- Ты поэтому не хочешь заводить со мной детей?

- Списком причин, почему я не хочу иметь с тобой детей, можно обклеить весь дом. Но если ты хочешь знать причину номер один - потому что я не хочу иметь детей. Точка. Не в этой жизни, по крайней мере. Я не могу доверить этому миру своих детей. Я знаю, что он делает с такими, как я.

- Но ты достаточно светлый, чтобы быть белым.

- Но я не белый, - ответил он так же, как и она сказала: «Я не Мэддокс». - Я знаю, что ты делаешь мне комплимент, говоря такое, когда это не так.

- Не думала, что ты воспримешь это как комплимент. И не думала, что ты примешь это как оскорбление.

Леви тяжело выдохнул.

- Когда мне было четырнадцать, мы с мамой переехали из Франкфорта в Лоуренсбург. Я пошел в новую школу. Новенький в школе. В большинстве своем белая школа. И так никто ничего не знал обо мне. Я сдал тесты, и меня определили в лучший класс. Девушки флиртовали со мной. Парни хотели сидеть со мной за одним обеденным столом на перерыве. Тренера говорили мне попробовать себя в футбольной команде, раз я на полфута выше, чем остальные в классе. Я был новым человеком, заново рожденным. Эта школа протянула мне ключи от царства. Спустя две недели после начала учебы на родительское собрание пришла мама. И это стало концом Возрождения Леви Шелби. Знаешь, что я больше всего ненавидел?

- Что? - спросила Тамара.

- Те две лучшие недели в моей жизни.

Тамара смотрела на свои белые ступни на выбеленном полу.

- Я так злился на маму за то, что она все испортила, - продолжил он. - Я собирался высказать ей все после школы, сказать, чтобы она больше не приходила в школу. Я пришел домой и увидел ее, она стояла на четвереньках на кухне, оттирала линолеум. Весь день она убиралась в домах и возвращалась домой и убирала наш. Мне было стыдно за себя, так стыдно, что я взял тряпку и опустился на пол рядом с ней. Но я скорее был зол, нежели пристыжен. Эти белые дети заставили меня презирать собственную маму. После этого я не хотел быть одним из них. Моя мама стоила миллион таких, как они. И ты ждешь, что я приведу ребенка в этот мир, который сделает с ним такое? Заставить его ненавидеть собственную маму? Я - семья для тети Глории и дяди Андре. Им все равно, что я как бельмо на глазу на семейных собраниях. Я их кровь. И мой отец дал мне работу выгребать дерьмо за лошадьми из его конюшни. Где же мое приглашение на семейные собрания Мэддоксов?

- Но я видела пару твоих девушек. Ты встречался с белыми девушками.

- Я трахал белых девушек. Вот в чем разница.

- Но почему, если…

- Потому что я трахал их.

Это были самые холодные слова, которые она когда-либо слышала от него. Холодные и медленные.

Потому что. Трахал. Их. Три пощечины.

- Вот почему… почему ты поцеловал меня в мой день рождения?

- Нет, - выдохнул он, потирая лоб. Она с уверенностью могла сказать, что он не хочет этой беседы. - С тобой все было по-другому.

- Почему?

- Потому что ты… милая. Но больше ты не такая милая, верно?

Четвертая пощечина. Пока что самая сильная. Она больше не была милой. Нельзя держать своего дедушку под холодной и мерзкой водой от потопа, пока он не перестал сопротивляться, и все еще оставаться милой. Он тоже отнял у нее это, как и дедушка. Он забрал ее очарование, и она никогда его не вернет. Однажды она признается самой себе, что хотя она и была рада, что он мертв, тот факт, что именно она была убийцей, так и не принес ей счастья.

- Прошлый год я провела, думая о том, как сильно ненавижу свою семью, как сильно хочу навредить им.

- Им? Тамара, их не существует. Все Мэддоксы, кроме меня, мертвы, верно?

- Думаю, да. - Она знала о нескольких двоюродных и троюродных кузенах, но они не были в бизнесе и не были частью линии Джейкоба Мэддокса.

- Что ты собираешься делать? Вернуться в прошлое и убить их всех?

- Хотела бы. - Она так холодно ответила, что Леви немного напрягся.

- Ржавая… что на самом деле здесь происходит?

- Папа, Нэш, не был моим отцом, но он был единственным в семье, кто любил меня. А потом папа убил себя из-за того, что дедушка заставил его жениться на маме.

- Я знаю и знаю, что это неправильно, но теперь они оба ушли, и ты ничего не можешь сделать, чтобы предотвратить то, что произошло с Нэшем. - Леви прикоснулся к ее плечу. Его голос был успокаивающим, а прикосновение мягким. Но она не стала спокойней, это не утешило ее. - Ты не можешь причинить боль людям, которые уже мертвы.

- Нет, - ответила она, шагая от него. - Но я могу попытаться.

На этот раз Леви ничего не ответил. Он только покачал головой.

- Можешь спать в голубой комнате, - наконец сказала она. - Я хочу спать в этой.

- Она розовая, - напомнил он ей. - Ты ненавидишь розовый.

- Папа не знал об этом. Он сделал эту комнату для меня. И я ею воспользуюсь.

- Приятно слышать. - Он направился в голубую комнату.

- Почему ты это делаешь? - спросила она, и Леви остановился.

- Делаю что? - поинтересовался Леви, но у нее было ощущение, будто он знает, о чем она спрашивала.

- Со мной. Почему ты делаешь это со мной? - Тамара ощутила, как к лицу прилил жар. Она хотела потерять девственность, волшебным образом превратиться во взрослую, которая могла говорить о таких вещах, не краснея, как ребенок. Но пока не получалось.

- Обычная причина, по которой мужчина трахает красивую девушку.

- И это все?

- Закончил то, что мы начали на твое шестнадцатилетние. И сейчас мы женаты, верно? Вроде как.

- Мама с папой никогда не спали вместе. Он так написал в предсмертной записке.

- Что же, тогда, Ржавая, вот он. Ты уже переплюнула ее.

- Думаю, да.

- Я собираюсь спать. Если понадоблюсь тебе, ты знаешь, где меня найти. - Леви прошел мимо нее по коридору. Дверь в голубую комнату была в паре шагов. – Но, Тамара, если ты войдешь в эту комнату, то лучше бы это было по серьезной причине. Лучше это будет змея, медведь или деревенщина с ружьем наперевес. Я серьезно.

- Знаю, - ответила она. - Я не наброшусь на тебя во сне.

- Нет, не набросишься. И я тоже не собираюсь к тебе приближаться. Если мы хотим, чтобы все получилось, не убив друг друга до того, как ты получишь свои деньги…

- Наши деньги.

- Если, - продолжил он, будто она и не вмешивалась, - мы собираемся жить в этом маленьком доме несколько месяцев, пока будем ждать, я был бы признателен, если бы ты…

- Что?

- Просто оставь меня в покое, хорошо?

Леви посмотрел на нее, словно хотел сказать что-то еще. Она ждала.

Но вместо этого он вошел в голубую комнату и закрыл дверь. Забавно, она знала Леви с тех пор, как ей исполнилось тринадцать, и она переехала к дедушке. Он называл ее малой и глупой, и сумасшедшей, и избалованной, и ржавой. Он называл ее грубиянкой, ребенком, хулиганкой, дикой. Он говорил ей вести себя прилежно, исправиться, повзрослеть, вести согласно возрасту, уйти и дать ему работать. И ничего из этого не задевало ее. Ни единое слово, потому что он был не серьезен. Но сказав ей оставить его в покое? Он был серьезен. И это было больно.

Оскорбленная Тамара завалилась в свою маленькую розовую комнату. Ее губы были сжаты в тугую линию напряжения и жалости, когда она стянула одеяло и легла на клубничные простыни. Дождь до сих пор тихо барабанил по крыше. В темноте ночи со звездами, спрятанными за дубами, дождь был похож на рождественскую мишуру, свисающую за окном. Она думала, что не сможет заснуть, но усталость из-за дороги и секса, и ссоры, которая едва не прикончила ее только начавшийся брак, Тамара уснула, как только ее голова коснулась подушки, цвета клубники. И ей приснился сон.

***

Она в доме, где раньше никогда не была. В нем пахло готовящейся едой и камином. Она стояла на кухне, но та не была похожа на обычную кухню, которую она видела на страницах учебников по истории. В ней не было крана, но была ручка насоса. Не было холодильника, не было тостера, не было большого желтого-и-хромированного миксера «КитченЭйд» на столешнице. Пол был деревянным и устлан плетеным ковриком. Рядом с кладовкой висела ведьмина метла. На кухне было жарко, в доме было жарко, жарко как в аду, без признаков ветерка, просачивающегося через открытую дверь.