Потом я наткнулся на что-то тёмное угловатое в тени деревьев. Свет луны сюда проникал плохо, поэтому я, только подойдя совсем близко, понял, что это деревянный стол с двумя скамейками, кто-то поставил в лесу эту самодельную мебель для приезжих. При свете дня наверняка рядом можно было бы найти место для костра и кое-какой неубранный мусор.

Я присел на скамеечку, положил фотоаппарат на стол и прикрыв глаза прислушался с звукам вокруг меня.

Где-то очень далеко пролаяла собака, ветер шевелил листву, создавая эдакий шелестящий шум. Мелькнула мысль о комарах, но они видимо редко встречали живность в этих местах. Никакого намёка на них не было.

А ведь хорошо! Действительно хорошо! Никого нету, никаких клубов, никаких моделей. Никакой работы.

Так бы здесь и остался.

Мерный шум чьих-то шагов приближался ко мне из чащи леса. Точно из чащи, я помнил, в какой стороне тропинка. Глаза решил не открывать, плевать кто там. Не бандит же.

Кто-то сел на скамейку напротив меня, судя по звукам достал коробок и щелкнул спичкой о край коробка. Сквозь веки красноватый огонёк добрался до моих зрачков.

Он сидело напротив меня, нас разделял стол и ярко светящая лампа на нём. В стеклянной колбе ярко горел белый шар света величиной с голубиное яйцо.

- Керосиновая лампа? - спросил я.

- Да, она самая, - миролюбиво ответил собеседник.

Он выглядел несколько странно. На нём было что-то вроде светло-серого плаща. Строгая чеховская бородка. В руке он держал нечто круглое, на длинной ручке, поблёскивающее при свете лампы. Когда он эту штуку поднёс к носу и посмотрел на неё сквозь меня, я понял, что это монокль.

- Монокль, - подтвердил он мои слова. - Стараюсь не отходить от образа.

- Образа?

- Да. Образа сельского врача. Ещё есть трость и длинное клетчатое пальто. Впрочем, это неважно.

И впрямь, у каждого свои тараканы. Мне было откровенно по фиг. Этот мужик мог быть террористом, артистом, кем угодно. Кого вы ждете встретить ночью в глухом лесу. Никого. Вот и он был никем.

- Давайте знакомиться, - он протянул мне через стол руку. На кружевном рукаве рубашки из-под серой тени плаща мелькнули запонки. - Афанасий.

- Сергей Матвеевич.

- Психотерапевт.

- Фотограф.

- Какими судьбами в наших краях?

- Да вот, решил немного подправить нервы.

- Именно нервы или душу? С нервами люди идут к невропатологу.

Большая темная бабочка прилетела откуда-то из чащи и стала наворачивать круги вокруг лампы. Некоторое время мы наблюдали за ней.

- Нервы. Ну и душу по возможности.

- А что у вас с душой?

Я даже задумался Действительно, я же не душевнобольной, не помешанный.

- Не знаю. Вроде нормальный, но у меня фобия.

- То есть?

- Видите фотоаппрат? Вот этот? - Я слегка приподнял свой цифровик и он тут же выдвинул с тихим гудением объектив. - Как живой.

- Живой? А можно посмотреть?

- Конечно! - я скинул с себя ремень и толкнул фотоаппарат в врачу на другой конец стола.

- Как интересно, - чёрный корпус матово поблёскивал при свете керосинки. - А где тут пуск?

- Там кнопка сверху, но вы лучше не нажимайте.

- А то что?

- Чёрт его знает. Всякое может случиться. Вполне возможно, что если вы меня сфотографируете, что лес за моей спиной станет другим, весь мир изменится, и я уже не могу вернуться домой.

Некоторое время он, не мигая, смотрел на меня, бабочка наворачивала круги вокруг лампы.

- А куда денется этот мир? - Он сделал широкий жест рукой, обводя окружающий нас лес. - Куда денетесь вы?

- Наверное, останусь в фотоаппарате. Уйду через объектив внутрь.

Честно говоря, я как сказал, так сразу почувствовал себя идиотом.

- Ну, хорошо, - он толкнул мне фотоаппарат обратно через стол. - Давайте так. Я не знаю, что это за штук такая, я никогда таких не видел, даже не представляю себе, где тут плёнка вставляется...

- Он не плёночный, это же цифровик! - перебил я его. Он досадливо махнул рукой.

- Это неважно. Я не знаю, на каком принципе он работает. Но понимаю другое. Вы боитесь снимать, но при этом не расстаётесь с ним. Даже ночью по лесу ходите, а он у вас на шее висит. Правильно? Если вы боитесь им снимать, то почему же вы от него не избавитесь и не купите себе другой.

- Не могу. На других не получается как на этом.

- Почему?

- Не знаю. Это особенный фотоаппарат. Я вам это говорю вполне серьёзно. Если я буду снимать другими, то придётся отказаться от профессии фотографа.

- Ага! - он чуть подался вперёд. - То есть эта вещь вас кормит.

- Точно, - я похлопал по фотоаппарату рукой, и он подмигнул мне красной лампочкой. - Кормит. И делает это хорошо.

- А до этого вы снимали другими такими же штуками?

- Да нет. Вот как с ним познакомился, так и начал снимать.

- А до этого кем работали?

- Лифты в домах устанавливал.

- То есть вы обычный пролетарий?

- Ну, да.

- Хорошо. У нас дилемма, с одной стороны вы хотите, чтобы жизнь была спокойной и размеренной как раньше, с другой стороны то, чем вы занимаетесь, устраивает вас настолько, что вы готовы рисковать своей спокойной жизнью ради временных хороших результатов от сотрудничества с этим вашим цифровиком. Правильно?

- Результаты не такие уж и временные. На самом деле любая фотография с этого девайса, даже случайная, это выстрел в десятку.

- Людям нравится, ваши фотографии?

- Ну, не совсем. Фотографии им нравятся не всегда, но зато они всегда необычные.

- Так вот... - и врач задумался.

Он замер, прикрыв глаза, монокль положил на стол и теперь барабанил еле слышно по дереву стола. Потом рука взяла монокль, поднесла к левому глазу, и врач внимательно посмотрел через него на мой фотоаппарат.

- Как вам такое предложение, я у вас его забираю, и вы больше никогда его не увидите.

- Нет, Афанасий Семёнович, это абсолютно неприемлемо. Лучше сделайте так, чтобы я не боялся им снимать.

- Хм. Видите ли, Сергей Матвеевич. Вам абсолютно неопасно для самого себя снимать этим фотоаппаратом. И вы это знаете. Ведь ваши проблемы они, скорее морального свойства, а себя вы им не фотографируете. Правильно?

- Ну, было пару раз.

- Ага. Было пару раз. Но ведь ничего не случилось.

- Ну, собственно ничего особенного, - рассказывать сидя в тёмном лесу, при свете керосинки про окраину Москвы с замками и странными машинами не хотелось.

- Так вот. Я что хочу сказать. Есть такая рыба в океане - прилипала. Знаете такую?

- Она клеится к акулам и потом питается объедками с её стола.

- Совершенно верно. Представьте себе теперь, что вы акула, а ваш фотоаппарат - это та самая прилипала. Только в отличии от акулы, которая охотится по своей воле, вы охотитесь по причине внешнего управления. Вы не можете не охотиться, потому что иначе вы станете обычной рыбой. А акулой вы стали, потому что вашей рыбе-прилипале нужны объедки. Что-то, что никому не нужно, кроме жертв и самой рыбы. Вы меня понимаете?

- Если честно, не очень.

- Пока у вас не было фотоаппарата, вы жили обычной жизнью. Но стоило вам его получить в руки, и жизнь ваша стала ярче, интереснее и вообще она стала совсем другой. Это судьба. Понимаете? Это не лечится на уровне подсознания. И на уровне сознания тоже. Я не верю, что тут может помочь врач. Тут, наверное, даже церковь не поможет, потому что если бы у вас были проблемы с душой, вы бы не мучились из-за того, что у вас в руках что-то, от чего у других людей неприятности.

- С чего вы взяли, что у других людей неприятности?

- Это просто. Вы говорите, что у вас все хорошо, но хотите избавиться от причины вашего успеха. Значит то, что вы имеете, приносит вам душевные муки, но не потому, что именно вам плохо.

- А что же мне тогда делать?

- Ничего. - Он грустно улыбнулся мне с другого края стола, и на мгновение мне показалось, что стол стал гораздо шире, как будто мы сидим на двух сторонах широкого деревянного настила. Причём ощущение было такое, будто это поле - такое место для переговоров между двумя воюющими сторонами. Ни много ни мало. - Ничего делать не надо. Быть акулой - это теперь ваша судьба. Это ваш путь, иначе бы вас не выбрали. Понимаете?