Ксавьер замирает, подобно испуганной птичке, и прячет залившееся румянцем лицо в бокале.
— А тебе, я посмотрю, — набирается смелости продолжить разговор Чарльз. — нужно гораздо меньше алкоголя, чтобы перестать себя контролировать.
Эрик тихо смеется.
— Прошу заметить, что слова о том, что у тебя была практика с мужчинами и нам стоит поговорить об этом позже — не мои. И я, — на миг он смотрит в лихорадочно блестящие от, конечно же, алкоголя глаза, — себя контролирую.
— Я ничего такого не… — начинает было возмущаться Чарльз, но осознание, что Эрик сейчас говорит чистую правду, бьёт по пьяному сознанию и заставляет раскраснеться от щёк и до кончиков ушей. — Это была просто… я просто так пошутил.
— Хорошие шутки, Чарли, — задумчиво говорит Эрик, не отрывая взгляд от стремительно краснеющего Ксавьера. — Но ты же знаешь, что в каждой шутке есть доля правды, м? Не зря же ты сказал это… не в стандартной обстановке, если так можно выразиться.
— Прошу заметить, что это ты меня поцеловал! — защищается Чарльз.
— Прошу заметить! — чуть громче. — Но я не умею крутить бутылочки так, чтобы они на кого-то не попали. Это как карточный долг, пока не выполнишь — от тебя не отстанут. В конечном итоге, — хитрый прищур, — ты бы сам меня поцеловал.
— Не правда! — говорит Чарльз, сам не зная, лжёт ли он. — Я собирался сбежать в свою комнату, но ты схватил меня за галстук!
— Не собирался, — уверенно фыркает Эрик. — Если бы хотел — ушел бы в самом начале, тем более, ты видел перспективы, и я наверняка не был исключением. Но ты не сбежал. А почему? Вот именно, вот правильный вопрос, Чарльз. — Леншер выпрямляется, чуть наклоняясь вперед. — Почему ты не ушел раньше?
Чарльз был готов поклясться, что даже полумрак комнаты не скрывает сейчас его раскрасневшегося лица. Дышать стало значительно труднее, а в голову прокралась идея просто стереть всем — особенно Эрику, господи, в первую очередь Эрику — память об этом инциденте.
— Я… — Ксавьер запинается, выдавая своё волнение с потрохами. — Я просто уже был достаточно пьян.
— Чарльз, мне не нужно быть телепатом, чтобы понять, что с пары бокалов вина тебя не вынесет. Но раз уж это было пьяное желание, которое утром ты вспомнишь с еще большим ужасом, нежели сейчас, то, — Эрик поднимается на ноги, глядя на каштановую макушку сверху вниз, — мне стоит забыть об этом.
Чарльз хочет провалиться сквозь землю, исчезнуть, стереть память о произошедшем, и, чёрт возьми, отрезать свой поганый язык, с которого осмелилась слететь дерзкая фраза:
— То есть до этого момента ты забывать об этом не хотел?
Эрик смотрит на Чарльза, думая, насколько же шатен сейчас выглядит таким наивным и рассеянным, да и вообще… Он выглядит Чарльзом Ксавьером. Немного неловким, смущенным, таким, как всегда, только еще покрасневшим и явно отгоняющим свои же мысли подальше. Эрику хочется обнимать Чарльза, когда тот выглядит так. Ну, то есть, всегда.
— Я, — подчеркивает Эрик, — не хочу этого делать. В том смысле, это принесло какой-то вред тебе или мне? Вряд ли. Окружающим? Пф, — выдыхает он, — ты слышал их.
Эрик на несколько секунд смолкает, а после медленно произносит:
— Дружбе?
Чарльз поднимает свои небесно-голубые глаза и с серьёзным выражением лица смотрит на Эрика всего пару секунд, жадно поглощая за эти мгновения каждый миллиметр его выжидающих серых глаз. Ксавьер выдыхает и опускает взгляд в бокал.
— Нет, — тихо отвечает Чарльз, делая глоток вина. — конечно нет.
— А это значит, что сейчас я собираюсь по-дружески потрепать тебя по макушке, забрать алкоголь, — в подтверждение своих слов Эрик протягивает руку, случайно коснувшись чужих пальцев, забирает бокал, — и почти не грубо сказать, чтобы ты шел спать. Я поговорю утром с Рэйвен, так что не думаю, что у тебя теперь будет шанс нарваться на подобные. м-м, желания.
Он разворачивается, делая глоток из бокала Ксавьера, медленно шагая к выходу.
— Gute Nacht, Charles, — спокойно говорит Эрик не оборачиваясь.
— Постой! — Чарльз выкрикивает, не подумав и секунды о том, стоит ли вообще что-то говорить, но алкоголь — больше семи бокалов, кому-то завтра будет плохо — берёт всю ситуацию в свои руки. — Останься… ненадолго.
Чарльз замолкает на пару секунд и после тихо добавляет:
— Пожалуйста.
Оклик заставляет остановиться, словно — каламбур — примагниченым к месту, а на губы просится улыбка, которая была бы очень не к месту.
Эрик молча разворачивается, вопросительно глядя на Ксавьера.
— Сомневаюсь, что смогу теперь уснуть, а без выпивки мне тут будет… скучновато, — быстро оправдывается Чарльз, потирая охладевший — камин ничуть не согревает — нос.
— И как предлагаешь развлекаться в почти два часа ночи? — спрашивает Эрик, поставив бокал подальше. Чарльз не будет пить из горла бутылки.
Измученно-благодарно улыбнувшись, Чарльз вновь опускает взгляд в пол.
— Не знаю, может… — Ксавьер чешет затылок и бегло облизывает свои губы. —…шахматы?
Эрику до безобразия хочется пошутить о партии на желание, но он честно не хочет смущать Чарльза еще больше.
— Неплохой вариант, как всегда, — Леншер в буквальном смысле знает каждый тайник в этом доме, поэтому поиск шахмат много времени не занимает. Интересно только, в доме больше десяти досок, или же все-таки семь — предел?
— Какими играешь? — привычно спрашивает Эрик, расставляя фигуры.
Чарльз кривит губы в усталой усмешке.
— Как сам думаешь?
— А вдруг? — Леншер разворачивает доску так, чтобы белые фигуры были напротив Чарльза. — Хотя, если посмотреть исход каждой нашей игры, мне кажется, что белые — не твои фигуры.
— Мастерство игрока не зависит от цвета фигур, Эрик. Но они неплохи для своеобразной… метафоры, — говорит Чарльз, пытаясь отчаянно сделать вид, что всего этого инцидента с поцелуем не было, а мысли Эрика в тот момент — Чарльзу кажется, что он краснеет от одного только воспоминания — были зациклены далеко не на том, как бы понежнее погладить лучшего друга по волосам и не закусить нижнюю губу до крови.
— Возможно, но это просто наблюдение, — пожимает Эрик плечами, в упор глядя на Чарльза, который старательно не показывает лица, глядя на свои фигуры, не решаясь сделать первый ход. — Но ты еще ни разу не победил. Белыми, по крайней мере.
Чарльз продолжает впиваться взглядом в доску, напряжённо размышляя не столько над ходом, сколько над собственными мыслями и решением попросить Эрика остаться — сейчас это казалось таким беспомощным жестом, таким жалким.
— Просто ты играешь гораздо лучше меня, — говорит Чарльз.
— Хочу просто сломать убеждения кого-то из нас, — спокойно произносит Леншер, разворачивая доску так, чтобы белыми теперь играл он.
Первая пешка делает свой ход, и Эрик откидывается в кресле, имея теперь полную возможность разглядеть Чарльза, который на огромном багровом диване казался слишком тонким и хрупким. Наверное, мысль не правильная, но Эрик не может противиться ей. Он тоже отчасти — крошечной, конечно, совсем маленькой — подвержен алкоголю, которые слабым отзвуком тепла все еще оставляет привкус вина в горле.
Чарльз тянет дрожащую руку — от алкоголя, правда — к своей пешке и неуверенно передвигает её ближе к пешке друга-противника.
— Если бы я читал твои мысли, я бы выигрывал, а ты ничем не мог бы этого доказать, — произносит Ксавьер, бросая еле уловимый взгляд в сторону стоящей неподалёку бутылки.
— Смог бы, — ему не требуется много времени, чтобы подумать над новым ходом, передвинув другую фигуру на клетку. — Ты не умеешь врать.
Взгляд Чарльза остается проигнорированным, хоть и замеченным. Алкоголя ему на сегодняшний день — сначала ночь, конечно — хватит, не так ли?
— Я умею врать! — возмущённо отвечает Чарльз, передвигая фигуру уже без промедления.
— Но делаешь это хуже, чем выигрываешь у меня в шахматы.
Эрик двигает медленно пешку, посмотрев из-под ресниц.
— Возможно, ты не замечал, — начинает Леншер, наблюдая за тем, как кадык Чарльза спускается ниже, когда он сглатывает, — но ты говоришь слишком быстро, когда лжешь. И стараешься не смотреть в глаза, тогда как обычно ты всегда за зрительный контакт.