- Там, Игорь Васильевич, - невинно округлила я глаза, - из-за вас две дамы убивают друг друга!

- Чё? - растерялся он.

- Не "чё", а любовь, - укорила я его за черствость, - великое и возвышенное чувство, которое вы внушили этим несчастным. Вы уж в следующий раз аккуратнее с мёдом: дали банку одной, не забудьте и про другую.

То, что я увидела на его лице, с лихвой окупило все мои старания: странная помесь тоски, злости, испуга, да что там... ужаса! Мгновение, и он стремглав помчался в учебное здание, а я тоскливо поковыляла домой. Увы, кроме морального удовлетворения мне эта сцена дала мало. Без денег в отпуск не уедешь.

Но это забегая опять-таки вперед, а тогда...

С Дюрягиным отношения у нас после всех этих перипетий были натянутыми. Не сказать, чтобы я так уж безоговорочно поверила наветам деда Фили, но приязненных чувств у меня нежеланный кавалер также не вызывал. Он силился о чем-то поговорить, но до поры до времени мне удавалось избегать выяснения отношений. А собственно что парень мог мне сказать? Что вахтер лгал? Я и сама это знаю, а дальше-то что? Ни честный Дюрягин, ни лгун мне не был нужен.

Вся эта неопределенность тянулась до майских праздников, а потом всё-таки нам пришлось столкнуться.

Первое мая в стране Советов любили.

Во-первых, весна. Во-вторых, выходной день, что также во времена СССР было немаловажно. А в третьих, к маю все покупали обновки и с гордостью их напяливали, поэтому все города в эти дни были заполнены несчастными женщинами, с мучительными гримасами ковыляющими на вдребезги растертых новыми туфлями ногах. Красота в любые времена требует жертв. Машин в ту пору в личном обиходе было мало, а по перекрытым для прохода колонн улицам не ходили даже автобусы.

А вообще-то, если честно, было весело. С утра весь город наполнялся музыкой, кумачовыми красками, пьяными с гармошками мужиками и лотками с мороженым. В ожидании пробега перед трибуной в колоннах плясали под гармонь, пили водку и смеялись в нетерпеливом ожидании праздничного застолья.

Ладно, май. А вот про демонстрации на ноябрьские праздники особый разговор!

В городе, где я тогда жила в ноябре уже были морозы под сорок и снежные заносы, но местные власти это интересовало мало. Чтобы бороться с холодом, резко возрастало употребление водки и увеличивалось количество пляшущих в пьяном угаре, но в тех колоннах, где шли школьники горячительные напитки отсутствовали.

Заботливые мамы напяливали на детей по трое штанов, укутывали их в шали и теплые шубки, но те всё равно мерзли. Когда я шествовала со школьной колонной мимо трибуны местных "партайгеноссе", мне было не до почтительного лицезрения "отцов города": дай Бог, чтобы шаловливые дети ничего не умудрились натворить: выскочить за оцепление или показать язык какому-нибудь секретарю райкома.

В тот день я промчалась с учениками мимо трибуны, кому-то навязала портрет одного из престарелых кремлевских "членов" и, дав огромный круг, вернулась опять к началу шествия, где торчал со своей колонной мой муж. Тот взирал на упоенно пляшущих коллег по цеху, взгромоздив на шею плотно закутанного во всё теплое пятилетнего младшего брата. Не в пример школьной колонне здесь было весело и шумно. Выплясывая под гармошку, мы прошествовали мимо трибун, и только тут я умудрилась обратить внимание на стоящих там людей.

Зрелище того стоило.

Солидно набравшись на трибуне покачивалось, зябко притоптывая, местное начальство, а по сторонам от сановного возвышения стояли унылые ряды каких-то работяг с лентами через плечо, на которых по красному золотом было написано "Ударник производства". Лица у бедолаг были неестественно пурпурными, носы свисали баклажанами, и весь вид одуревших от тоски и окоченения людей служил яркой иллюстрацией к воззванию "Пьянству бой!"

- Вот, - указала я своему супругу, - смотри, что значит, в стране Советов быть передовиком производства.

- Мне это не грозит, - фыркнул муж, - чтобы стать объектом подобного издевательства нужно непременно иметь партбилет.

Ах, все мы тогда были диссидентами. Молодости свойственно критиковать всех и вся.

Ну, вот опять я отвлеклась. А ведь вещала о делах, которые происходили на год раньше описываемых событий.

В поселке никаких трибун не строили, и демонстрации проводить было и некому, и негде: всё взрослое население уже участвовало в "битве за урожай", что вполне естественно для весенней поры. Увы, такое положение дел не устроило нашего директора. Ему очень хотелось показать свою лояльность к доживающей последние годы власти, и хотя мужик Федор Александрович был неглупый, у него в голове бегали свои "тараканы".

Для начала преподавателей обязали заставить иногородних детей остаться в праздничные дни в общежитии. Это было по-настоящему жестоко. Ведь учащиеся могли увидеться с родителями только либо в зимние каникулы, либо на майские или ноябрьские праздники. Поездки были сопряжены и с обменом гардероба по сезону, да и обыкновенную тоску по дому также не нужно скидывать со счета. Даже шестнадцатилетние подростки всё равно остаются детьми.

И вот, грозно хмуря брови и делая каменные лица, мы на все умоляющие просьбы детей отпустить их на праздники домой отвечали категоричным отказом. Думаю, на том свете с нас за это взыщется при перечне смертных грехов.

Так или иначе, но утром первого мая во дворе техникума собралась толпа подростков, весьма непочтительно размахивающих флагами, портретами членов правительства и картонными голубями.

Этими голубям почему-то придавалось огромное значение, и наш завуч по воспитательной работе Фрол Аркадьевич метался в толпе, нервно допрашивая всех подряд:

- Где "голубья", где "голубья"? Поставьте ровно "голубьев"!

Почему "голубья", а не голуби? Не знаю, но тогда я ещё с уважением относилась к культуре речи, и меня это слово доводило до нервной дрожи.

Впрочем, смеялись над незадачливым "филологом" и студенты, пряча за спиной злополучные картонные макеты птиц и жизнерадостно хихикая над любыми неизбежными в таких случаях неурядицами.

Построить расшалившихся парней и девушек в какое-либо подобие колонны было делом непростым, и потребовало от опекающих кураторов напряжения всех имеющихся в распоряжении голосовых связок.

Наконец-то, наши неимоверные усилия увенчались успехом и всё плотно сбитое стадо бодро вывалилось из ворот на грязные просторы не приспособленного к такого рода демонстрациям посёлка. Из репродуктора сельсовета вырывались звуки бравурных, жизнеутверждающих маршей, а над серыми покосившимися заборами уныло свисали кумачовые полотнища самодельных стягов. Вот, пожалуй, и весь праздничный антураж, потому что бродячим там и сям курам было глубоко безразлично, какие у людей праздники, а в больших лужах разбитых тракторами дорог повседневно блаженствовали счастливо хрюкающие свиньи.

И вот посреди этого деревенского благолепия по колено в грязи деловито мчалась почти тысяча юношей и девушек, стремясь как можно быстрее покончить с никчемным делом и расползтись, кто куда.

Студенты неслись с такой скоростью, что за ними не поспевали запыхавшиеся преподаватели, а так как на дороге встречалось огромное количество луж, и их приходилось то и дело обходить, вскоре наша стройная колонна превратилась в бесформенную орду.

Утомившись, портреты правителей взвалили на плечи, а кто и уныло поволок по земле. То там, то здесь вкось и вкривь маячили те самые "голубья" - особый предмет заботы нашего Фрола Аркадьевича, и непотребно скомканные во все стороны торчали подобно пикам многочисленные знамена.

Всем беспорядочным скопом мы выкатились к местному сельсовету - скромному зданию под линялым, условно красного цвета стягом, которое отнюдь не украшали возвышающиеся невдалеке терриконы навоза с ближайших ферм.

На утлое облезлое крыльцо выбрался вытирающий пот председатель колхоза и в ужасе увидел, как площадку перед правлением, тесня торчащие здесь же грязные трактора и прочие сельскохозяйственные приспособления, заполняют орды радостно ревущих студентов.