Три — Полина заключает с собой договор. Договор, правила которого она не готова разглашать направо и налево, особенно в своей alma mater. Приняв как данность, что не хочет быть журналистом, она решает доучиться и получить диплом, не принимая поспешных решений сгоряча. Нечего больше переживать и считать себя белой вороной, нечего расстраиваться и разочаровываться в профессии еще больше. Приняв решение, ей стало намного легче, и все свои долги Полька разгребла за считанные дни, сдав к концу мая все зачеты и несчастную курсовую работу.
Все это время она жила одна. С матерью разговаривала каждый день по телефону, в выходные дни приезжала и оставалась с ночевкой, слушая многочисленные рассказы о поездках и пережидая наплыв охающих и ахающих подруг. Рассматривала вместе со всеми фотографии, смотрела выступления, радуясь маминому успеху, но больше не доверяла ей так, как прежде, словно затаив обиду. Хотя Полина никогда не была злопамятной. Просто она слегка разочаровалось, и это было настолько предсказуемо, что ей даже не хотелось думать об этом слишком много и копаться в себе.
Переписку с Денисом она спрятала, аккуратно разложив по датам и засунув в объемный конверт — все как оставляла сестра. Прочие письма, пришедшие от нее, не перечитывала. Все это время она жила словно в ожидании. В ожидании не то, чтобы чуда — а какого-то решающего события, которое бы сдвинуло с места ее причесанную и прилизанную за считанные дни жизнь. Она вставала по утрам, ела, шла на пары, ходила на редакционные задания, посещала театр, бегала на курсы по иностранным языкам, в перерывах сдавала зачеты, готовила дома, как могла и насколько оставалось сил, и падала в кровать, засыпая практически сразу, уставшая настолько, что не хватало эмоций на сны. Она гуляла с Мишкой, с которым крепко закрепилась в позиции «друг», дав ему ясно понять, что ей нечего больше предложить. Мишка все знал и понимал, но продолжал провожать ее домой, целуя на прощание в щеку и будто отчасти надеясь, что она передумает. Полина знала, что думай — не думай, а вот только мысли здесь совсем не при чем.
Родион позвонил только раз — да и то, чтобы сказать, что ему дали роль. Говорил он при этом так холодно и отстранено, будто это совсем его не касается, и Орешина сама заставила его позвонить.
- Ну что ж… поздравляю, — пробурчала Полька, не успевшая настроиться на верную интонацию. Они помолчали в трубке.
— Поль, ну признайся, что расстроилась тогда. Перед моим отъездом, — осторожно спросил он, непонятно на что рассчитывая. На такие вопросы редко можно ответить искренне.
- Иди к черту! — посоветовала она миролюбиво.
- Ну и вредина, — фыркнул он.
- А ты позвонил, чтобы похвастаться, — обрела она голос. — Господин Великий Актер в своем репертуаре!
Он бросил трубку.
Так уже было однажды (ну или почти так — не столь важно). Они занимались в студии Штроца и всей своей братией наперебой считали себя безумно талантливыми. Как-то Штроц вывез их в Москву, где юные дарования общались с актерами и режиссерами (его бывшими учениками, в большинстве своем — прославленными), а потом читали стихи и прозу, показывая, что и сами кое-что могут.
Полька тогда не поехала. Полька валялась с гнойной ангиной, злая и несчастная. Рычала на сестру (по случаю каникул пребывавшую дома), рычала на родителей (уже почти не бывавших дома) и на подвернувшегося под горячую руку Рудика. Он тогда позвонил — несомненно, чтобы похвастаться, как удачно они съездили (зачем же еще?).
— А ты пробовался?
Он помолчал.
- Нет.
- Почему же? — удивилась она.
Он снова помолчал.
- Ну… просто… я не готовился к этому отбору, и вообще ненавижу выпендриваться своими талантами.
- Ты что, испугался? — насмешливо поинтересовалась она.
…После этого они не разговаривали несколько недель. Две недели, если говорить точнее. Быть может, если бы они знали, что меньше чем через год общение их прекратится на пять лет, они поступили бы менее опрометчиво. А впрочем…
- Нельзя показывать мужчине, что ты сомневаешься в том, какой он прекрасный, — вздохнула Нина тогда. Полина в ответ фыркнула:
- У этого мужчины чувство собственной прекрасности зашкаливает. Немного критики ему не повредит.
- Ну… ему-то может и не повредит, а вот тебе…
- А каким образом его «прекрасность» должна касаться меня?
— А вот еще узнаешь, — заявила сестра, забирая чашку с чаем в свою комнату.
…Быть может, из-за того, что погода начала стремительно меняться и город омывался теплыми дождями, Полина никак не могла найти себе места. Ей было плохо дома и, несмотря на обилие дел, она бы хотела возвращаться туда как можно позже. В университете началась сессия, и нужно было вовсю готовиться к первому экзамену, но сил на это уже, казалось бы, не было, а второе дыхание еще не проснулось. И оставалось только одно — как можно чаще проветривать голову. Поэтому и этим вечером она бездумно бродила по городу, огибала знакомые и незнакомые места, надеясь не встретить никого из друзей-приятелей. Это было легко. В толпе студентов было довольно легко потеряться. Все эти люди перемещались в хаотичном порядке, спорили и рассуждали, и создавали именно тот беспорядок, на который девушка и рассчитывала.
Что-то изменилось… Что-то изменилось, — крутилось у Полины в голове.
Что и как могло измениться в ней «до корней, до сердцевины», если сама она не приложила к этому ни малейшего усилия, не ждала этого, не понимала вообще, что происходит и действительно ли все это происходит на самом деле или она бесконечно долго смотрит этот безумный сон?!..
Однажды он сказал ей, что они не смогут быть друзьями, и она была согласна. Слишком велик был груз воспоминаний, общих, от которых хотелось избавиться. Быть может, не прошло еще достаточно времени, чтобы забыть все, и посмотреть друг на друга спокойно, без чувств и эмоций, но вот только… есть вероятность (и с каждым днем она возрастает), что в этом случае забыть не получится. Боль не уходит со временем, она лишь притупляется, но болит по-прежнему, когда давят на искалеченное место. И все их контакты сейчас, все их искореженное единство побито молью. Если бы можно было лишиться памяти, забыть без мучительного чувства вспомнить, без возможности и желания пролистать назад!..
Тогда много лет назад они были лишь привязаны друг к другу, и просто не подозревали, насколько сильна эта связь. Они не знали громких слов, не умели говорить про любовь и никогда не называли вещи своими именами. Почему часто говорят, что первая любовь — самая сильная, первое чувство — это первое яркое и незыблемое воспоминание для каждого человека? Это точка отсчета, пережить который должен любой. Кто знает, быть может, вкупе со всем остальным, самым непереносимым для них оказалась именно эта неслучившаяся любовь. Слишком рано и слишком жестко все оборвалось — раньше, чем они сумели принять это в себе. Поэтому сейчас сложно все начинать сначала, с простого понимания и доверия, за которым должна последовать дружба.
У них не вышло ненавидеть и презирать друг друга, не вышло любить, не вышло пережить общее горе, они даже дружбу втроем не выдержали… Сейчас, стоя посреди городского парка, Полина Орешина вспоминала девочку Машу, так понравившуюся им обоим девочку Машу, которая в самые худшие дни полу-ненависти и полу-презрения была их связующим звеном. Ее ненавидели в Бухте, ненавидели и терпели, как терпят случайно оказавшегося в их компании человека, как терпят того, кто явно находится не на своем месте, как терпят белую ворону. Как терпят барышню, решившую стать крестьянкой, но не скрывшую своего происхождения и манер.
Маша была именно такой. Ее семья переехала в Портовый Городок, и ему она принадлежала автоматически, она никогда не мечтала здесь жить, ее не увлекала ночная развеселая жизнь, она желала вернуться назад, и это чувствовалось. Это особенно остро чувствовалось интервентами Родионом и Полиной, потому что именно они всю жизнь мечтали погрузиться в эту безумно интересную жизнь, полную приключений — как всякий человек, который видел этот мир лишь в узкую щелочку, а потом, зацепившись за края, смог перелезть внутрь и даже найти подземный ход из одного мира в другой.
