- Ты сам сделал это с собой, дедушка, - заявила она. - Ты должен винить только себя. Ты изнасиловал мою мать, пытался изнасиловать меня, и ты обращался с Леви как со слугой, в то время как он был твоим сыном. Ты всех нас поимел… - Она улыбнулась, говоря ему «поимел». Ей запрещалось ругаться в доме. Никакого «поимел». Никакого «дерьма». Даже «черт», если только оно не следовало после слова «Янки».

- Пошел ты, - прокричала она и замахнулась топором. - К черту твоего отца. К черту твоего дедушку. К черту его отца. К черту тебя, Джейкоб гребаный Мэддокс. Если бы все не трахались столько, вы бы не были такими трахнутыми на голову.

Тамара подняла топор, чтобы расколоть еще одну бочку, и он выскользнул из ее рук и приземлился на пол позади нее с жутким грохотом. Она ахнула и отскочила назад. Он едва не ударил ее в спину.

Опьяненная и запыхавшаяся она посмотрела на свои руки. Руки сочились кровью. Она стерла все, что осталось от волдырей и кожи на руках. Она подставила их под одну из капающих бочек и закричала от жжения алкоголя, очищающего открытые раны.

Она заплакала в агонии. После той ночи с дедушкой она не испытывала таких сильных физических страданий. Как она могла продолжать в том же духе? Но как она могла остановиться? Она и близко не придвинулась к завершению. Она, вероятно, открыла только сотню бочек. Сотня из сорока тысяч во всем складе? Недостаточно. Совсем недостаточно. Она пошатнулась и повернулась к окну. Она прижала потный лоб к стеклу. В сотне ярдов, не больше, она увидела реку. Она прошептала молитву, прошение… Ты унесла Веритас. Помоги мне вернуть ее.

Река ничего не ответила. Она продолжала течь, молчаливая, прекрасная и темная.

Тамара подняла голову и обратилась к ангелам, собравшимся вокруг нее.

Пожалуйста?

Нет ответа.

Она опустила голову и прижала ее к разбитой бочке. Ее плечи поникли, и она едва могла стоять. Она прижала руку к животу для успокоения. Она чувствовала себя одинокой, но не была одна.

Тамара попыталась выпрямиться, но ее одолела еще одна волна тошноты. Она отшатнулась назад и прислонилась к стене. Она осела на пол и легла. Все, что ей было нужно, - это небольшой отдых. Вот и все.

- Тамара?

Это Бог звал ее по имени?

- Тамара?

Это папа пришел к ней, чтобы забрать на Остров Невесты?

- Тамара?

Рука коснулась ее плеча. Тамара открыла глаза.

- Леви?

Инстинктивно Тамара попыталась отползти от него. Она потянулась за топором, но тот был слишком далеко. Леви был мертв. Кто этот мужчина, который пришел за ней?

- Тамара, успокойся, это я. Это всего лишь я.

- Леви… - прошептала она. На ее лице появилась улыбка. Она закрыла глаза.

- Да, это я. А кто еще?

Она заставила себя открыть глаза. Перед ней, опустившись на колени, сидел Леви.

- Ты ушел. И ты… ты забрал пистолет. - Она давилась словами, пытаясь их проглотить. В панике и замешательстве она дышала в обратном направлении. - Я думала, ты мертв.

- Я уехал на остров.

- Почему?

- Боуэн. Он знал.

- Ты собирался его убить?

- Нет. Но собирался убить кое-кого другого. Но я остановился. Я не мог продолжать. Признаюсь, я не смог. Я не мог быть тем человеком, который обрюхатил тебя и оставил один на один с матерью. Я вернулся. Я должен был вернуться.

- Я боялась, что ты уже мертв.

- Не думал, что ты захочешь меня снова видеть.

- Да, - ответила она. - Я всегда хочу тебя видеть…

Впервые ей в голову пришла мысль, что ей все равно, кем они были друг другу. Она была его женой до того, как стала сестрой. Сводной сестрой, точнее. Естественно, жена перебивала сводную сестру. Должна ли одна быть важнее другой?

Все эти ночи, проведенные вместе, утра и вечера, они изучали тела друг друга. Всякий раз, когда они могли, когда у них возникало желание, Леви находил пальцами ее груди, ее пальцы находили пуговицы на его джинсах. Одного раза в день было недостаточно, как и одного приема пищи в день было недостаточно. Они даже и не пытались. Трижды в день, иногда четырежды, они соединялись друг с другом. Леви не спрашивал разрешения, и она ни в чем ему не отказывала. Это была данность. Оба они были данностью. Когда она тянулась к нему, он брал ее. Когда он тянулся к ней, она отдавалась ему. Часы разлуки были жестокими. Однажды ночью, в темноте, когда он лениво двигался в ней, не торопился закончить и снова отделиться, Леви поделился теорией Платона, вычитанной из Симпозиума, о том, как однажды у всего человечества было четыре ноги, четыре руки и два лица. Создания были достаточно могущественными с таким количеством глаз и конечностей, что даже Зевс боялся их мощи. Он разрезал и надвое, Зевс, расколол их пополам. И с тех пор каждая половина страдает в поисках другой половины. Когда Леви был внутри нее, она верила в эту сказку. Четыре ноги. Четыре руки. Два лица. Одно тело. Половина встречается с половиной. Половина составляет целое. Ее сводный брат. Ее полу-муж. Ее половина. Они - целое. Леви цитировал ей: «Любовь — это жажда цельности и стремление к ней». Они посмеялись над шуткой, и его пальцы проникли в нее. Любовь, хотя они действительно любили друг друга, имела к этому такое же малое отношение, как и к обеду. Она должна есть, чтобы жить. Она должна быть с Леви. По той же причине.

- Я не могу без тебя, - признался Леви. - Я пытался и продержался один день.

- Что с нами будет? - спросила она. - Что мы будем делать?

Мы. С нами. Эти слова она понимала.

- Ты знала, что во времена фараонов в царской семье часто женили братьев и сестер, или отцов и дочерей? Ты знала об этом?

- Нет. В школе нас ничему такому хорошему не учили.

- Фараоны были как Боги, - продолжил Леви. - Им поклонялись. Кровь Богов не могла смешиваться с кровью простолюдинов. Богами не просто стать. Им приходилось жениться на своих, чтобы оставаться Богами.

- Мы не Боги. Мы всего лишь люди.

- Как и они. Но они были Богами. И мы можем, если захочешь, - ответил Леви. - По крайней мере, для себя. Но что, если Бог это тот, кому поклоняются? Я буду поклоняться тебе, а ты будешь поклоняться мне, и мы оба будем Богами.

- Ты простишь мне мои грехи? - спросила она.

- Нет никаких грехов, - ответил Леви. - Боги не грешат. Они творят. То, что они делают - правильно, не потому что это правильно, а потому что они так делают.

- Что делают Боги? – задала вопрос она. - Я никогда не была богиней.

- Все, что захотят.

Тамара ощутила ладонь Леви на своем лице.

- Они убивают людей, - ответил он. - Они раздвигают моря и низвергают громы и молнии. Они вершат справедливость, милосердие и месть…

Тамара открыла глаза. Она увидела бурбон на полу, словно кровь, вытекающую из трупа.

- Может, я и есть Бог. - Она посмотрела на Леви.

- Что ты здесь делаешь? - поинтересовался он. – Что ты хочешь этим сказать?

- Это из-за нашего отца, - ответила она. - Он тоже считал себя Богом. Но он им не был. Он был дьяволом.

Леви был умным. Она любила это в нем. Она могла сказать фразу, и он за один шаг мог перебрать дюжину выводов и добраться до самой сути.

- Что он сделал с тобой? - спросил Леви, прищурившись на нее.

- В ночь наводнения… Мама не избивала меня. Это ложь. Она ударила меня по лицу, но не избивала. Синяки, о которых я тебе рассказывала, были настоящими. Их оставил дедушка.

- Он избил тебя?

- Нет, - ответила она и покачала головой. - Он хотел сына, настоящего сына Мэддокс.

- Тамара…

- Он хотел его от меня. Он хотел сына, которого можно было считать законным. Сын Мэддокса. Мой сын. Его сын.

- Белый сын.

- Королевская кровь, - добавила она. - Боги и смертные не смешиваются.

Леви потер лицо. Его голубые глаза обрамлял красный.

- Черт…

- Он потащил меня в кровать. В мою кровать. Мою глупую розовую кроватью. Но прежде чем он успел, в комнату ворвалась река и спасла меня. Дом затапливало. Мне выпала секунда, и я воспользовалась ею. - Леви поднял голову, и она посмотрела ему в глаза. - Я убила его.