«Не сбежать от планиды своей!..» Не сбежать от планиды своей! Среди мрака ночного и гари Одинокий поет соловей Для меня свою лучшую арию. Без тебя не расслышу его И пройду мимохожей дорогой — Лгут предчувствия все! Но легко Циферблат на запястье потрогаю. Ты услышишь ли песню мою? Для тебя я пою и усердствую. О судьба, я тебя узнаю! — Это тяжесть любови под сердцем. «У природы особые сроки…» У природы особые сроки. Ветка знает, когда тяжелеть. Сможешь ли ты меня пожалеть, Как приду к тебе с брюхом высоким? Говорят – до венца заживет! И – стара – говорят акушеры. Принимаю ответные меры, Чтоб живым был наполнен живот. Чрево выше премудрой науки. Чую плотью, как стану потом Ближе к дереву с тяжким плодом И нежней к обессилевшей суке. Вот беременная плывет — И в зеленую скрылась аллею. Тяжелею во сне, тяжелею… Тихо руку кладу на живот. «Ради чего мне безумье отважное…» Ради чего мне безумье отважное Дали, и в раны насыпали соль? Дело пустяшное, слово бумажное, Передохнуть хоть однажды позволь. Ночью на кухне греметь бы тарелками, А не прислушиваться к тишине. Утром, при свете, какими же мелкими Звуки ночные покажутся мне! Хватит у неба ответы выпытывать, Биться о стенку мучительным лбом. Полно же душу терзать да испытывать На растяженье, на сдвиг и на слом. Время очнуться от грез занимательных, В бедную жизнь окунуться пора… Деда сосед посылает по матери, Лужа смердит посредине двора. Это нормально. А я, словно чучело, Все бубенцами своими бренчу. Руку трудила и сердце измучила — Ради чего? Но строчу и строчу. Видно, планида такая юродская— Посвист с приплясом, когда припечет. Видно, уж доля такая сиротская — Командировочный Богу отчет. «Дух неоседлый, кочевой…» Дух неоседлый, кочевой Живет в моей случайной кухне. Но снова разжигаю угли, Чтоб вырастить огонь живой. И залетит на мой огонь То мотылек, то злая птица, Или обуглится страница, Что не прочитана тобой. И громоздятся по углам Враждебные свободе вещи — Реальной жизни знак зловещий, Кастрюль гремящий балаган. «Перекресток бессарабский…»
Перекресток бессарабский, Переулок тарабарский, Где звучит, куда ни выйдешь, Русский, что ли, чи молдавский, Украинский, то ль болгарский С переходами на идиш. С детства этот сочный суржик Я жевала, точно коржик, Разноречьем упиваясь. До сих пор в стихотвореньях Расставляю ударенья По наитию, покаюсь! То-то бы Мадам Петрова Не узнала б Кишинева. Дело не в названьях улиц. Здесь по прежнему вишнево, Но под вишнями паршиво — Всё вокруг перевернулось. Кто уехал, или помер, Кто счастливый вынул номер… Ну, а мне что остается? В этом городе Содоме Снятся сны о старом доме И на щеки что-то льется. Где же ты, мой бессарабский, Горький, нищий, но не рабский, В Бога, душу и царя, Магальской, блатной, армянский, Гагаузский да цыганский?.. Нет такого словаря. Чистое поле Выйду ли в чистое поле, Грудь запахнувши платком, — Сердце займется от воли С острым ее холодком. Пригород, плачь надо мною! Теплый развеялся дым. Смалу мне поле ночное Небом казалось ночным. Черная полночь, пьянея, Звездное сыплет пшено. Что между мною и ею? — Только дыханье одно. Доля отмерила соли. Не зачеркнуть черновик! Лучше младенец в подоле, Чем одиночества крик. Черная пашня нежнее Греет в горсти семена. Что между мною и ею? — Тонкая кожа одна. В горе, в разлуке, в расколе Светит мне ярче холста Малое белое поле, Чистое поле листа. Небом и почвой повеет Лишь на странице одной. Что между мною и ею? Что между нею и мной?.. Айва и виноград У вас – бабульки в беленьких панамах, У нас поэты в кушмах. Боже мой, Оставив тень свою в холодных рамах, Во сне ты возвращаешься домой. Здесь луч весенний согревает веко И вдохновляет голубцов казан. По языку текут вино и млеко От мягких песен томных молдаван. И, доверяя звуку, но не слову, Как неприкаянная лимита, Ты ходишь, словно тень, по Кишиневу, Не узнавая прежние места. Душа, дитя айвы и винограда, Затеряна в туманах Ленинграда, И флуера затейливый мотив Не достигает ваших перспектив. |
