаемого Берлина.
- Хоть на Копенгаген, - ухмыльнулся рябой водитель. - Всяко лучше по фашистскому логову на 'виллисе' рассекать, чем по рязанским проселкам говно месить в полуторке.
- Не надо так, сержант, о родине-матери, - нахмурился Иванько. - Лучше скажите, бензина на триста километров хватит?
- Да хоть на триста тысяч, - сплюнул шофер. - Бензину в кузове - канистр сорок. Лично на ростокском аэродроме перед отъездом напиздил на всякий случай. Жаль, продать некому. В этом смысле фашистское логово Рязани, конечно, уступает...
- Прекратите выражаться, сержант, - повысил голос Иванько. - Приказываю всем перед дорогой оправиться и пообедать сухим пайком...
До Берлина мы добрались под утро. Иванько пошарил в сумке и, найдя трофейную банку с кофе, высыпал несколько зерен в рот. Прожевав зерна, он сплюнул коричневую кашицу за окно и шумно выдохнул. Кабина наполнилась спиртовым перегаром.
- Другое дело, - удовлетворенно хмыкнул Иванько. - Теперь можно и с комендантом поговорить.
Выйдя из комендатуры, Иванько помахал литерой на воинский эшелон и велел ехать на вокзал. Там мы попрощались с рябым шофером.
- Счастливого пути на родину, товарищ старший лейтенант, - сочувственно сказал водитель. - И вам, барышни, желаю удачи на родной земле, - полное лицо шофера расплылось в улыбке. - Бог даст, свидимся.
- Все в руках судьбы, - Иванько снова глотнул из фляжки. - Хомо пропонит, сед деус диспонит. Человек предполагает, а бог располагает.
Процедура обыска на вокзале напоминала любекский порт. Весь багаж вскрывался на специально установленных стеллажах. Упитанные женщины-сержанты в туго перетянутых ремнями гимнастерках напоминали батоны армавирской колбасы. Они тщательно проверяли каждый чемодан. Мы обреченно глядели на ползущую к входу очередь.
Иванько примолк, наблюдая за обыском. На его потном покатом лбу отчетливо читалась напряженная работа мысли. Помолчав несколько минут, он решительным движением стянул сапог, наклонился к нам поближе и сказал неожиданно свойским тоном:
- Девки, у меня тут мысля одна. Вот глядите... Омниа меа мецум порто, - бормотал Иванько, разматывая портянку. - Все мое, бля, ношу с собой...
Под не первой свежести портянкой показались цветные денежные купюры. Постепенно разматывая бязевую полоску, он по листику собрал внушительную пачку. Тут были и рейхсмарки, и рентные марки, и марки Союзного военного командования.
- Все это добро все равно до дома не дотащить, - непривычно смущенно произнес Иванько. - Не сорок пятый год. Да и пошлют ли опять сюда - неизвестно. А главное, чую я, ненадолго все эти фантики. Введут скоро настоящие деньги, а этими только сортир в деревне оклеивать.
Забегая вперед, могу сказать, что Иванько был совершенно прав и в одном, и в другом. Во-первых, вскоре после нашего отъезда - в июне сорок восьмого союзники провели денежную реформу, и в Западной Германии была введена новая немецкая марка, a во-вторых, в Варнемюнде Иванько больше не послали. После прибытия в Москву и сдачи генеральского праха, его наскоро осудили за халатность, приведшую к смерти начальника, и отправили в противоположном от Германии направлении, а именно в УстьВымЛаг. Но тогда, в разгромленном, завоеванном Берлине мы ощущали себя победителями фашизма, и такой поворот судьбы казался немыслимым.
- Вы бы прошлись по городу, может, купили бы чего, а? - в голосе Иванько звучали несвойственные ему просительные интонации. - Раз уж время есть. И по-иностранному вы лучше меня мерекаете. Только дорогое не покупайте - все равно отберут. А я пока вещи покараулю. Не будешь же с этим сундуком таскаться, - он мрачно посмотрел на чемодан с останками своего шефа.
Появлялась зыбкая надежда спрятать коробку с драгоценностями где-нибудь в Берлине. Но где? Мысли лихорадочно крутились. По привокзальным улицам мы с Груней перешли в западную часть города. Везде шло большое строительство, возводились дома и склады, рабочие засыпали воронки и укладывали новый асфальт. Найти надежное долговременное укрытие, устроить тайник казалось задачей невыполнимой.
