А потом на мартовский город обрушилась ранняя весна, вестники которой – грачи – своими беспокойными гортанными криками возвестили ее официальный приход. И уже не имело значения, что плюсовые дневные температуры ночью сменялись минусовыми, что периодически город засыпало снегом, – весна вела свое тотальное наступление и не собиралась сдавать позиций. Световой день удлинялся на глазах, повышая тонус жителей мегаполиса и обещая им счастливое будущее – ведь за весной обязательно грядет лето.

Ясмин явно повеселела. Влад обожал ее шаловливое настроение: тогда лицо девушки становилось похожим на хитрую лисью мордочку, а в глазах прыгали чертики. На бульваре они гонялись друг за другом, как малые дети, и когда он ловил ее и сжимал в объятьях, она почти не вырывалась и позволяла себя целовать, конечно, если поблизости не было народа.

В ту пятницу после занятий они медленно шли рядом, держась за руки, отчего приходилось лавировать среди толпы людей, заполнившей тротуары: день был теплый и солнечный, вдоль поребриков неслись черные ручьи, смывающие с городских улиц зимнюю грязь, в лужах плескались чумазые голуби, одновременно не забывавшие громко ворковать и ухаживать за подругами. Ясмин пребывала в задумчивости. Влад все пытался развеселить ее какой-нибудь шуткой и заставить хотя бы улыбнуться, но она только ласково поглядывала на него и вновь погружалась в свои мысли. Наконец, словно придя к определенному заключению, повернулась к нему и спросила: «Какие у тебя планы на завтра?»

– Никаких, – ответил он, не раздумывая.

– Хочешь, поедем ко мне на дачу?

Еще бы он не хотел!.. В воображении тотчас пронеслась вереница образов, от стандартного шашлыка во дворе до самого дерзкого и невозможного, о чем лишь можно мечтать, – даже голова закружилась.

Следившая за выражением его лица Ясмин, кажется, разгадала ход его мыслей и едва заметно усмехнулась: «Ну, значит, договорились…»

Весь следующий день Влад провел как в тумане. И когда после занятий они с Ясмин ехали сначала в метро, а потом пересели на электричку, он ощущал себя не в своей тарелке, словно все происходило с ним и одновременно с кем-то другим. И позднее, когда они шли по подтаявшей слякотной просеке между столетними елями от остановочной платформы к дачным домикам, ему все еще не верилось, что он наедине с Ясмин, далеко-далеко ото всех, может быть, даже на другой планете. Она что-то говорила ему, он отвечал и, наверное, невпопад, потому что она порой иронично поглядывала на него.

Наконец подошли к невысокому деревянному забору. Она открыла калитку, и они ступили на участок. Деревянный двухэтажный дом с застекленной верандой и башенкой, крытый местами побитой временем и невзгодами черепицей, выглядел пожившим и не слишком ухоженным. Было заметно, что он действительно старый, выстроен, скорее всего, в начале прошлого века. «Да-да, – ответила Ясмин на его немой вопрос, – дача прадедушкина».

– Ничего, вполне еще крепенькая, – сказал Влад, по-хозяйски оглядывая строение. – И участок тоже такой… нормальный, – ничего больше он придумать не мог и замолчал.

– Участок более-менее возделанный, – пояснила Ясмин. – Под окнами растут кусты сирени, а чуть дальше, на клумбе, летом целые заросли жасмина. Бабушка любит цветы и умеет с ними договариваться, в отличие от меня. У нее все приживается и цветет: и нарциссы, и гиацинты, и пионы, и лилии; про астры, фиалки, незабудки, гладиолусы и хризантемы, – я просто умолчу, это само собой разумеется. Про таких садоводов, как она, говорят, что у нее «зеленый палец». А вон там, между березок летом подвешивается гамак. Обожаю дремать в гамаке, особенно в жару, когда с речки тянет прохладным ветерком. На веранде у нас проживает деревянный столетний стол, вокруг которого собрались скрипучие венские стулья. К ним у меня слабость – помню их с детства. Отдохнешь в гамаке, потом поднимешься по ступеням на веранду, а там, на столе – миска с земляникой и кувшин с холодными сливками…

– Хватит Ясмин, у меня уже слюнки текут от всей этой летней благодати. Я захватил бутерброды. У вас хотя бы чай можно подогреть?

– У нас все можно, – коротко ответила она, отпирая входную дверь. И снова чему-то усмехнулась.

И только войдя внутрь, он понял, чему она усмехалась. Неказистый внешний вид старого дома совершенно не соответствовал его внутреннему убранству. Вернее, соответствовал полностью, ибо и мебель, и украшавшие комнаты керосиновые лампы, мелкие безделушки и кружевные салфетки были из того, прошедшего времени, бережно сохраненные потомками прежних хозяев этой загородной дачи. И хотя обстановка была настоящим антиквариатом, каким-то образом она превосходно вписывалось в современность и явно постоянно использовалось.

– Идем, запустим отопление, – позвала Ясмин.

Они спустились по лестнице в добротный просторный подвал, и она ловко включила газовый котел, который тотчас негромко заурчал, как довольный кот. Снова поднялись на первый этаж и в кладовке, расположенной возле кухни (современная газовая плита, СВЧ-печь, вместительный холодильник и прочие современные прибабахи ничуть не портили впечатления) набрали березовых поленьев для камина.

Поначалу березовые поленья никак не желали разгораться, и едкий дым шел в комнату, но затем камин прогрелся, ровно загудело пламя, словно негромко напевая что-то низким голосом. Ясмин устроилась на невысоком табурете возле камина и заворожено смотрела на огонь. Влад не мог глаз отвести от ее задумчивого лица с тонкими точеными чертами, на котором отражались отблески пламени. Сидя чуть поодаль в глубоком вольтеровском кресле, он чувствовал себя абсолютно счастливым. Они вдвоем, вокруг столетний лес, и этот старый дом, шагнувший в наши дни из далекого прошлого и существующий как бы в двух временных измерениях одновременно: в прошлом и настоящем. Окружающая реальность вдруг приобрела черты полного совершенства и законченности. Гармония царила и в комнате, где они находились, и за стенами дома. И центром этой гармонии и абсолютного совершенства была Ясмин.

То всеобъемлющее чувство, которое он испытывал по отношению к ней, пожалуй, даже не помещалось в слово любовь, настолько оно было огромным и несоизмеримым с его прежними ощущениями и переживаниями. Его юношеские влюбленности отличались от него, как небо от земли. Порой и раньше ему казалось, что он полюбил по-настоящему, казалось до тех пор, пока не появилась Ясмин.

А потом она повернула голову. Ее темные, удлиненные к вискам глаза газели из волшебной восточной сказки, не отрываясь, смотрели на него. Глаза эти завораживали, подчиняли, заполняли собой весь мир. Он не помнил, как они поднялись на второй этаж в спальню, как оказались в постели. Он ощущал себя невесомым и, словно через магический кристалл видел себя и Ясмин со стороны. Реальность исчезла. Они с Ясмин парили среди звезд. Ощущение безвременья и полета – это все, что он помнил. И еще – неописуемое, неземное блаженство.

Когда он очнулся, она лежала рядом, и голова ее покоилась в ямке на его плече. Кажется, она задремала. Он слышал ее ровное дыхание и боялся двинуться, чтобы не нарушить ее покой. И еще ему представлялось, что стоит только шевельнуться, и то невыразимо прекрасное, что между ними произошло, тотчас утратит ауру волшебства, которой сопровождаются его отношения с Ясмин, и сделается приземлённей и обыденней.

Наконец она открыла глаза, потянулась и произнесла сказочную фразу, которой он нисколько не удивился, потому что все происходящее и было сказкой: «Как же долго я спала…»

И они вернулись на грешную землю.

Ясмин быстро натянула свитер, он последовал ее примеру. Несмотря на включенное отопление, дом еще не слишком прогрелся.

– Есть хочешь? – спросила она, угрем влезая в обтягивающие джинсы.

– Не то слово – умираю, как жрать хочется! У меня же бутерброды в сумке…

– До твоих бутербродов дело дойдет, – пообещала она. – Идем на кухню.

В кухне они опустошили холодильник, наделав кучу сэндвичей с ветчиной, сыром, красной рыбой – все, что нашлось. Открыли бутылку красного вина. От виски он отказался.