— Да знаю я, знаю. Никто его не украдёт.
— Какой восхитительный аромат! Это благословение самой богини солнца!
— Да заткнись ты уже, ночь на дворе!
— Ты ведь замотаешь его в водоросли?! Соевый соус не забудешь?!
— Да-да, всё я сделаю.
Ёсихико не знал, сможет ли прожить жизнь как его дед, не заботясь о собственной выгоде и не возмущаясь тому, что все силы уходят на помощь другим.
И всё-таки можно попробовать немного продолжить его дело.
Раз уж таким образом он сможет приносить кому-то пользу…
Ёсихико с улыбкой смотрел на божественного лиса, поедающего моти прямо на его глазах.
Пусть и наступил новый год, Ёсихико не знал ни того, что ему праздновать и на какие перемены рассчитывать, но сейчас ему слегка хотелось пожелать следующего:
С Новым Годом.
И пусть все люди и боги живут мирно и счастливо.
Эпилог
— У меня родился внук.
Я до сих пор временами вспоминаю, как лакей обратился ко мне со своей как обычно мягкой улыбкой.
«Мы ходили в храм вместе с семьёй моего сына».
«Мы купили ему на день рождения игрушечную машинку».
«Его вот-вот ожидает первый детский фестиваль».
«Мы отмечали праздник мальчиков».
«Прошлой осенью у моего внука родилась младшая сестрёнка, она такая непоседливая».
Каждый раз, когда я слышал от него эти рассказы, я видел сквозь них бесконечно повторяющиеся человеческие судьбы, подобные каплям дождя, что падают на землю, утекают в реки и вновь возвращаются на небеса, чтобы пролиться новым дождём.
И со временем этот радовавшийся появлению внука лакей приблизился к тому дню, в который ему, как и положено человеку, суждено отбросить свою бренную оболочку и возвратиться на небеса.
Когда он потерял сознание, и его доставили в учреждение, которое люди называют «больницей», я пришёл навестить его в последний раз, чтобы поблагодарить за труды, но тот посмотрел на меня совершенно ясным взглядом. Даже собираясь на тот свет, он не испытывал ни страха, ни отчаяния, и выглядел живее всех живых.
— Мне неловко говорить об этом как человеку, трудившемуся лакеем…
Это случилось за день до того как он, наконец, покинул этот бренный мир. Его душа сидела на укутанном в футон теле и неуверенно говорила со мной.
— Но не разрешишь ли напоследок попросить кое о чём?
От этих слов я изумлённо округлил глаза. Он, как старый лакей, должен прекрасно понимать, насколько глупо просить богов о чём-либо.
— Конечно, я полностью осознаю, что просить о помощи тебя при твоём авторитете среди сородичей-богов — наглое и глупое дело… но кое-что никак не даёт мне покоя.
Неужели у него ещё есть о чём просить в его состоянии?
Он собирается молить меня о продлении жизни? О наследстве или могиле? О том, чтобы что-то сообщить потомкам? В любом случае, мне, пожалуй, не стоит вмешиваться в такие вещи.
И, тем не менее, я всё же спросил, чего он желает, просто чтобы потешить любопытство.
И тогда в глазах старого человека, нашего бывшего лакея, сверкнул огонёк.
— Моё тело прослужило мне чуть больше восьмидесяти лет. За это время Япония сильно изменилась — наука и медицина сделали огромный шаг вперёд, но отношения между людьми истончились, и сегодня легко найти человека, который живёт и даже не знает своих соседей. Наверняка эта эпоха принесёт много всяческих хлопот, — он на мгновение прервался и слегка улыбнулся. — И всё же я люблю этот мир.
Его улыбка застала меня врасплох, и я навострил уши.
— В юности мне пришлось тяжело, но потом для меня наступили счастливые дни — мне не только доверили должность лакея, что помогает богам, но и благословили прекрасной женой и семьёй. Откровенно говоря, я был бы не против пожить ещё немного в их кругу, но я понимаю, что у каждого из нас свой век. То, что я смог дожить до такого возраста — тоже самое настоящее божественное благословение.
«К чему ты клонишь?» — спросил я, всё ещё не понимая, что он задумал.
И тогда он ненадолго замолк, пытаясь подобрать правильные слова.
— …Возможно, мои слова насмешат тебя, и ты сочтёшь меня наивным дедушкой… но меня кое-что беспокоит. Я оставляю в этом мире мальчика, не примечательного ничем, кроме достижений в бейсболе. Мальчика, которого затмевают успехи сестры и которому не даёт наслаждаться жизнью неловкость. Моего внука, который может разбиться в лепёшку, но помочь ближнему.
Возможно, он как-то знал об этом, пусть даже не вылезал из больничной койки.
Что каждый день, и в дождь, и в ветер, по лестнице храма поднимается юноша, держась за больное колено.
И что юноша этот молится за здоровье своего деда.
— Я не прошу, чтобы он разбогател или достиг серьёзных высот. Я буду безмерно рад, если он сможет найти счастье даже в самой обычной жизни. И именно поэтому я прошу: не мог бы ты присмотреть за ним? Я хочу, чтобы ты ненавязчиво подсвечивал ему правильный путь, когда он заплутает. Хочу, чтобы он жил, оставаясь самим собой.
В глазах его горел сильный, непоколебимый огонь, словно он бросал вызов в лицо самой смерти.
— Это моя первая и последняя просьба.
Пожалуй, мне незачем повторять, к чему привела просьба бывшего лакея.
Что это — чистая случайность, метод исключения или же просто маленькая прихоть богов? Пусть тот человек, что читает это, рассудит сам.
Дед заботится о внуке, а внук заботится о деде.
И пусть упование на богов — отнюдь не похвальное дело…
Смотреть, как люди молятся ради других, не так уж и плохо.
Что же, сегодня в преходящем мире людей вновь начинается оживлённая пора.
Моя повесть о нем как о лакее ещё не окончена, но пока что я дам перу отдохнуть, ведь удовольствие от забавы стоит растягивать.
И если сия история будет передаваться от людей к людям, пока не поблекнет моя шкура, то у меня в этом хрупком мире появится ещё одна потеха.
Послесловие
Вокруг великого святилища Исэ есть белые камни размером с кулак, которыми выложена земля. Они называются «осираиси». Во время церемониального посещения храма, которое называется «микакиути» нужно в специальном облачении пройти по камням сквозь внешнюю ограду святилища, но из-за того, что каждый из камней размером с кулак, в кроссовках на них невозможно толком стоять, поэтому ходить начинаешь, как новорождённый оленёнок. И вот в один прекрасный день, когда и мне довелось ощутить себя в шкуре Бэмби, я поковылял вслед за жрецом, который повёл меня по тропе микакиути. Однако уже скоро я заметил, что мой проводник шагает ещё неувереннее меня.
Тот самый жрец, который водил прихожан на микакиути, был одет в деревянную обувь под названием «асагуцу». А поскольку она и в самом деле сделаны из дерева, то ни о какой упругой подошве речи не идёт. К тому же они не облегают ноги, а похожи скорее на сандалии. И вот когда я увидел одетые в асагуцу ноги, неуверенно ступающие по осираиси, у меня появилось очень скверное предчувствие.
Ладно, если споткнусь я, обычный прихожанин.
Но что, если запнётся жрец?
Если его взяли на службу в святилище Исэ, то он, должно быть, лучший из лучших. Мне подумалось, что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы представлять себя Бэмби — что, если этот величественный человек в эбоси в следующий миг нырнёт в камни? И что я должен буду сделать, если это случится? Мне казалось, что ни в коем случае нельзя поставить его в неловкое положение. Может, сказать что-то в духе «ага, это особенность религии, припадать к земле?» и прилечь рядом? А может, прокричать что-нибудь с упором на то, что он не случайно упал, в духе «ой, что с вами? Обострение? Сердце прихватило? Вы явно неспроста упали, я вызову скорую!» или как-то так? А пока я раздумывал над этим, случилось как раз то, чего я боялся.
