Леви не ходил с ней на пляж. Он оставался дома, работал по дому. Он хорошо справлялся, но она ему этого не говорила. Она общалась с ним как можно реже. Три недели она не трогала его, и он платил ей тем же. Она всегда задавалась вопросом, как маме и папе удавалось оставаться в браке, хотя они так редко разговаривали, не спали вместе и не нравились друг другу.

Что же… теперь Тамара знала, верно?

Тамара перевернулась на спину, пытаясь обсохнуть после последнего заплыва в океане. Корабли не приближались ближе, чем на пятьсот ярдов к острову, поэтому она не стеснялась принимать солнечные ванны в одних лишь бикини. Никто не увидит ее, так какая разница? И было так приятно лежать топлесс под согревающим солнцем, когда прохладная вода испарялась с ее тела. Иногда слишком хорошо. Так хорошо, что она вспоминала те вещи, которые не хотела вспоминать, например, ее одну единственную ночь с Леви.

Она ожидала, что ей понравится. Но она не ожидала, что это настолько опьянит ее воспоминаниями о той ночи, что она никогда не сможет протрезветь. Каждый раз, когда воспоминания приходили к ней, ее голова кружилась, и комната кружилась, и весь мир кружился, и ей казалось, что она может слететь с него. Когда солнце опускалось на нее своими мощными лучами, она ощущала вес Леви на своем теле. Когда вода прижималась к ее ногам, она ощущала язык Леви между ее бедер, как он целует те части, о которых она и не подозревала, что они созданы для поцелуев.

Иногда, когда она наносила солнцезащитный крем, она проводили больше времени, чем требовалось, чтобы втереть его в грудь, вспоминая о губах Леви на ее сосках, как он сосал их и массировал языком. И иногда она засыпала в тени своего зонтика и мечтала о том, как Леви снова окажется внутри нее, глубоко внутри нее, не только в ее теле, но и в крови. Когда она просыпалась, она просыпалась будто от кошмара, и тем не менее все, чего она хотела, это уснуть и снова погрузиться в этот сон.

Тамара услышала треск ветки и мгновенно села. Она схватила одежду и повернулась к звуку.

- Прости, - извинился Леви, стоя у края леса. - Не хотел тебя напугать.

- Ты не напугал, - ответила она, ее сердце бешено колотилось в груди.

Девушка хотела спросить у него, чего он хочет, но она пообещала оставить его одного. Она отстала от него, не общаясь с ним, пока он не заговорит первым, никогда не задавала вопросов, никогда не затягивала беседу и позволяла ей угаснуть.

Он пересек пляж, направляясь к ней. Она заметила, что он все еще был в ботинках. Она снова положила свою одежду рядом с собой на полотенце и легла на песок.

- Не знаю, как я отношусь к тому, что ты лежишь топлесс на пляже, - сказал он. - Не уверен, что это законно.

Она ничего не ответила.

- Думаю, никто не видит тебя, если только на корабле нет бинокля.

Скрываясь за солнечными очками, Тамара закатила глаза.

- Я сегодня ездил в город, - продолжил он. - Звонил в офис судьи Хедли.

Тамара молчала.

- Он пытается передвинуть даты заседаний, немного ускорить процесс. Кстати, он передавал тебе привет.

- Привет судье Хедли. - Неважно сколько раз она говорила себе, что судья был ее отцом, она по-прежнему не могла думать о другом мужчине в роли ее отца, кроме папы.

- Он хотел знать, как ты пожимаешь, как себя чувствуешь. Раз ты беременна и все такое.

Тамара вздохнула.

- Я сказал ему, что ты жива здорова. Что тебе тошнит каждый час. Но, учитывая какой толстой ты становишься, скорее всего, это к лучшему. А еще я сказал, что ты пукаешь. Много пукаешь. Так пукаешь, что нам приходится спать в разных домах. Он выразил мне свои соболезнования, сказал, что беременность - трудный период для женщины, и я должен быть с тобой максимально милым.

Тамара зарылась пальцами глубоко в песок и сжала их в кулак.

- Спасибо за звонок судье Хедли и проверку завещания.

- Ага, - ответил он. - Я и почту забрал. Видимо, твоя мать отправила судье Хедли письмо для нас, а его секретарь отправила его нам. Хочешь сама прочитать его или мне прочесть?

Тамара протянула руку, и Леви отдал ей конверт. Тамара открыла его и изучила. Почерк принадлежал ее маме, адресовано Леви Шелби и Тамаре Мэддокс.

Тамара встала и пошла по песку к кромке воды. Она разорвала письмо надвое, затем на четвертинки и выбросила его в воду.

- Зачем ты это сделала? - спросил Леви.

- Тебя волнует, что моя мать хотела сказать нам? - поинтересовалась Тамара.

- Нет.

- Вот и меня нет.

Она вернулась к своему зонтику, демонстративно игнорируя взгляд Леви, который пристально наблюдал за каждым ее движением. Ему не нужно было знать, что она видит, как он смотрит на нее.

- Кое-что еще пришло по почте, - произнес он, как только она расположилась на своем розовом полотенце.

- Ты загораживаешь мне солнце, - заметила она.

- Солнце уже садится.

- Тогда ты в моей тени.

Леви шагнул на фут вправо.

- Не хочешь узнать, что еще пришло по почте сегодня? – задал вопрос он.

- Не очень, но ты можешь рассказать, если это сделает тебя счастливым.

- Я расскажу. Но сначала скажи мне вот о чем. По шкале от одного до десяти, как сильно ты меня ненавидишь? - спросил он.

- А шкала только до десяти?

- Иисусе, почему я решил, что жениться на подростке хорошая идея? - полюбопытствовал Леви у неба.

- Не знала, что ты веришь в Бога.

- Не верю, но начинаю видеть в этом смысл. Нужно же было что-то сказать о том, чтобы кто-то приструнил одну высокорослую, возбужденную, взявшуюся за старое, избалованную юную невесту, когда она закипает от злости без ведомой причины.

- Моя злость не кипит.

- Ты устроила мне молчаливый бойкот на три недели.

- Я разговариваю с тобой, когда ты того хочешь. И прямо сейчас я не молчу.

- Ну да, я спросил, что ты хочешь не завтрак, и ты ответила, что уже поела. Я спросил, хочешь поехать в Бофорт или Чарльстон, и ты ответила: «Как хочешь». Когда я рассказал судье, что ты пукаешь так, что в стенах дыры образуются, ты поблагодарила меня за звонок судье.

- Ты сказал мне оставить тебя в покое. Ты не можешь жаловаться, когда я делаю так, как ты сказал.

- Черт возьми, Тамара, ты сводишь меня с ума.

Тамара встала и подняла сарафан, стряхнула с него песок и надела его.

- Ты был рожден сумасшедшим, - ответила Тамара, и поправила сарафан. - Я просто веду тебя домой.

Она сложила зонтик, взяла его и начала уходить.

- Счет от врача, - сказал Леви. - Вот что пришло по почте. Счет на десять долларов от доктора Джефферсона Гуди за «гинекологический осмотр миссис Шелби и противозачаточные таблетки».

- Я завтра его оплачу, - произнесла она, не останавливаясь.

Леви побежал за ней.

- Ты не планировала сказать мне, что хочешь начать принимать таблетки?

- Нет.

- Могу я спросить почему?

- Ты сказал мне…

- Оставить меня в покое, да. Мне не следовало этого говорить.

- Да, но ты сказал. И я послушалась. Я храню таблетки рядом с фигуркой лошади в моей комнате, о чем ты бы узнал, если бы зашел в мою комнату, но раз ты этого не сделал… - Она замолчала и подняла солнечные очки на голову, чтобы посмотреть ему в глаза, - значит, ты не знаешь.

- Теперь я все понял, - ответил он. Они стояли на краю пляжа, где тот встречается с краем леса, соединяемые одной лишь полосой высокой травы, которая щекотала ее ноги.

- И что?

- Ты наказываешь меня за то, что я ранил твои чувства.

- Я ничего не делаю, кроме того, что ты мне сказал. И если это наказание, может быть, причина в твоих приказах, а не в моих действиях. Ты когда-нибудь думал об этом?

- Я подумал об этом.

- Тогда чего ты хочешь?

- Я хочу заняться с тобой любовью. Вот чего я хочу.

Тамара только пожала плечами.

- Как пожелаешь.

Она пыталась отойти от него, но Леви остановил ее, схватив за руку. Он не просто остановил ее, он остановил ее и притянул к себе, забрав зонтик из ее рук и бросив его на землю. Затем он набросился на ее губы, достаточно жестко, чтобы пробить ее стену безразличия, которую она возвела вокруг себя за последние три недели. Ей нужна была эта стена, чтобы делать то, что она делала. Но сейчас дело более или менее было сделано. Дата была назначена, предложение сделано и принято. Оставалось только ждать, когда подпишут бумаги. Нужна ли ей эта стена сейчас? Хотела ли она ее? Да и да. Но хотела ли она Леви больше?