— Так вот, — продолжил Лен, выпив свой шот даже не поморщившись и отставляя рюмку назад, на подоконник. — Выброси абсолютно всё из своей симпатичной головы и скажи мне, чего бы тебе хотелось. Что угодно. Прыгнуть с парашютом, забраться на Эверест, поесть мороженное в парижском кафе или отправиться в круиз по Атлантике. Чего тебе хочется? По-настоящему, Барри? Только, чур, честно, и пожалуйста, оставь хоть на миг своё тупое…

Осмелевший от этих речей и текилы Барри не дал ему договорить, резко разворачиваясь и впиваясь ему в губы с неожиданным пылом.

–… анализаторство… — закончил Лен, когда Барри чуть отстранился, тяжело дыша и глядя совершенно ошалевшими глазами. — Так, я понял, — ухмыльнулся он, кладя ладони Барри на талию.

— Я хочу тебя, — выпалил Барри, засовывая своё смущение куда подальше.

— Смело, смело, — цокнул языком Лен, склоняя голову и скользя взглядом вниз от красных щёк к влажным приоткрытым губам. — И это именно то, о чём я говорил. Не думай. Просто делай.

И притянул Барри обратно, целуя его медленно и сладко, ведя ладонями ниже, чтобы стиснуть бёдра и прижать их к собственным. Барри старательно отвечал на поцелуй, полностью забывшись и оставляя в сознании только последние слова Лена, чувствуя, что это правильно, что так и нужно. Всё теряло значение и смысл на фоне того, что происходило сейчас, и он не понимал, чего боялся и почему был так напряжён. Это ведь так просто. Так просто положить руки Лену на плечи, с восторгом ощущая горячую кожу и сильный пульс, неистово бьющийся под пальцами. Так просто касаться своим языком чужого, чувствуя, как губы скользят по губам, даря ни с чем не сравнимые ощущения. Так просто прижиматься ещё ближе, задыхаясь от всех этих эмоций, звуков и запахов, смешивающихся в единое «хочу-хочу-хочу», неистово пульсирующее вокруг и между ними.

— Итак, Барри, — выдохнул Лен ему прямо в губы, — ты отлично справляешься с первым пунктом. А второй пункт гласит — никакой спешки. Мы не будем торопиться. У нас есть всё время мира, — и он, снова наклонившись, легко поцеловал Барри. — Пойдём в постель, и я покажу тебе, что это значит.

========== 6.2. За грань ==========

Барри сел на кровать, глядя, как Лен наливает им ещё одну порцию. Смелость снова покинула его, и он постоянно сглатывал, чувствуя нарастающий нервоз. Лен посмотрел на него и приподнял уголок губ, совсем легко улыбаясь и осторожно вкладывая рюмку ему в руку.

— Расслабься, Барри, — сказал он тихим мурчащим голосом, задерживая пальцы на его руке.

Потом пододвинул салат поближе и протянул Барри вилку. Осторожно присел рядом, чокаясь с ним и кивая на закуску, предлагая попробовать. Барри нанизал на вилку несколько грибов, выпил залпом текилу и проглотил закуску, чувствуя, что становится лучше.

— Вкусно, — улыбнулся он.

— Ничего особенного, но спасибо, — отозвался Лен, проделав то же самое и ставя рюмку на столик. — Сиди смирно, ладно?

И с этими словами он забрался на кровать с ногами, сбрасывая гостиничные тапочки, и расположился за спиной Барри. Помедлив несколько секунд, он мягко опустил ладони ему на плечи.

— Ты слишком напряжён, — прошептал Лен, склоняясь к его шее и выдыхая прямо на покрывшуюся мурашками кожу. Барри ожидаемо вздрогнул и со свистом втянул воздух сквозь зубы, но не пошевелился, выполняя просьбу сидеть смирно.

Лен начал осторожно поглаживать его плечи, постепенно переходя к настоящему массажу. Вскоре его ладони уже без всякой осторожности сминали, растирали и сжимали, двигаясь от плеч вниз по спине и снова поднимаясь вверх. Барри слышал размеренное дыхание за спиной и чувствовал прикосновения этих сильных рук, полностью отдаваясь им и ясно осознавая, что ему нечего бояться или смущаться. Это было слишком хорошо. Он чуть выгибался навстречу ладоням Лена, закрыв глаза и шумно выдыхая через нос, с трудом удерживая себя от стонов.

В какой-то момент Лен, спустившись к его пояснице, подцепил край майки и потянул её вверх, и Барри не выказал ни малейшего сопротивления, просто поднял руки и позволил стащить её с себя. Отбросив майку в сторону, Лен придвинулся ближе, прижимаясь грудью к обнажённой спине Барри и обвивая его руками. Барри чувствовал, что Лен возбуждён, и это просто сносило крышу. Но он помнил — не спешить, — и заставил себя расслабиться, подаваясь чуть назад, позволяя себе чувствовать каждый миллиметр горячей кожи Лена.

Лен поцеловал его плечо, медленно двигаясь дальше, целуя шею, зарываясь носом в волосы. Рот Барри непроизвольно открылся, когда он почувствовал, как Лен вобрал мочку его уха в рот и, коротко пососав её, прикусил, а потом выдохнул:

— Ты потрясающий. Я готов делать это всё вечность, даже если я никогда не смогу зайти дальше.

Барри снова содрогнулся, поворачивая голову, изгибаясь, чтобы взглянуть на Лена совершенно пьяными глазами из-под ресниц, поймать в фокус его губы, такие красивые, приоткрытые всего в дюйме от его собственных.

— Но ты можешь, — сказал он, едва соображая. Было так чертовски трудно сохранять рассудок.

— Да, — ответил Лен, улыбаясь и глядя на Барри, сжимая ладонями его грудь и ведя ими ниже, по животу, до кромки штанов. — Иди сюда, Барри, — прошептал он едва слышно прямо ему в губы.

И Барри поддался, разворачиваясь навстречу, тут же снова оказываясь в крепких и жарких объятиях. Где-то на заднем плане тихо играла музыка, но Барри её совсем не слышал, не воспринимал. Единственный звук, который имел сейчас значение, был звуком дыхания Лена. Барри закрыл глаза, ныряя в него с головой, тут же оказываясь втянутым в новый поцелуй. Он с готовностью впустил язык Лена в свой рот, умирая от желания почувствовать больше, ещё и ещё больше. Они целовались как сумасшедшие, неистово трогая и гладя друг друга, задыхаясь, отстраняясь на доли секунды, чтобы глотнуть воздуха, и тут же снова прижимаясь губами к губам. Барри подался вперёд всем телом, заставляя Лена откинуться назад, и, оторвавшись от его губ, как оголодавший, впился горячим поцелуем в его шею. Он не имел ни малейшего понятия, что творит, ему просто хотелось ощутить максимум Лена: его вкус, чистый, такой яркий и живой, его запах, не похожий ни на что другое, его слабую дрожь, которую Барри сцеловывал, зализывал, кусал и снова целовал, уже совсем себя не контролируя и что-то бессвязно выстанывая.

Сильные ладони Лена прошлись по его плечам, стискивая и утягивая обратно наверх.

— Тшшш, — прошептал Лен, гладя его лицо. — Не торопись.

— Хочу тебя, — выдохнул Барри, опуская голову, чтобы поцеловать Лена в щёку, скулу, висок.

— Ты получишь всё, что хочешь, — сказал Лен, проводя рукой по его спине. — Всё, что попросишь. Но сначала ты должен мне довериться.

Барри кивнул, глядя в тёмно-синие, казавшиеся почти чёрными глаза. Лен осторожно высвободился, приподнимаясь, чтобы поменяться с Барри местами, подтягивая их обоих выше на постели.

Теперь голова Барри покоилась на подушке. Спиной он ощущал прохладное покрывало, а грудью — жар тела, нависшего над ним. Он поднял руку, чтобы провести кончиками пальцев по руке Лена, прослеживая своё движение и замечая, как волосы на его коже встают дыбом.

— Это так нереально, — тихо сказал он, глядя в улыбающиеся глаза напротив.

— Всё реально, — покачал головой Лен, склоняясь ближе. — Просто помни, что в любую секунду ты можешь попросить меня остановиться, и я остановлюсь, хорошо? Я не сделаю ничего, чтобы навредить тебе, — прошептал он, снова целуя Барри в губы.

Барри выгнулся, отчаянно желая почувствовать Лена. Между ними всё ещё оставалась преграда, и это начинало раздражать. Он не мог сказать вслух то, что так хотелось, но надеялся, что Лен поймёт сам. И перестанет наконец дразнить.

— Флэш, — протянул Лен, обжигая шёпотом ключицу Барри. — Всё время торопишься… такой нетерпеливый, такой горячий… ты настоящее чудо, с великолепной силой, заключённой в твоих генах…

Он шептал и шептал все эти слова, спускаясь поцелуями ниже, сильно сжимая ладонями бока, заставляя Барри выгибаться, облизывая его соски, рёбра, живот, ныряя языком в пупок и прихватывая зубами чувствительную кожу внизу живота, чтобы снова подняться тем же путём обратно. Всё тело Барри горело огнём, он сжимал ногами бёдра Лена, ярко чувствуя его эрекцию и давая почувствовать собственную в ответ, и был уже так сильно возбуждён, что не осталось ни намёка на стыд или стеснение.