Тамара подошла к окну. Лужайки не было. Ухоженные пастбища для лошадей, огороженные белыми заборами - исчезли. Булыжная дорога исчезла. Каменная ограда, построенная рабами задолго до начала Гражданской воны, - исчезла. Теперь там была одна вода. Вода, вода везде. Только конюшня на высоком холме была нетронута. Если вода продолжит подниматься, их накроет следующими. Как и ее.

Когда она была маленькой девочкой и ходила в воскресную школу, узнала историю о Ное и его ковчеге. Из того, что она запомнила с уроков, Бог пообещал, что больше никогда не уничтожит землю с помощью потопа, и в подкрепление своего обещания подарил радугу.

Казалось, будто Бог изменил свое решение.

Тамара отвернулась от окна и на столе нашла упаковку дедушкиных сигарет, спички в верхнем ящике, где он хранил свои дорогие ручки и канцелярские принадлежности. Она не подожгла сигарету, но она зажгла свечи, которые нашла в верхнем ящике. Свет свечей подсказал ей одну идею. Она начала копаться в ящиках. Если Бог уничтожил все водой, то она уничтожит огнем.

Сегодня она хотела уничтожить все. Деловые бумаги. Письма. Завещание дедушки, если найдет его, и она не унаследует ничего, потому что не хотела ничего. Ей не нужен был ни кирпичик из этого места. Не хотела ни цента. В ящике она нашла револьвер и пули. Револьвер дедушки, которым ее мать угрожала застрелить Кермита. Тамара открыла окно и вытянула револьвер над водой. Разве что… нет. Что, если он ей понадобится позже? Она закрыла окно, держа в руках пистолет. За ней может прийти полиция. Она не позволит им посадить ее в тюрьму за то, что она сделала. Она лучше умрет, чем признает вину. Ее мать подставила ее, оставила одну, чтобы дед сделал свое дело. Ее мать за это тоже поплатится.

Тамара вытащила каждый листок из ящика. Она выбросила бухгалтерскую книгу в мусорное ведро, записную книжку, все до чего она могла дотянуться. Все что могло гореть, все, что она сожжет.

Бумаги было недостаточно. Счетов было недостаточно. Она хотела сжечь само сердце «Красной нити». Бутылку. Первую бутылку и красную ленту Веритас. Где бутылка?

Она взяла свечу и обошла комнату, рассматривая стены и столы. В углу кабинета она увидела девочку со свечой в руке. Себя. Ее отражение в стекле бара. Она подняла свечу к шкафу и заглянула внутрь, рассматривая ряд янтарных бутылок с красной лентой на горлышке. Стеклянные бутылки плясали в свете свечи, и на момент показалось, что внутри каждой горит огонь. Тамара поставила свечу вниз, обмотала покрывалом руку и локтем разбила стекло.

Тамара сбросила покрывало на пол и отошла от осколков. Сегодня она и так настрадалась. «Красная Нить» больше не причинит ей боли. Она рылась в шкафу, рассматривая каждую бутылку. Одна бутылка была этого года. Другая 1970-го. Другая была достаточно старой, ее лента выцвела до бледно-розового, но недостаточно старая, чтобы оказаться той, которую она искала.

И тогда она увидела ее.

В самом углу шкафа на нижней полке в стеклянной коробке стояла она. Первая бутылка. Девочка вытащила коробку и сняла с нее стеклянную крышку. Из подушки из красного бархата она достала бутылку. Вокруг горлышка висела тонкая и ветхая лента, покрытая ржавчиной от возраста. Улыбаясь, Тамара поставила ее на шкаф. Она не знала, что делать с ней. Выпить? Вылить в речную воду? Столько вариантов, каждый лучше предыдущего. Она должна придумать что-то стоящее, что-то, что причинит боль дедушке, и Джейкоб Мэддокс перевернется в гробу.

Тамара не торопилась с действиями. А пока ей придется снова спрятать бутылку. Она начала возвращать бутылку на бархатную подушку и заметила что-то в коробке - конверт. Конверт, который спрятал ее дедушка.

Она вытащила его и изучила. Почерк… она знала этот почерк.

Ее отец… Папочка.

Он написал это письмо. Оно было адресовано дедушке. Она поцеловала слова на бумаге, потому что так сильно скучала. Тамара взяла письмо, взяла свечу и подошла к креслу у стола, где села, чтобы прочесть его, и забыла о бутылке.

Отец,

К тому времени как ты получишь это письмо, я буду мертв. Я больше не могу находиться на этой земле. Каждый день моей жизни был ложью. Я не люблю свою жену. Я никогда не любил свою жену. Я никогда не любил ни одну женщину и никогда не полюблю. Я очень сожалею, что выбрал твои деньги, а не свою душу, и позволил Вирджинии оказаться в ловушке в этой тюрьме брака со мной.

Можешь оставить свои деньги. Если увидишь где-нибудь мою душу, я бы хотел вернуть ее.

Я забираю свою жизнь не для того, чтобы наказать тебя, а чтобы освободить Вирджинию от этого спектакля под названием «брак» и от семьи Мэддокс. Боюсь, она сделает тот же выбор что и я, возьмет твои деньги и продаст душу, но я умру с чистой совестью, зная что, по крайней мере, попытался освободить ее. Я устал притворяться, что Тамара моя дочь. Даже Вирджиния устала притворяться. Ты знал, что она сказала мне, что Тамара была дочерью Дэниела Хедли, зачатая на прощальной вечеринке Эрика? Я рассмеялся, когда она сказала мне. Вирджиния больше Мэддокс, чем я. Ты хорошо ее обучил.

Ты должен знать… Я люблю Тамару как свою собственную, и мое последнее желание для нее, чтобы моя смерть освободила ее и Вирджинию. Отпусти их, папа.

Нелегко умирать, зная о Леви Шелби. Я знаю, что у тебя были свои романы, но мне и в голову не приходило, что ты можешь поступить так низко, чтобы соблазнить уборщицу, которая не могла отказать тебе, как и все остальные. Леви кажется хорошим молодым человеком. И думаю, у него все хорошо сложится, потому что он вырос вне этой семьи, без следа Мэддоксов и яда, который находится в каждой бутылке «Красной Нити». Надеюсь, он никогда не узнает, кто он на самом деле, ради своего же блага. Но учитывая, что он единственный живой твой сын, я знаю, что его свободные и счастливые дни сочтены. Но лучше он будет наследником, чем моя Тамара. Говорят, наша семья проклята. Я буду свидетелем этого. Я буду в покое только тогда, когда не буду ее частью. Вирджиния недавно сказала, что только через свой труп она позволит тебе передать Леви хоть один цент фамильных денег. Не стесняйся из-за моего трупа оставить ему каждый цент.

Не считай мою смерть потерей еще одного сына.

Считай, что ты теряешь все.

Сейчас я собираюсь присоединиться к любимому Эрику, моему брату и моему другу. Он знал, чем я был, и кем был, и любил несмотря ни на что. Я скучал по нему. Будет приятно снова увидеть брата.

Твой сын,

Нэш.

Тамара сложила письмо и засунула его в конверт.

Одну за одной она достала бумаги из мусорного ведра, книги и бухгалтерские записи. Она ничего не сожгла.

Вместо этого она направилась в спальню матери и полностью разделась. Она открыла окно и увидела реку уже под подоконником. Холодный воздух окутал ее обнаженное тело, и она снова ощутила себя чистой. Она выбросила грязную пижаму в черную как ночь воду вместе с ненавистным розовым халатом. Они уплыли - хорошее избавление. Когда Тамара посмотрела в воду, увидела, как ее отражение искажается и растягивается. Лицо больше не принадлежало ей, это была другая девушка. И эта девушка была в темной воде, на ее волосах была завязана красная лента. Это не могла быть она… Тамара не носила красную ленту в волосах. Откуда она?

Тамара подняла руку к волосам. Ленты не было. Она посмотрела на пальцы и увидела, что они были красными. Кровь. На ее голове кровоточил порез. Вот и все. Должно быть, она порезалась стеклом от лампы, пока дралась с дедушкой. Она усмехнулась, вспоминая, что была не той, кем считала себя. Глупая. Она закрыла окно и надела мамину одежду, закуталась в покрывало матери, которое пахло бурбоном и сигарным дымом.

Она вернулась в кабинет дедушки и пододвинула кресло к окну. Вдалеке, сквозь деревья, она видела мерцающие огоньки - фонари или фары, или и то и другое. Там кто-то был жив. Так или иначе, кто-то найдет ее.

Но это больше не имело значения, найдет ее кто-то или нет. Она нашла себя в письме папы. И, как оказалось, он не был ее папочкой.