Неделя проходит абсолютно ужасно. Он не знает, вернётся ли Клаудия, захочет ли вообще вернуться и что делать, если им больше никогда не суждено увидеться. Кусок не лезет ему в горло, и сон отказывается приходить. Джон с головой погружается в работу, потому что без неё работа — это всё, что у него осталось.

Но вот Клаудия возвращается пасмурным вечером, и дождю почти удаётся скрыть текущие у неё по щекам слёзы. Она стучится в дверь и больше не сияет. Ну, по крайней мере, не сияет тем внеземным блеском, а скорее чем-то другим — любовью, возможно.

— Я всё сделала, — сообщает Клаудия немного приглушённым голосом из-за того, что зарывается лицом ему в грудь, пока он прижимает её к себе как можно сильней. — Я всё сделала и освободилась. Я вернулась, всё хорошо. Я теперь с тобой. Я с тобой.

После она рассказывает ему о своей матери, Королеве эльфов, и о том, как обменяла свою вечную жизнь на жизнь земную вместе с ним. Что любит его очень, очень, очень сильно, и что он скоро станет отцом, и что они будут счастливей всех на свете. В первый раз с тех пор как Джон нашёл её спящей в терновом кусте, он начинает верить в сказки.

И какое-то время они действительно живут «долго и счастливо».

***

Коробка передач в джипе снова начала барахлить, а у Стайлза сейчас вообще нет лишних денег. Он старается подлатать машину изолентой и молитвами, но двигатель всё равно продолжает вырубаться в самое неподходящее время. Методом проб и ошибок Стайлз выясняет, что лучше не тормозить резко, не переключать скорости лишний раз и вообще не дышать в сторону коробки передач.

Именно поэтому он и едет домой длинным путём, даже несмотря на то, что дорога петляет через лес. Папе это точно не понравится.

Ну и пусть дорога петляет, зато на ней нет перекрёстков, светофоров и не нужно внезапно переключать передачи, а это, по мнению Стайлза, перевешивает все возможные риски. Он готов бросить вызов страшному-престрашному лесу, только бы довезти свой джип до дома в целости и сохранности.

А папе об этом знать необязательно.

Шериф Стилински со всеми своими бесконечными предупреждениями не ходить в лес так ни разу и не объяснил, чего именно так сильно опасается, однако Стайлз слышал легенды о происходящих там странностях. Но если не заезжать в заповедник посреди ночи, то всё должно быть в порядке, так ведь?

Кроме того, сейчас же середина солнечного осеннего дня. Листва на деревьях пестрит разными красками, а вокруг — покой и умиротворение. Что плохого может случиться?

Но где-то за пять минут до дома двигатель опять вырубается, освещение и радио начинают включаться и выключаться сами по себе, и потом машина отходит в мир иной. Стайлзу даже не удаётся съехать на обочину — в одну секунду всё было нормально, а уже в следующую джип по инерции доехал последние несколько метров и заглох прямо посреди дороги.

И проблема тут не в коробке передач.

— Что за херня, — возмущается Стайлз, пытаясь завести двигатель снова и снова, но без особых успехов. Папа его точно прибьёт. И что бы ни сгорело в джипе, починить это сейчас точно средств не хватит.

Он вылезает из машины и заглядывает под капот, но там всё выглядит в порядке: дыма нет, очевидных поломок тоже, даже изолентой замотать нечего. Джип просто отбросил коньки.

Ворча себе под нос, Стайлз вытаскивает телефон, чтобы позвонить папе или в службу эвакуации, или вообще хоть кому-нибудь, кто мог бы его забрать, но при виде экрана ещё больше нахмуривается. Батарея разряжена, хотя в начале пути совершенно точно оставалась ещё как минимум половина зарядки.

Стайлз со вздохом переключает рычаг передач на нейтралку, доталкивает джип до обочины и запирает его.

Поразмыслив несколько секунд, он переходит дорогу и направляется в заповедник.

Потому что если срезать там путь, то можно добраться домой в два раза быстрее. А папе необязательно об этом знать.

И только Стайлз делает первый шаг в лес, как поднимается ветер, кружа красные и жёлтые листочки вокруг его ног.

***

В этом лесу Стайлзу довелось побывать всего лишь раз — спустя несколько часов после смерти мамы.

Его папа, всё ещё бледный и потрясённый, будто даже окоченевший, с темными кругами под безжизненными глазами, довёз их обоих как раз до того места, где сейчас остался джип, и припарковался. Он взял ладошку Стайлза в свою руку и повёл его в лес, пока вокруг них не осталось никаких звуков, кроме шуршания листвы и песен птиц, прячущихся где-то среди веток.

И когда ножки у Стайлза так устали, что он больше не мог сделать ни шага вперёд, папа остановился, огляделся и произнёс:

— Её больше нет. — Он подождал немного, надеясь на ответ, но его не последовало. — Клаудия. Она умерла. Сегодня. Я думал, что вы придёте, но нет. Может, выйдете сейчас. Я не знаю…. Ничего больше не знаю.

Стайлз сжал папину ладонь и сказал:

— Здесь никого нет, пап. Только мы с тобой.

Потому что теперь мама умерла, и она увядала уже долгое время. С каждым шагом по лесу под ногами Стайлза пробивались бледные росточки, слишком слабые, чтобы тянуться к солнцу.

Он уже привык. Это началось с тех пор, как мама заболела.

Но папа всё равно ждал, затаив дыхание, пока наконец его плечи не поникли и он не подхватил Стайлза на руки, крепко прижимая к себе.

— Наверное, ты прав, — приглушённо сказал папа ему в волосы. — Остались только мы с тобой.

И с тех пор Стайлзу было запрещено ходить в лес.

Но вот в чём соль — Стайлз совсем не глуп. Сколько бы небылиц ни ходило о сказочных тварях из заповедника, он точно знает, что в каждой сказке есть доля правды. Как, например, его мама, увядавшая без солнечного света и питавшаяся исключительно медовыми хлопьями, чаем с мёдом или простым мёдом, который ей никогда не надоедал. Или как с тех пор, как Стайлз научился ходить, под его ногами проклёвывались ростки клевера, дикой пшеницы и сои, стоило ему не сдержать эмоций.

Его мама не была человеком, и сам Стайлз тоже до человека не дотягивает.

Поэтому он прекрасно понимает, что отец не просто так запретил ему ходить в лес, хоть полная история и остаётся загадкой. Стайлз знает, как познакомились родители. Знает, что мама была не человеком — эльфом, скорей всего. А ещё знает, как пользоваться гуглом, и стоило ему осознать, что скелеты в шкафу его семьи… не совсем похожи на секреты других людей, так он сразу же перерыл весь интернет в поисках ответов.

Так что понятно, что лучше было не сходить с дороги и убраться отсюда как можно скорее. Но, с другой стороны, папа начнёт волноваться, если Стайлз не вернётся домой в ближайшее время, а тропинка через лес позволит сильно сократить путь. И он точно не заблудится — ориентироваться на местности всегда удавалось ему на ура.

Однако стоило джипу скрыться из виду, как Стайлз всё-таки теряется вопреки всем законам логики. Он двигался точно по прямой — солнце всегда было позади. Но вот час спустя он уже в двенадцатый раз проходит мимо одних и тех же зарослей (ну, или хотя бы очень похожих, с одинаковыми терновыми кустами и берёзами, а также камнем в форме ромба, выступающим у корней одного из деревьев… да, похоже, это те же самые заросли) и начинает паниковать.

После каждого шага из земли проклёвываются скрученные пугливые лозы, которые он не может контролировать, но к которым давно уже привык из-за частых приступов тревожности.

— Вы не помогаете, — шипит Стайлз на тёмные ростки, дорожкой следующие за ним. Но сердце уже срывается в бешеный ритм, дыхание сбивается, а перед глазами начинают мелькать чёрные точки.

А что если он никогда не сможет выбраться отсюда?

Так что Стайлз решает разорвать круг, в который попался, и резко сворачивает налево в надежде, что где-то там Бикон Хиллз. Деревья по пути сгущаются и пропускают всё меньше света, птицы замолкают, и становится ясно, что он уходит ещё дальше от города. Ему никогда отсюда не выбраться.

И только Стайлз уже собрался сдаться и повернуть назад, как из-за деревьев невдалеке доносится какой-то сладковатый и непреодолимый аромат. Так что он продолжает шагать вперёд, не в силах устоять перед любопытством и этим ароматом, который напоминает ему о маме и тех медовых сладостях, которые она пекла ему в детстве.