Я повернулась к Гасу, который растянулся на кровати, читая рекламный буклет моего банка.

— Гас, мне надо поговорить с тобой, — сказала я, надеясь, что в моих словах слышна ласковая твердость или хотя бы твердая ласковость.

И все же с твердостью я переборщила, судя по реакции Гаса, который с испуганным лицом спрыгнул с кровати и забился в щель между шкафом и стеной, приговаривая:

— Ой, боюсь, боюсь.

— Ну хватит, Гас, вылезай оттуда. Тебе нечего бояться.

Но он отказывался вести себя серьезно. Время от времени он высовывал из своего укрытия голову, озорно поблескивая глазами из-под черных кудрей, но тут же прятался снова, бормоча что-то вроде:

— Я пропал, я конченый человек, она котлету из меня сделает.

— Гас, пожалуйста, иди сюда, не бойся.

Я попыталась рассмеяться, чтобы показать, как дружелюбно я настроена, но мне трудно было сохранять терпение. Я бы с удовольствием накричала на него.

— Перестань дурачиться, Гас. Я совсем не страшная, и ты это отлично знаешь.

Наконец он вышел из-за шкафа и с милым, забавным лицом пролепетал:

— А ты не будешь кричать на меня?

— Не буду, — вынуждена была пообещать ему я. — Но я действительно хочу знать, где ты был последние три недели.

— Три недели? Так долго? — переспросил он, сама невинность.

— Да, Гас, так долго. Последний раз я говорила с тобой во вторник вечером перед тем ужином в субботу, который устраивала Карен. Что ты делал все это время?

— Да много чего. — Он был уклончив.

— Но ведь нельзя же так: исчезать на три недели, ни слова не говоря, Гас! — Я сказала это очень мягко, чтобы он не рассердился и не заявил, чтобы я отстала от него, и что он может исчезать настолько, насколько ему захочется, и что он не собирается спрашивать у меня разрешения.

— Ну, ладно, — сказал он.

Я наклонилась к нему поближе, горя желанием выслушать удивительную историю о катастрофах и других обстоятельствах непреодолимой силы, которые полностью объяснили бы столь долгое отсутствие Гаса и оправдали бы и меня, и его.

— Ко мне приехал брат, и мы немного увлеклись.

— Увлеклись так, что ты пропал на три недели? — уточнила я, не веря своим ушам.

С досадой я отметила про себя, что я все время упоминаю эти три недели. Гас мог подумать, что я считала дни, пока его не было. Хотя так оно и было, разумеется.

— Да, увлеклись так, что я пропал на три недели, — подтвердил он и выразил свое удивление моим вопросом: — А что тут такого?

— Что тут такого? — передразнила его я.

— Бывало, что я пропадал и на месяц, и на два, — сообщил он мне.

— И что именно ты делал все это время: пил?

Мне тут же стало стыдно: я говорила так же, как моя мать. Таким же голосом те же слова, с теми же интонациями.

— Что ты, Люси, нет, не совсем, — замахал руками Гас. — Просто я забыл про ужин Карен, а когда вспомнил, то побоялся звонить тебе, потому что знал, как ты рассердишься.

— Но почему ты не позвонил на следующий день? — спросила я, сжимаясь от боли при воспоминании о тех мучительных часах ожидания.

— Потому что я был в ужасном состоянии из-за того, что я пропустил ужин и огорчил тебя, и Стиви сказал мне, что есть только одно средство, которое мне поможет, и это…

— Выпивка, — закончила я за него.

— Правильно! А на следующий день…

— На следующий день тебе было так стыдно из-за того, что ты не позвонил мне, что ты пошел и снова напился…

— Нет! — Мое предположение его явно задело. — На следующий день была вечеринка в одном клубе, она началась в одиннадцать утра, и мы все так напились, что даже забыли, кого как зовут, Люси!

— Но это не оправдание! — воскликнула я и резко замолчала, вновь напомнив себе собственную мать Немного погодя я продолжила, но уже гораздо спокойнее: — Знаешь, я совсем не против, чтобы ты время от времени выпивал. Но при этом я прошу тебя не исчезать внезапно и без предупреждения.

— Прости меня, Люси! — проникновенно сказал Гас. — Прости меня, пожалуйста.

Потом я собралась с духом и задала еще один очень важный вопрос:

— Гас, кто такая Мэнди?

Я пристально смотрела ему в лицо, пытаясь по его выражению узнать правду.

Мне это только показалось, или он действительно встревожился?

Вполне вероятно, что мне это только показалось. Потому что бесспорных признаков беспокойства я не увидела: Гас не разинул рот, не закрыл лицо руками и не зарыдал со словами: «Я знал, что все откроется». Он просто надулся и буркнул:

— Никто.

— Она не может быть никем. Она должна быть кем-то. — Я изобразила улыбку, чтобы показать ему: я ни в чем не обвиняю его, мой огонь — сугубо дружественный.

— Она никто для меня. Просто знакомая.

— Гас, — предупредила я, чувствуя, как бьется мое сердце, — ты не должен обманывать меня.

— А я и не обманываю, — возразил он с болью и печалью в голосе.

— Я хочу сказать, что если ты встречаешься с кем-то еще, то я предпочла бы знать об этом.

Конечно, мне следовало сказать, что если он встречается с кем-то еще, то пусть проваливает отсюда и немедленно. Но я не хотела признаваться ему в том, что я к нему неравнодушна. В соответствии с устоявшимся мнением, всякая женщина хочет поймать в свои сети мужчину, а никакой мужчина этого не хочет, и поэтому лучший способ поймать его — это притвориться, что ты совсем не собираешься его ловить. Однако мой жизненный опыт не раз доказывал мне, что эта стратегия небезупречна. Допустим, я говорила: «Ты — не моя собственность. Но если ты встречаешься с кем-то еще, то я хотела бы об этом знать». А через некоторое время я видела своего так называемого бойфренда обнимающим другую женщину, и мне хотелось запустить в них обоих чем-нибудь тяжелым. При этом мне говорили: «Но ты же сама сказала, что ты не против».

— Люси, сейчас я не встречаюсь ни с какой другой девушкой, — объявил Гас.

Настороженность в его зеленых глазах сменилась искренностью. Было похоже, что я действительно ему нравлюсь. Рискуя показаться неблагодарной, я все же пошла вперед:

— Гас, а ты встречался с кем-нибудь, когда… ну, когда ты… встречался со мной?

Он озадачился на время, переводя мой вопрос на нормальный язык. Потом он понял.

— То есть не обманывал ли я тебя? — спросил он гневно. — НЕТ!

Да, существовала вероятность того, что он говорил правду. Я бы даже предположила, что так оно и было, потому что Гас не обладал организационными способностями, необходимыми для ведения двойной жизни. Для него триумфом было уже то, что он не забывал, что надо дышать.

— Как ты смеешь? — возмущался он. — За кого ты меня принимаешь?

Комбинация его страстного отрицания вины и моего отчаянного желания верить ему убедила меня в его искренности. А это, в свою очередь, привело к тому, что я так обрадовалась, что у меня даже закружилась голова.

Потом он поцеловал меня, и голова у меня закружилась еще сильнее.

— Люси, — сказал он, — я никогда не обижу тебя.

Я верила ему. Было бы очень по-детски с моей стороны напомнить ему сейчас, что он уже обидел меня. Ведь он не нарочно это сделал, и это соображение было главным.

— А теперь я могу пойти помыться? — робко спросил он.

И он пошел принимать душ, а я задумалась о маме. Меня очень напугало то, что я вела себя так же, как она. Я пообещала себе, что постараюсь быть еще более либеральной и терпимой.

Я слышала, как Карен и Дэниел поздоровались с Гасом, вышедшим из ванной.

— Доброе утро, Гас, — сказал Дэниел. Я напряженно прислушивалась: не было ли в его тоне насмешки или удивления.

— Доброе утро, Дэнни. Доброе утро, шотландка Мак-Карен, — весело произнес Гас, как будто и не было этих трех недель.

— Доброе утро, ирландец О’Гас, — донесся ответ Карен.

У дверей ванной слышались шутки и смех. Судя по всему, мои соседи по квартире и бойфренд успешно возобновили знакомство. И никто не испытывал смущения или неловкости. Только я.

Глава сорок девятая