Вот как запомнилась эта поездка самому генералу Мартелю. В мемуарной книге «Русский взгляд», вышедшей в 1947 году, он писал:

«Россия всегда управлялась жестокосердными людьми, хотя русский народ — прекрасные милые люди. Определенная степень жесткого авторитарного правления вероятно неизбежна вследствие их азиатского происхождения. Небольшая по численности, но состоящая из избранных коммунистическая автократия должна поддерживать высокий престиж и использовать на полную мощность секретную полицию, чтобы сохранить контроль над государством. Жизнь и человеческие страдания часто не принимаются во внимание, и этим объясняется очевидное невнимание власти к этим вещам…

Я имел долгий разговор с маршалом Сталиным [эта встреча состоялась 12 апреля 1943 года, вскоре после прибытия Мартеля в СССР]. Мы детально обсудили многие военные дела. Это был приятный и интересный разговор».

В английской историографии распространено мнение, базирующееся на более поздней мемуарной книге Мартеля «Искренний солдат», вышедшей в 1949 году, что именно во время этого разговора генерал предложил советскому лидеру остановить ожидавшееся наступление крупных немецких танковых сил упорной обороной, чтобы выбить танки неприятеля, а потом, в свою очередь, перейти в наступление своими танковыми соединениями. Мартель как главнокомандующий британскими бронетанковыми силами применял такую тактику против Роммеля при Эль-Аламейне, и это имело успех. Тут надо еще раз оговориться, что Сталин и его генералы могли прийти к такой тактике и без совета британца. Но рекомендация признанного авторитета в области танковой войны могла укрепить Верховного главнокомандующего в намерении встретить ожидавшийся немецкий удар в районе Курска заранее подготовленной обороной.

Для поездки Мартеля и сопровождавших его полковника Эксама, полковника Хьюго и переводчика капитана Тикстона был избран Юго-Западный фронт, поскольку там раньше должны были подсохнуть дороги, чем на ближайшем от Москвы Западном фронте. Мартель вспоминал:

«Мы посетили штаб Юго-Западного фронта и встретились с генералом Малиновским на следующий день. Затем мы отправились в штаб армии, обороняющейся на Северском Донце [здесь оборонялась 6-я армия М.Ф. Харитонова]. Мы сели за круглый стол с командующим армией, и перед нами была расстелена карта. Половина карты была закрыта листом бумаги, который, по всей вероятности, закрывал расположение русских войск. Другая половина карты показывала нам расположение немецких войск. Командующий армией очень ясно объяснил нам систему германской обороны. Он был прекрасный солдат и очень хорошо описал обстановку. Когда он закончил, я поблагодарил его и сказал: “Теперь я хочу, чтобы вы рассказали мне все о расположении и силе русских войск, потому что, совершенно ясно, что я не могу оценить обстановку, пока я не имею сведений об обеих сторонах”. Несколько мгновений он смотрел на меня и затем ответил: “Мы никогда и никому не говорим что-либо, касающееся дислокации и численности русских войск”. Это, конечно, был момент жесткого противостояния! Стараясь казаться очень рассерженным, я решительно заявил: “Неужели Вы воображаете, что я проделал весь долгий путь из Англии, чтобы сносить, как меня дурачат? Никогда прежде в моей жизни я не был так оскорблен. Я определенно не собираюсь ни секунды выносить подобное обращение!” Командующий армией подался назад. Он не ожидал столь резкого выступления, и его лицо сильно покраснело. Он смотрел на меня в течение, возможно, полминуты. Он был не уверен в себе. Внезапно он положил руку на лист бумаги, закрывавший половину карты, и сорвал его картинным жестом. “Вот Вам, — сказал он, — все наши диспозиции и численность”. Все это было прежде скрыто под листом бумаги. Я был полон решимости развить успех и ответил: “Когда я посещу Ваши корпуса и дивизии на фронте, там меня будут также дурачить или они собираются обходиться со мной подобающим образом?” Он еще не пригласил меня посетить его дивизии на фронте, но это вот-вот должно было последовать. На этот раз он ответил почти немедленно: “Я собираюсь сказать им, чтобы они рассказали Вам все”. Я, конечно, был весьма удовлетворен результатами беседы».

Во время поездок на фронт, равно как и в штабы, Мартеля и его спутников угощали обильными завтраками, обедами и ужинами, причем, по признанию генерала, водку и прочие горячительные напитки начинали пить уже в восемь часов утра. Генерал вспоминал:

«Когда в первый день мы прибыли в штаб Юго- Западного фронта, нам предложили принять теплую ванну в месте, расположенном примерно в километре от штаба. Поскольку было уже довольно поздно, и в оба конца надо было пройти пешком более мили, мы ответили, что ванна нам не особенно нужна. Это, конечно, было ошибкой, поскольку душевые кабинки были специально приготовлены для нас. Мы пошли туда следующим утром и увидели палатку с большим количеством душевых распылителей, которые находились очень высоко над землей. Мы приняли замечательный душ. Позднее выяснилось, что командующий инженерными войсками Юго-Западного фронта раньше никогда не видел британских офицеров, но ему сказали, что они очень любят брать ванны и что все они очень высокие. Когда мы приехали, мы отказались от ванны и оказались довольно низкого роста. Это было не очень хорошее начало. Он выбрал самых высоких из русских, каких смог найти, и по их росту приладил душевые лейки. Ни один из нас не мог достать до лейки, но душ нам понравился.

После этого все мы чувствовали себя хорошо, когда прибыли на следующий день в штаб армии. Здесь нам показали несколько пленных, большинство из которых были босиком. Русские сказали, что, конечно, их парни забрали обувь пленных, если она им понравилась. Несмотря на это, все пленные заявили, что с ними хорошо обращаются. Они все ожидали, что их расстреляют или даже чего-то еще более худшего…

Командующий армией поинтересовался, не хотим ли мы послушать концерт следующим вечером. Поскольку мы уже имели по концерту каждый день и тратили по несколько часов на каждую трапезу, я попросил извинить нас, если завтра мы не пойдем на вечерний концерт, поскольку у нас насыщенная программа. Мы обсудили программу, и было запланировано, что мы вернемся в 6 часов вечера, чтобы было время обсудить увиденное с командующим армией и его начальником штаба. Я особенно настаивал на этом, и меня заверили, что все будет в порядке. Так случилось, что на следующий день мы провели слишком много времени за приемом пищи, и, несмотря на все усилия, не смогли вернуться раньше 8 часов вечера. По прибытии командующий сообщил, что концерт уже приготовлен. Я пытался слабо протестовать, но это вызвало столь плохую реакцию, что мне тут же пришлось сделать вид, что мы очень хотим послушать концерт. Нам пришлось свернуть нашу беседу и послушать концерт в темноте на свежем воздухе, который кончился около полуночи.

На следующий день у нас была напряженная программа, и я просил, чтобы нам подали завтрак без задержки в 8 часов утра. Мы были на месте в 8 часов утра и, с трудом веря своим глазам, снова увидели концерт. Они сказали, что, поскольку вчера вечером было темно, многого мы не увидели, так что сегодня они все повторят. Я ответил, что в темноте мы все прекрасно слышали, так что можно сократить пение и повторить только танцы. Это позволило нам начать завтракать в 8.30 и потом отбыть.

Они принимали нас крайне гостеприимно на протяжении всей поездки и готовы были сделать для нас все возможное, [так] что казалось невозможным высказывать неудовольствие даже жестом. Время, потраченное таким образом, однако, выходило за все разумные пределы. Мы могли бы успеть сделать гораздо больше, если бы не это гостеприимство, но эта позиция очевидно была занята с добрыми намерениями. На эту форму празднества, как казалось, ни в малейшей степени не повлияла война. Большинство из нас один или несколько раз терпели неудачи в схватках за бутылкой. На третий день я уже не мог пить “до дна”, но позднее оправился. В целом, мы держались довольно неплохо, но более пожилые русские офицеры выглядели лучше нас».