О блокаде вспоминала нечасто. Я помню, когда вышла “Блокадная книга” Гранина, очень долго думала, прочитав книгу, дать ее маме или это будет слишком для нее тяжело. В конце концов, я принесла ей “Блокадную книгу”, потом приезжаю, говорю: “Ну как тебе?” Она говорит: “Это все правда, но такая малая часть правды”. Про “Блокадную книгу” больше ничего она не сказала. Потом какие-то невероятные совершенно детали иногда проскальзывали. Вот как фронтовики почти ничего не рассказывали, вот так она ничего не рассказывала о блокаде, почти ничего, и только один раз ее при мне кто-то спросил, она ведь потом была и на фронте, и на передовой: “Раиса Яковлевна, на фронте страшно было?” Она так помолчала и сказала: “Да после блокады уже почти что и нет”. Страшнее, чем блокада, не было ничего. Она точно знала, что нельзя ложиться — это верная смерть. Вот об одном страшном моменте блокады она мне рассказывала. Она пришла домой, уже из близкой родни мужа ее не было никого, но вместе с ней в этой квартире жили двоюродные, может, троюродные родственники его. Когда она однажды пришла домой, она обнаружила, что нету ни родственников, ни печки-буржуйки. Куда-то они подались — с карточками, с печкой. И вот тут вот она села, холодно было, голодно, и так она просидела несколько часов, а потом сказала себе: “Ну, сволочи, я назло вам выживу!” и стала думать, что она теперь продаст, чтобы обогреться, что-то купить. И вот тут, она говорит, это была судьба. Тут она за разрубленным на дрова буфетом нашла много-много коробок гомеопатических лекарств ее свекрови.

Та лечилась гомеопатически. Она довольно долго была уверена, что эта гомеопатия, которую она ела, ее спасла».

В другом интервью Наталья Родионовна так вспоминала о матери:

«4 апреля 1942 года, в последний день, когда по Ладоге ходили автомобили, маму, уже в дистрофии, эвакуировали — и полтора месяца их везли в Грозный. В пути они по-прежнему голодали, вот что меня поразило. До лета она жила в пригороде Грозного, а когда стало известно, что эта земля идет под оккупацию, она взяла свой узелок и пошла, в прямом смысле слова, “куда глаза глядят”. Она твердо знала, что не затем пережила блокаду, чтобы оказаться под оккупацией. В узелке лежали кусок хлеба, кусок мыла и ботиночки для сына, которые она купила в Ленинграде и проносила всю войну в своем вещмешке. Идти ей было некуда. Шла и думала о том, что большего одиночества она за свою жизнь не испытывала никогда, жалела себя. В Ленинграде погибли муж и все его родные, где сын — неизвестно. Ее родители и брат — под оккупацией на Украине. Так, плача, дошла до развилки трех дорог. Долго решала, по какой пойти, и, наконец, выбрала ту, которая в конечном счете привела ее на фронт, где она познакомилась с отцом…

Когда мама рассказывала об их знакомстве, таких слов, как “любовь с первого взгляда”, она не произносила. Мои родители вообще были очень сдержанными людьми, и рассказов о том, как они объяснились, какие слова говорили, не было. Знаю только, что, прежде чем жениться, человек такого ранга, как отец, должен был получить неофициальное благословение Верховного Главнокомандующего. Поэтому после Парада Победы мама вместе с папой присутствовала на приеме в Кремле, где и предстала перед Сталиным. Видимо, Верховный счел ее достойной, и после этого приема высочайшее позволение было дано. Родители поженились».

14 апреля 1944 года войска 37-й армии генерал-лейтенанта М.Н. Шарохина форсировали Днестр и захватили Кициканский плацдарм, который имел размеры по фронту до 18 километров, в глубину 6-10 километров, площадь около 150 кв. км. Но сразу развить наступление на Кишинев с этого и других плацдармов не удалось. Удержание плацдарма стоило армии более 3,2 тыс. убитых.

Во второй половине апреля Ставка приказала 3-му Украинскому фронту Малиновского подготовить новое наступление на Кишинев с плацдармов вдоль Днестра. В первой половине мая 2-й Украинский фронт Конева должен был наступать на Яссы, а во второй половине мая к нему должен был присоединиться фронт Малиновского. Родион Яковлевич попросил Ставку передать позиции 2-го Украинского на восточном берегу Днестра против Ташлыка 3-му Украинскому фронту. 5-ю ударную армию Жадова, занимавшую позиции против Ташлыка, должны были сменить свежие 8-я гвардейская армия Чуйкова и 5-я ударная армия Цветаева. Ставка согласилась с предложением Малиновского. К середине мая армию Жадова перебросили во фронтовой резерв в район Ботошан. Наступлению на Кишинев должна была содействовать 53-я армия Манагарова из 2-го Украинского фронта. Но 6 мая Малиновский сообщил штабу фронта новое решение Ставки: приостановить активные действия на Днестре до августа. Войскам фронта приказано организовать оборону, хотя и допускались частные наступательные операции на отдельных участках.

Для ликвидации советского плацдарма у Ташлыка в составе 6-й немецкой армии Максимилиана де Ангелиса была сформирована группа командира 40-го танкового корпуса Кнобельсдорфа, занимавшего оборону на фронте 70 км вдоль Реута и Днестра от Оргеева до Спеи с единым центром командования. Группа включала в себя 44-й армейский корпус, оборонявший берег Днестра севернее Дубоссар, 40-й танковый корпус, оборонявший Оргеевский сектор, и 52-й армейский корпус, оборонявший сектор от Дубоссар до Григориополя. В результате действий немецких войск площадь плацдарма была серьезно уменьшена, вплоть до узкой полоски по западному берегу Днестра, и советские войска понесли тяжелые потери.

Чтобы отвлечь немецкие войска от плацдарма в районе Ташлыка, советское командование предприняло наступление на участке фронта в полосе от Григориополя до Дубоссар силами 5-й ударной армии Цветаева 3-го Украинского фронта. Три дивизии 34-го гвардейского стрелкового корпуса должны были атаковать и уничтожить немецкие войска, расположенные в «бутылке» треугольника Погребя — Дороцкое — Вадулуй- Вады. Фланкирующий огонь немецкой артиллерии из «бутылки» по Ташлыкскому плацдарму наносил большие потери 8-й гвардейской армии Чуйкова.

Наступление на 17-ю немецкую пехотную дивизию началось 14 мая. 243 и 203 стрелковые дивизии при поддержке слева 248-й стрелковой дивизии атаковали немецкие позиции и к концу дня ликвидировали плацдарм-«бутылку». 17-я пехотная дивизия отошла на западный берег Днестра.

Поскольку западный берег Днестра существенно выше восточного, вся советская группировка на новом плацдарме с трех сторон была под огнем. Во второй половине дня 14 мая 294-я пехотная дивизия Эйхштадта форсировала Днестр у Старых Дубоссар (6 км южнее Дороцкого), а части боевой группы «F» в то же время — у Кошницы. Контратака была поддержана боевой группой 14-й танковой дивизии Унрейна. Ночью 15 мая немецкие войска завершили сосредоточение и утром, после сильного огневого налета, начали атаку одновременно по четырем направлениям. Высоту 15,1 штурмовали 2 батальона с танками с полуострова севернее Коржево, Перерыта — до батальона пехоты, Вадулуй-Вады и лес у озера Догма — до двух рот, а на Кошницу наступали до двух рот из садов в двух километрах западнее города. Весь день шли тяжелые бои. Ночью 16 мая силами двух батальонов немецкие войска атаковали северную окраину Кошницы и перерезали дорогу на Дороцкое, у самого выхода из излучины. Доставка боеприпасов окруженным советским частям и эвакуация раненых стали практически невозможными. На помощь им перебросили 49-ю гвардейскую стрелковую и 295-ю стрелковую дивизии. Но ночью 17 мая немцы навели мост у северной окраины Кошницы и, переправив бронетранспортеры и штурмовые орудия, при поддержке 16 орудийных, 7 минометных и 2 батарей шестиствольных минометов и авиации перешли утром в атаку, и к полудню заняли старую линию обороны, перерезав горловину излучины («бутылки»). Советские 243-я и 203-я стрелковые дивизии оказались в окружении.

Все попытки доставить боеприпасы и продовольствие на бронетранспортерах и танках окруженным были безуспешны.

19 мая немецкие войска взяли Кошницу. Обстрел советских войск не прекращался. Потери росли с каждым днем. В ночь на 20 мая окруженные пошли на прорыв. Вечером 19 мая советская артиллерия нанесла удар по немецким позициям восточнее Кошницы и в лесу западнее Дубоссар. Ночью остатки 203-й и 243-й дивизий вышли из окружения.