Вот уже 4 ноября, а мы еще в Шартрезе и нет никакого развлечения, только и того, что ходим, каждый день, в 102-й полк обедать и ужинать, в 10 ч. и 5 ч., а все остальное время сидишь в помещении, так как нам запрещено ходить куда бы то ни было, и разрешено только с 5 ч. вечера до 9 часов, и за это время нужно сходить поужинать, и вместе нужно 2 часа, и за это время становится совершенно темно.

6/19 ноября. Ну вот нам сказали, что мы походим на работы в числе 18 человек. И нам приготовления короткие и уже 19/6 ноября выехали из Шартреза в 11 ч. 44 минуты и на место работы приехали в 12 ч. 44 м. Здесь нас встречал хозяин, которому нас назначили, прийдя до него, нас разобрали по работам, и мне пришлось идти в числе 4-х человек: я, Босик, Алек. Помахович и Вас. Помахович на работу пришли 19/6 в 3 часа и начали работать. Работы простые, пища крестьянская. Молодьба хлеба, работа нетяжелая и происходит в следующем порядке. Утром встаем в 5 1/2 часа, в 6 ч. завтракаем, в 7 начинаем работать, кончаем в 12, с 12 до 1 часу обед, с 1 до 6 работаем, и так каждый день, а воскресенье отдых. Пища хорошая, и дают ее в следующем порядке. Утром мясо, сыр и рыба, яблоки и груши и запиваем сидром. В обед суп, мясо холодное и жареное, картофель тоже жареный, сыр, салат, кофе.

В ужин: суп, мясо холодное и жареное, сыр, салат, картофель и яблоки печеные. Хлеба всегда в достаточном количестве. На субботу яблочный сидр, тоже и дают, кто хочет. Даже очень хорошо. И вот уже тут две недели работы у французских крестьян, и жизнь пока очень хорошая. Только плохо одно, носить мешки с хлебом высоко и тяжелый, вес 4 пуда. Спим в конюшнях вместе с лошадьми или овцами, и сейчас просто все промокшие и очень холодно, но как говорится не дома и пожаловаться некому. Но в общем жить хорошо, французы относятся хорошо, да я думаю, если будешь сам хорош, то и другие будут хороши».

К этому рассказу приложен список с краткой характеристикой некоторых упомянутых персонажей:

«Лица, упоминаемые в этой рукописи:

1) Балтайс-Балтайтис — делегат от воинских частей, требовавших отправки в Россию (I-й Особой бригады, стоявшей в лагере Ла-Куртин).

2) Волков — тоже.

3) Рапп Евгений Ив., присяжный поверенный Окружной Харьковской Судебной палаты, эмигрант с 1906 года, 27 апреля приказом Керенского назначен комиссаром Временного правительства при русских войсках во Франции.

4) Занкевич Михаил Ипполитович, генерал, представитель Временного правительства при главном командовании союзных войск, б. генерал-квартирмейстр Генерального штаба.

5) Готуа, полковник при Особом отряде Русских войск.

6) “Мороз” — Морозов, эмигрант, анархист.

7) Сватиков Сергей Григорьевич, присяжный поверенный Окружной Санкт-Петербургской судебной палаты, комиссар Временного правительства за границей, б. начальник Главного управления по делам милиции.

8) Смирнов, социал-демократ, делегат Исполнительного Комитета Временного Совета Рабочих и Солдатских депутатов.

9) Лохвицкий Николай Александрович, генерал, командир Особого отряда во Франции» (ГАРФ. Ф. 5881 Оп.1. Д. 196. Л. 1–8).

О восстании в Ла-Куртин оставил воспоминания и один из офицеров Русского легиона штабс-капитан Вячеслав Афанасьевич Васильев из 2-го Особого полка, впоследствии ставший диаконом при Храме-Памятнике на Русском военном кладбище в Мурмелон-ле-Гран и скончавшийся 14 декабря 1975 года в Мурмелоне (родился этот выпускник престижного Павловского училища 14 мая 1898 года). О встрече с ним во Франции рассказывает Александр Солженицын в книге «Угодило зернышко промеж двух жерновов», правда, почему-то разжаловав его в прапорщики. Васильев вспоминал:

«Разнузданная, распропагандированная толпа в солдатских шинелях, потерявшая человеческий облик, с озлобленными, озверелыми лицами, бушует, пьянствует и безобразничает в военном лагере “Ля Куртин”.

Жители соседних сел по вечерам запираются на запоры. Трагическое положение русских офицеров, оскорбляемых своими же солдатами. Никакие “грозные” приказы из Петербурга не в состоянии утихомирить эту толпу, разжигаемую появившимися из всех дыр юркими революционерами-пропагандистами интернационального типа.

“Долой войну — домой, в Россию — на раздачу земель!” Но не все чины 1-й особой пехотной дивизии поддались этой пораженческой пропаганде.

Если 1-я Бригада (I и II особый полки), набранная главным образом из фабрично-заводского элемента Московской и Самарской губерний, сразу же стала выдвигать антимилитаристские лозунги и требовать немедленного возвращения в Россию, то 3-я Бригада (V и VI особые полки), набранная из здорового крестьянского элемента уральских губерний, пыталась противостоять наступающей анархии.

Произошел раскол.

11 июля 1917 года, рано утром, около 7 утра, верные солдаты со всеми офицерами оставляют лагерь и проходят с ощетинившимися штыками и направленными на обе стороны заряженными пулеметами между двух стен разъяренной толпы с грозящими кулаками и дикими криками: “Продажные шкуры!”

Шествие замыкает верный Мишка — медведь, окруженный стражей.

В бессильной злобе в него кидают камни и палки.

К удивлению всех, Мишка шел с полным достоинством, спокойно передвигая своими лапами, слегка лишь ворча, как бы желая сказать: “ну времена, ну нравы!” Отряд верных встал лагерем в палатках около города ФЭЛЭТЭН, в 23-х километрах от “Ля Куртин”.

10 августа отряд был перевезен по железной дороге в летний лагерь КУРНО, близ APKAШOHA.

В начале сентября пришел приказ из Петрограда о немедленной и окончательной ликвидации “куртинских” мятежников.

Сформированный для этой цели сводный полк в ночь на 16 сентября окружил мятежный лагерь.

Французская кавалерийская бригада, на всякий случай, стала сзади вторым кольцом.

Ультиматум — в трехдневный срок сдать оружие.

Редкие выстрелы русской батареи на высоких разрывах дали понять, что шутить не время и что непокорным надо выбрать: или сдаться, или принять бой. Большая часть “куртинцев” сдалась в первые же два дня. Осталось несколько сот вожаков, не пожелавших подчиниться.

Дабы избежать лишних потерь в этом первом гражданском бою, решено было атаковать с наступлением ночи.

Лазутчики донесли, что оставшиеся разбили винные погреба и “набираются храбрости” усиленным потреблением вина. Каждая рота “верных” получила точное задание.

В полночь сводный полк двинулся вперед…

К утру все было закончено. Потери минимальные. Началась сортировка. Главари и зачинщики были переданы французским жандармам и интернированы. Остальные разбиты на “рабочие роты” и разбросаны по всей Франции».

Однако, по признанию Васильева, и после подавления восстания революционная пропаганда продолжалась, и под ее воздействием даже «отряд верных» стал терять воинский облик.

«Офицерство, неподготовленное к политическим потрясениям, растерялось, не зная что делать.

Старшие начальники не получали никаких инструкций. Красный Петроград молчал.

Среди этого хаоса, подлости, малодушия раздался смелый голос рыцаря без страха и упрека полковника ГОТУА, гурийца родом (командира Н-го особого полка).

Он звал офицеров и солдат встать на защиту поруганной чести России и русского мундира.

Он звал формировать Русский Добровольческий Отряд и довести вместе с Союзниками борьбу до победного конца, чтобы в день перемирия в рядах союзных войск была бы хоть одна русская часть с национальным флагом. Немного откликнулось на этот рыцарский призыв».

Среди этих немногих был и Родион Малиновский. Следует иметь в виду, что его фамилии не было ни в списках тех, кто покинул лагерь Ла-Куртин до начала штурма, ни среди тех, кто был арестован после захвата лагеря верными Временному правительству частями 3-й бригады, отдельными военнослужащими 1-й бригады и направлявшейся на Салоникский фронт 2-й артиллерийской бригады. Это заставляет отнестись с доверием к утверждению Родиона Яковлевича о том, что он был отправлен из лагеря среди раненых и больных еще до начала штурма. Не было его и среди тех, кто участвовал в штурме мятежного Ла-Куртин, развязав братоубийственную борьбу. Вполне вероятным представляется то, что Малиновский, как хорошо образованный ефрейтор, стал после революции председателем ротного комитета своей пулеметной роты. Только вот документов ротных комитетов Экспедиционного корпуса практически не сохранилось, и подтвердить документально факт председательства Малиновского в ротном комитете мы пока не можем.