Кость ее кости.

Плоть ее плоти.

Кровь ее крови.

Тамара потянулась к Леви, но он вытянул руки перед собой.

- Не надо, - сказал он, не глядя на нее. Она стала медузой Горгоной, и он превратится в камень, если посмотрит на нее. Она стала Содомом, и от одного взгляда он превратится в соляной столб.

Она опустила руку и прижала ее к животу, к животу, который он несколько минут назад целовал с любовью и трепетом, но сейчас он был отравленным сосудом.

Словно кто-то опустил над ней купол колокола, заглушающий все звуки и вызывающий звон в ушах. За прозрачной стеклянной стеной она слышала едва различимый шепот, и она понимала, если стекло поднимется, она услышит крик. Она четко видела через стекло и наблюдала сквозь него за Леви, ее руки поднялись, будто прижимались к гладкой изогнутой поверхности. Она наблюдала, как Леви прижался к стене, нуждаясь в опоре. Она наблюдала, как он прошел мимо нее. Она позвала его, но он больше не слышал ее сквозь купол, как она его. Его шаркающая походка превратилась в бег.

Стекло внезапно разбилось, и Тамара снова все слышала, хотя звон в ушах остался. Она услышала звук металла и двигателей. Звуки ухода. Он уходил от нее. Она его отпускала.

Тамара выбежала из конюшни в лучи заходящего солнца, моргая и щурясь. Свет причинял боль, и она уклонялась от него. Споткнувшись, она добралась до лесополосы и блуждала в пролеску, где играла и каталась верхом, еще будучи ребенком. Тут росло дерево, на котором она сидела, когда упала с лошади и не могла оседлать ее. Тут был камень, на котором она полудремала полумечтала тем летом, когда умер ее отец, тем летом, когда у нее начались месячные, и она задумалась о своем будущем. На этом камне она мечтала о любви и сексе, браке и молила Бога дать ей мужа, который заберет боль от утраты отца, обменяв ее на удовольствие.

- Я убила собственного отца, - прошептала Тамара камню. Ее руки прижимались к грубой шершавой поверхности. Она ждала стыда или вины, но ничего не ощутила. Бог убил собственного сына. Почему Он может осуждать ее за убийство отца? Сын Божий был безгрешным. Ее отец таким не был. Как и она.

- Я не знала, - снова прошептала она, пытаясь убедить себя в том, что кто-то может подслушать ее исповедь. - Я не знала, кем он был. Леви, я не знала…

Они согрешили в своем неведении. Но их неведение было умышленным. Мать пыталась предупредить ее, и Тамара не слушала. Она разорвала письмо и выбросила его в океан. Тогда она еще не была беременна. Тогда еще не было слишком поздно.

Тамара услышала звук, который хорошо знала и пошла на него. Звук воды, реки, перетекающей и огибающей известняк и корни деревьев. Она шла по тропе к пирсу, где сидела с папой и забрасывала удочку в коричневые воды. Ее отец? Какой отец? И папа, и дедушка были здесь. На раздвоенном конце пирса Тамара легла на бок, чтобы смотреть на воду и успокаиваться. «Поднимись», - молила она. «Поднимись и смой, и унеси меня». Она не могла сделать этого сама, не с ребенком внутри. Но если река хотела ее, и, если ей было место в реке, она снова придет за ней как раньше. Безусловно, Бог пощадил ее той ночью, чтобы уничтожить сегодня. Тогда было не ее время. Но теперь оно настало.

Тамара ждала. Ей требовалась храбрость, чтобы сделать необходимое. Она ждала и нуждалась в храбрости, чтобы броситься в реку. Храбрость не пришла. Прошел час. Солнце село. Наступила ночь, но Тамара до сих пор не могла сделать необходимое. Пока она ждала, она заснула, и даже во сне молилась, чтобы больше не проснуться.

Вместо этого ей приснился сон.

***

В ее сне она не Тамара.

Она не знала, кем являлась, пока не посмотрела на живот. Больше не двухмесячный, теперь она была на последнем месяце и готова лопнуть. Она могла родить в любой момент. Может, сегодня.

Ей приказали сесть за стол в кухне и ждать хозяйку. Она села. Она ждала. Ее живот болел. Ее живот, ее ноги, ее спина. Все болело. Она не была создана носить такой большой вес. Ощущение, будто она ела камни и построила из них внутри себя чертову плотину.

Филлис, другая домработница, вошла и посмотрела нее, но молчала. Она суетилась, собирая вещи по шкафам.

- Филлис?

- Я не могу с тобой разговаривать, - прошипела Филлис. - Она меня выпорет.

- Что она сделает со мной?

- Я не могу говорить с тобой.

- Она меня продаст?

Филлис взяла бутылку, которую нашла, и прижала ее к груди.

- Я не могу…

Она с жалостью посмотрела на Веритас. Для нее не осталось надежды. Веритас положила ладонь на живот. Прикосновения причиняли боль, и она выругалась на штуку внутри нее. Как только Хозяин сделал это в первый раз, он не мог насытиться ею. Он пользовался каждым шансом, утром и по ночам. Он даже заставлял Филлис ждать снаружи в темноте, сырости и с москитами, пока он брал ее в их доме рабынь, в постели, которую ей и Филлис приходилось делить. После первых нескольких раз она поняла, как сделать это безболезненным и избежать крови. Но каждый раз она ненавидела, особенно после того, как он мило обходился с ней, говорил, какая она хорошая, какая красивая. Он целовал ее в лоб, словно она была маленькой девочкой и распускал красную ленту в ее волосах. Однажды она попыталась уйти, не надев ее, и он приказал завязать ее обратно.

Веритас опустила голову. Обычно в это время она бы убиралась, меняла простыни, выбивала ковры. Она хотела убираться и работать, а не сидеть здесь и ждать. Ожидание пугало ее.

Прошло несколько минут, и она услышала движение снаружи. Телега или карета. Перезвон колоколов, грохот снаряжения и копыт.

Вдалеке послышался голос Хозяйки, дошедший до кухни. Возможно, это ее последний шанс убежать. Но она не могла бегать. Не с таким большим животом и такими слабыми и опухшими ногами. Что бы ни было внутри нее, оно пыталось ее убить. Не удивительно. Все окружающие тоже хотели ее смерти.

Хозяйка зашла через заднюю дверь, и Веритас быстро подняла голову. За Хозяйкой стоял мужчина, уродливый пожилой мужчина со следами оспы. Для Веритас он не выглядел чистым, и она хотела бы убежать, будто у нее был такой шанс.

- Вставай, девка, - приказала Хозяйка, и Веритас поднялась на ноги. Стоять не так-то и просто.

Мужчина подошел ближе, достаточно близко, чтобы Веритас смогла учуять его запах. От него пахло так, будто он гниет, как старое мясо на солнце. Он осмотрел ее, потрогал волосы, поднял юбку, чтобы посмотреть на ноги. Она вздрогнула, когда он прикоснулся к животу.

- Два по цене одного, - сказал мужчина. - Если он выживет.

- Уверена, что выживет, - ответила Хозяйка. - К несчастью.

Мужчина посмотрел на Хозяйку и изогнул бровь. Она, Хозяйка, не была уродиной, но и красавицей тоже не была. Хозяин красивый, но, говорят, у него кончились деньги, когда они поженились. Хозяйка знала, почему он женился на ней, но легче от этого не становилось.

- Сколько? - спросила Хозяйка.

- Девятьсот.

- Не за нее. За такую красавицу? Два по цене одного?

- Тысяча. Бери или оставляй себе, потому что это все, что у меня есть.

- Тогда ладно. Оставляй деньги. Бери девчонку.

- Куда вы забираете меня? - спросила Веритас.

- На корабль, - ответил мужчина.

- Но я…

- Цыц, девка, - прервала Хозяйка. - Ты сама это сделала с собой.

Мужчина надел на ее запястья железные кандалы. В кольца была продета тяжелая веревка, и он потянул ее, как собаку на поводке из кухни.

- Он сделал это со мной. - Веритас посмотрела на свой живот. - Он сделал. Не я. Я не хотела его.

- Закрой свой рот, или я отрежу тебе язык. - Мужчина швырнул деньги на стол по пути на улицу. Веритас уперлась ногами и потянула за веревку.

- Не делайте этого, - обратилась она к Хозяйке, ее лицо было мокрым от слез. - Пожалуйста, Хозяйка, не делайте этого. Я не хотела его. Он брал меня, я не хотела его. Я никогда не хотела этого. Не заставляйте уходить. Не заставляйте…

Хозяйка грубо ударила ее по лицу. Еще раз. И в третий раз. Затем мужчина ее остановил.