Увидев лицо Широкова с твердым, крепко сжатым ртом, Тофик трусливо съежился, улыбку с его лица будто бы смахнуло мокрой тряпкой, он попятился, в следующее мгновение, круто развернувшись, помчался прочь от Широкова.

В колесе зияла узкая недлинная дырка – Тофик саданул по резине ножом. Недолго думая, Широков понесся за ним вслед.

Тофик оказался хорошим бегуном, ловко обогнул двух беседующих старушек и нырнул за угол вокзального здания.

– Стой! – просипел ему вслед Широков, также кинулся за облупленный угол вокзала.

Понятно было: если он сейчас не задержит Тофика, не объяснит ему, что к чему, колеса Широкову будут резать и впредь – в покое не оставят… Важно было знать – за что все это? За какие грехи, которых у него в этом городе не было – не успел еще заиметь.

За углом Тофик резко сбавил скорость и, тяжело дыша от бега, развернулся, становясь лицом к преследователю. В то же мгновение рядом с ним нарисовались три широкие фигуры с метровыми плечами.

– Ты кто такой? – угрожающим тоном, сквозь зубы, спросил один из них, центровой, – судя по его расплющенному носу и квадратному подбородку с раздвоиной, – человек опытный, со стажем, на чьем счету разборок не один десяток.

Маленькие глаза его были колючими, как кнопки.

– Дед Пихто, – усмехнувшись, ответил Широков.

– Я и вижу, – центровой поднял пудовый кулак и постучал им, как молотом, по такой же пудовой ладони. – И зачем ты, спрашивается, влез в наш бизнес?

Вона – обычный извоз теперь, оказывается, называется бизнесом…

Одет центровой был живописно – в китайские, с блестками, брюки, украшенные генеральскими лампасами, лопающуюся на груди серенькую майку со штемпелем какого-то детского фонда, расположенного в Америке, и огромные разношенные кроссовки-большемерки. Размер у них был не менее сорок восьмого. Колоритный, в общем, возник дядя.

Впрочем, сподвижники его были не менее колоритны, каждый был достоин своего рода похвалы. Единственное, что у них было общего – грузные квадратные подбородки, рассеченные ложбинками, как у родных братьев. Но родными братьями они не были.

– Наверное, потому влез, что мне надо на что-то жить, – помедлив, ощутив, как внутри у него вспыхнуло что-то горячее, неудобное, ответил Широков.

– Значит, так, мужик, – центровой вновь стукнул кулаком по ладони, родил глухой недобрый звук, – бить мы тебя не будем, но если еще раз увидим, что ты таксуешь, изломаем и тебя самого и дырявую тачку твою. Понял?

– Не понял, – спокойно проговорил Широков, – и понять никогда не смогу.

– Тогда мы будем тебя учить, – центровой сплюнул сквозь крупные желтые зубы, сожалеющее поглядел на неразумную муху, стоявшую перед ним, – не обессудь.

Он вздохнул делано и поднял свой тяжелый, в полосках шрамов кулак – молот этот уже не раз бывал в деле.

Опустить кулак на голову Широкова он не успел – Широков опередил тяжеловеса на несколько долей секунды и ударил первым. Ударил сильно – понял, что в полсилы бить нельзя, вырубать этого витязя в тигровой шкуре надо с первого раза, иначе через несколько минут Широков будет просто изуродован этой тройкой, – следом ударил второго, по прикидке – самого опасного, очень уж жестокие глаза были у него…

Оба сложились вдвое, уперлись физиономиями в колени, заныли, пуская слюни, третий, ошеломленный таким натиском, зашипел, потряс головой, словно бы за ушами у него завелись блохи и начали больно жалить, отступил на несколько шагов назад. Широков двинулся к нему. Молодец затряс головой сильнее, в следующее мгновение развернулся и дал поскорее деру с места стычки.

Куда же подевался Тофик, Широков не засек – испарился человек в одно мгновение, будто пятно воды на горячей сковородке. Широков оглянулся на тяжеловесов, вздумавших наказать его, – оба продолжали корчиться.

Зла на них не было, они действовали по законам волчьей стаи и по-иному действовать не могли: или – или… Одна из соперничающих сторон должна быть уничтожена.

– Что ж, бывайте здоровы, хлопцы, – бросил Широков на прощание и вернулся к своей машине. «Уазик» сиротливо, как-то убого кренился на один бок, будто был подбит на войне. Внутри у Широкова шевельнулась жалость, словно бы этот потрепанный автомобиль имел, как и человек, живую душу и ему было больно.

Достал домкрат. Хоть и были у Широкова крепкие кулаки, а, похоже, с собою надо возить что-нибудь такое, чем можно отмахнуться от налетчиков – например, «фомку», короткий убойный ломик, любимое оружие шоферов-дальнобойщиков.

Впрочем, нынешние дальнобойщики, именующие себя продвинутыми, сдали свои «фомки» в музей ушедшего, уже начавшего забываться двадцатого века, либо держат их у себя дома на книжных полках в качестве почетных экспонатов, а от налетчиков отмахиваются другим оружием. И пистолеты с собой возят – причем не только древние «макаровы» или ТТ, а многозарядные генеральские «стечкины», хорошо знакомые им, и «калаши» – автоматы конструкции Калашникова, и гранаты-лимонки…

Широков знал одного дальнобойщика, который возил с собой гранату – обычную небольшую гранату-лимонку, похожую на железную капсулу, – и считал, что больше ему ничего и не требуется.

Когда ему приходилось пересекать границу, прятал гранату так надежно, что ее ни разу не сумели обнаружить – в фуре у него имелось два или три тайника, до которых не сумел добраться ни один таможенник.

Однажды Широков, заинтересовавшись, попросил шофера открыть секрет: где же все-таки в фуре находятся потайные заначки?

Дальнобойщик, рассмеявшись хитро, отрицательно покачал головой:

– Не скажу!

– Почему? Я тебя никому не сдам, не бойся. И обысков устраивать не буду – ничего не буду делать. Мне просто важно знать на будущее: как можно в машине организовать невидимое место?

В ответ – прежнее покачивание головой:

– Нет!

– Но хотя бы скажи – каков принцип, а? Как можно сделать предметы невидимыми?

– Принцип простой: ничего не прятать, все держать на виду. Тогда никто ничего не найдет – даже собака.

Широков подумал: а ведь дальнобойщик прав. Никто никогда не ищет гранат в ящике с инструментами или в бардачке с проездными и провозными документами – ищут обычно в бензобаке с потайным дном, в резине запасных колес, в нише под карбюратором…

Однажды граната здорово выручила дальнобойщика.

Дело было в глухом Казахстане, в местах, где редко бывали гости из России, – дальнобойщик в одиночку, без напарника, одной машиной, привез туда строевой лес. Благополучно разгрузился, а когда собрался в обратную дорогу, то, разворачиваясь, прицепом задел за глиняный дувал хозяина и срезал угол ограды.

Дело, конечно, поправимое, нужно только время, но хозяин обозлился и заявил, нервно вздергивая голову:

– За этот дувал ты мне должен заплатить, я его не на дороге нашел… Либо отработать, понял?

– Это что, рабство? – спросил дальнобойщик, не веря тому, что слышит.

– Как хочешь, так и понимай. Будешь работать у меня три месяца за похлебку… Дувал восстановишь, еще кое в чем мне поможешь – тебя не убудет.

Дальнобойщик вздохнул тяжело, достал из кармана пятидесятидолларовую бумажку.

– Возьми, хозяин и не обессудь. Больше у меня зелени нет. Только мелочь на котлеты.

В глазах хозяина вспыхнули и тут же потухли далекие холодные искры, будто на костер налетел ветер, расшевелил его, – порыв ветра был недолгим, и казах взял деньги. Смерив дальнобойщика с головы до ног внимательным взглядом, разрешающе махнул рукой:

– Ладно, поезжай!

Дальнобойщик прыгнул в кабину и поспешно тронул машину с места – историй о том, как его напарники по профессии попадали в рабство, он слышал не единожды, и сам в поездках смотрел во все глаза по сторонам, чтобы не угодить в неприятность, – в общем, знал, как люди работают за одну лишь похлебку и не знают совсем, когда им удастся освободиться от ярма, – чутье на этот счет имел хорошее.

Но никогда не ведаешь, откуда может появиться беда – угадать это невозможно.