Остаток вечера я провела, как бы со стороны наблюдая за собой и Гасом.

Он напился до полубессознательного состояния. Мне следовало встать и уйти, но я не могла. Завороженная, потрясенная, я смотрела на происходящее, но отвести взгляд была не в силах.

Гас обжег меня сигаретой и даже не заметил этого. Он опрокинул на меня свою кружку с пивом и тоже не обратил на это внимания. Он нес всякую чепуху, начинал какую-нибудь историю и забывал закончить ее, что было, в общем-то не важно, поскольку разобрать, что он бормотал, было почти невозможно. Он завел беседу с парой, сидящей за соседним столиком, и не оставил их в покое, даже когда стало очевидно, что его приставания раздражали их. Потом он вынул из кармана пятифунтовую банкноту (хотя раньше утверждал, что у него денег нет) и крикнул несчастной паре: «Идите сюда! Я покажу вам фотографию моей девушки! Ей тогда исполнился двадцать один год. Красавица, а?» Совсем недавно подобная выходка вызвала бы у меня гомерический хохот. Теперь же мне было стыдно за него и, в конце концов, просто скучно.

Чем сильнее он пьянел, тем больше я трезвела. Я почти ничего не говорила, но он или не замечал этого, или ему было наплевать.

Неужели он всегда был таким? Ответ был: конечно же да. Это не он изменился, а я, и стала смотреть на все иначе.

Гасу было все равно, что я делаю или говорю. Для него я служила источником денег и не более того.

Дэниел был прав. Как будто мало мне огорчений, но пришлось еще и признать, что этот самодовольный мерзавец был прав. И теперь он всю жизнь будет напоминать мне об этом. А может, и нет — в последнее время его самодовольство куда-то подевалось. Да и раньше он не был самодовольным. Наоборот, он всегда был очень добрым и милым. Во всяком случае, он хотя бы покупал мне выпивку. И даже ужин…

Я просидела с пустым стаканом больше часа. Гас не обращал на это внимания. Потом он ушел в уборную и не возвращался минут двадцать, а когда вернулся, то не извинился и не объяснил, что его задержало. В таком его поведении не было ничего необычного. Наши совместные вечера всегда проходили в подобном ключе.

Как-то так получалось, что меня всегда окружали мужчины, которые много пили и злоупотребляли моим мягкосердечием. Почему — я не знала, но определенно с меня было достаточно.

Как всегда, мы досидели до самого закрытия и, как всегда, Гас не ушел, не завязав перебранку с одним из барменов. Бармен выпроваживал его, говоря: «Иди же домой, тебе что, некуда деваться?» Гас решил, что такие слова ужасно бессердечны, потому что в Китае недавно было землетрясение, разрушившее много домов. «Что, если бы это услышал китаец?» — вопил он в ответ. Описывать его дальнейшее поведение было бы слишком утомительно. Достаточно будет сказать, что бармену пришлось буквально выталкивать Гаса из паба. Гас же сопротивлялся и кричал: «Чтоб ты сдох без причастия!»

Подумать только, раньше я восхищалась такими поступками Гаса, считая его бунтарем.

Дверь за нами с грохотом захлопнулась. Мы стояли на улице.

— Ладно, Люси, поехали домой, — сказал Гас, покачиваясь и икая.

— Домой? — вежливо переспросила я.

— Угу.

— Хорошо, Гас, — согласилась я, и он победно улыбнулся. — А где ты сейчас живешь?

— Там же, в Кэмдене, — расплывчато ответил он. — А почему…

— Значит, едем в Кэмден.

— Нет! — встревожился Гас. Он явно не ожидал такого поворота.

— Что так?

— Ко мне нельзя, — сказал он.

— Почему нельзя?

— Просто потому что… нельзя.

— Да? В дом моего отца я тебя не повезу.

— А что? Я помню, ты говорила, что мы бы с ним отлично поладили.

— В этом я не сомневаюсь, — горько усмехнулась я. — И этого же боюсь.

С Гасом дело было нечисто, и я подозревала это с самого начала. Скорее всего, у него в Кэмдене была девушка, у которой он и проживал. Однако эти подозрения не вызвали во мне ни малейшей ревности. Теперь я бы не притронулась к Гасу и в перчатках. Как я могла влюбиться в него? В этого легкомысленного, вечно пьяного гнома, который не вылезал из своей дурацкой овечьей шубы и потасканного коричневого джемпера?

Чары развеялись. Все в нем вызывало отвращение. Он даже пах неприятно. Как ковер наутро после особенно разудалой вечеринки.

— Можешь не объяснять, почему мне нельзя поехать к тебе домой, — сказала я, — и почему я ни разу там не была. Твои нелепые выдумки меня не интересуют.

— Какие выдумки? — Даже несложное слово «выдумки» далось Гасу с большим трудом.

— Нелепые, какие же еще, — повторила я. — Например, ты можешь сказать, что твой брат оставил у тебя в квартире корову и тебе приходится держать ее в спальне, потому что она стеснительна и боится незнакомых людей.

— Я могу такое сказать? — задумался Гас. — Может, ты и права, пожалуй, это в моем стиле. Ты — исключительная женщина, Люси Салливан.

— О нет, — улыбнулась я. — Больше нет.

Это окончательно запутало его пропитанный алкоголем мозг.

— Вот видишь, — изрек он. — Придется нам ехать к тебе.

— Я поеду к себе, — поправила его я. — Без тебя.

— Но… — начал он.

— До свидания, — пропела я.

— Эй, Люси, подожди, — забеспокоился Гас.

Я обернулась к нему с ласковой улыбкой:

— Да?

— А как же я доберусь до Кэмдена?

— Я что, похожа на предсказательницу будущего? — спросила я с самым невинным видом.

— Люси, у меня нет денег.

Я посмотрела ему в глаза. Он с готовностью улыбнулся.

— А мне, мой милый, абсолютно наплевать.

Мне всегда хотелось сказать ему это.

— Как? Что?

— Не понял? Попробую объяснить тебе, — проворковала я и, выдержав для пущего эффекта паузу, выпалила ему прямо в лицо: — ПРОВАЛИВАЙ, ГАС! — Еще одна пауза мне понадобилась, чтобы сделать глубокий вдох. — Найди себе кого-нибудь другого, чтобы клянчить деньги, пьянчуга! На меня больше не рассчитывай!

И с этими словами я развернулась и ушла, оставив Гаса безмолвно смотреть мне вслед. На лице у меня блуждала счастливая улыбка. Правда, через несколько секунд я поняла, что метро находилось в другой стороне. Пришлось возвращаться. Хорошо хоть, этого паразита уже не было.

Глава семьдесят пятая

Гнев окрылил меня.

Я поехала в Аксбридж, но только для того, чтобы собрать свои вещи. Пассажиры поглядывали на меня с опаской и старались не приближаться ко мне, а я проигрывала в голове снова и снова все те сердитые, неприязненные слова, что сказала Гасу. В ушах у меня звучал триумфальный голос: «Ты должна быть жестокой, чтобы быть жестокой».

С горькой усмешкой я прикидывала, что еще мог сломать или натворить папа в мое отсутствие. Вполне вероятно, что бестолковый пьяница сжег дом дотла. Если так, то я надеялась, что он сгорит вместе с домом. При мысли о том, как ярко он пылал бы, я засмеялась вслух, чем насторожила пассажиров еще больше. Папа был проспиртован так, что пожарным потребовалось бы не меньше недели, чтобы погасить его. И этот факел было бы видно из космоса, как Великую Китайскую стену. И может, инженеры придумали бы что-нибудь, чтобы использовать выделяющееся тепло для отопления Лондона в течение как минимум пары дней.

Я ненавидела его.

Мне стало понятно, насколько плохо обращался со мной Гас — с моего же позволения. И это было точной копией того, как обращался со мной мой родной отец. Я знала только, как любить пьяных, безответственных, никчемных людей. Потому что только этому мой отец научил меня.

Моя любовь к нему кончилась. С меня было достаточно. Отныне пусть сам следит за собой. И денег я больше не дам — ни одному, ни второму. Гас и папа слились в единое целое в раскаленном потоке моей ярости. Папа никогда не гладил Меган по волосам, но тем не менее я была взбешена таким его поведением. Гас никогда не рыдал, держа меня, еще девочку, на коленях, и не внушал мне, что мир — это черная яма, но все равно я не собиралась ему этого прощать.

И еще я была благодарна и Гасу, и папе за их ужасное отношение ко мне. Потому что именно они довели меня до такого состояния, когда я не смогла больше выносить этого. Что, если бы я так никогда ничего не поняла? Ведь будь они хоть капельку лучше, я бы так и пребывала в неведении всю жизнь. И прощала бы их снова, снова и снова.