А казалось, всё складывалось хорошо. Когда подошла сессия, и Никита, не имевший ни одного зачёта, понял, что сдавать её не будет, он выработал план, который тут же привёл в исполнение. И эта его решительная активность соста­вила странный контраст с прежним безответственным пове­дением. Можно было заключить, что Никита - человек кри­зисов. Чрезвычайно русская черта!

Никому не сказавшись, не посвятив в секрет даже бли­жайших друзей, Никита исчез из общежития. Он снял себе кошмарный угол в перенаселённом частном пансионе для студентов низшей категории: техникумов и училищ. Они ва­лом валили тогда из деревни, чтобы никогда туда уже не вернуться, - благо, Хрущев выдал колхозникам паспорта. Их ногами бежали из колхоза их родители, которые сами уже слишком приросли к месту, для того чтобы воспользоваться оттепельной свободой. Это его исчезновение должно было означать для внешнего мира болезнь и пребывание в боль­нице. Лишь один его бывший сокурсник был в курсе дела. Именно он вызвался добыть Никите справку в сельской больнице, удостоверявшую, что Никита лежал там во время сессии с эпидедемитом, - болезнь такая. Версия была проста: поехал в деревню к другу, на охоту, провалился в воду, простудился и заболел.

Всё задуманное осуществилось как нельзя лучше. Зам. де­кана повертел в руках справку, осведомился об обстоятель­ствах, о симптомах болезни, слабо надеясь поймать Никиту на оплошности, и…

- Ну что ж, - любезно сказал он, я не возражаю против отпуска, если врачи подтвердят вашу болезнь.

И вот, врачи подтвердили, и что..? “Сволочь!” - обречённо выру­гался Никита.

Оставался ещё вариант заочного факультета, но для пере­вода на заочный нужна была справка с места работы. Где взять её? Собрался на сей предмет “совет в Филях” из бли­жайших друзей Никиты, и придумали. Вспомнили, по слу­чаю, одного типа, что работал в какой-то местной строи­тельной фирме начальником участка и решили взять его на абордаж.

“Никита и Ко” познакомились с ним, то есть с Валентином, при обстоятельствах весьма обыкновенных и, вместе, пи­кантных, что в России случается сплошь и рядом. В одну из своих обычных поездок в губернский город друзья, как все­гда, вышли на шоссе и, пренебрегая рейсовым автобусом, ос­тановили первую попавшуюся машину. Это был фургон для перевозки продуктов, закрытый отовсюду, с одной лишь ма­ленькой отдушиной в передней стенке. Но, разве это помеха для студентов? В легковушку они всё равно бы не помести­лись.

Влезли, дверь захлопнулась. Попривыкнув к полумраку, начали рассаживаться по боковым лавкам, и тут обнаружи­лось, что в фургоне уже есть пассажир. Им оказался тот са­мый Валентин, пьяный в доску. Попутчиков он принял как нельзя лучше: рассказал всю свою подноготную, закрепляя каждый эпизод ритуальной фразой: “категорическим путём, через поло­вое сношение!” Было потешно.

Теперь уже невозможно сказать, отчего и как кто-то за­помнил приблизительные координаты его конторы, чтобы вскоре успешно забыть. Но, вот, пригодились…

В задрипанный кабинет ввалились всей гурьбой. Хозяин был ошарашен и, конечно, никого не узнавал. Да и немуд­рено! Узнав суть дела, он стал, было, решительно отнеки­ваться, но друзья, подняв назидательно пальцы к небу, хо­ром произнесли магический шиболет: “категорическим путём, через половое сношение!”.

Услышав заветное слово, начальничек обмяк, сдался и выдал Никите ксиву, согласно которой Никита вот уже пол­года как работает на предприятии “Севкавхерзнаетчто” сле­сарем.

Ликующий Никита написал заявление о переводе на за­очный и отправился с этим заявлением и ксивой о работе в деканат. Зам. Декана принял его радушно, думая, что Ники­та пришёл забирать документы. Заявление и справка не­сколько изменили его диспозицию. Он посидел, пожевал гу­бами, потом произнёс: “ну, что ж, я не возражаю…”, и напи­сал в верхнем углу: “не возражаю против перевода на заоч­ный факультет”.

Это был несомненный успех. По крайней мере, на бли­жайшие полгода проблема социального выживания была решена. Но оказалось, что он поспешил с ликованием.

Декан заочного держал в руках заявление Никиты, отста­вив его от себя. Наконец, спросил уныло: “У вас что, с зам. декана конфликт?” “Да так, есть небольшие разногласия по учебному процессу”, - уклончиво ответил Никита.

Декан перелистал документы. “У вас всё в порядке, но, знаете, очень сожалею, сейчас у нас нет вакансий. При­ходите через полгода, тогда - милости просим”.

Вот так удар! Никита вышел из кабинета оглушенным. Что делать? Если не студент, то кто я? Уклоняющийся от во­инской повинности? Через полгода меня загребут!

Последующие несколько дней Никита бесцельно слонялся по коридорам главного корпуса, не приходя ни к какому ре­шению. В начале главы мы как раз и застали его в процессе этих сло­нов и оставили стоящим перед стендом с фотографиями, чтобы тем временем рассказать историю от начала.

Так он и стоял, не зная, что предпринять. Сессия уже за­кончилась, начались каникулы, и поэтому в коридоре не бы­ло ни души. В этой одинокой тишине дверь деканата откры­лась гулко, и в коридор вышел Александр Павлович. Никита повернул голову навстречу и зам. декана поймал выражение потерянности на лице его. Всегдашняя неприступная само­уверенность и высокомерие слиняли теперь с этого, так нра­вившегося Александру Павловичу русского лица. “Гордость нации…” - мелькнуло у него в голове. Добившись своего, он готов был оказать милость. Он обратился к Никите и спросил без обиняков, будто и не было никакой просьбы Никиты пе­ред тем: “Так вы хотите учиться на заочном?” “Хочу” - с го­товностью отвечал Никита. “Ну, тогда пойдёмте, напишите заявление”.

На вновь написанном заявлении о переводе зам. декана поставил размашистую резолюцию: “Ходатайствую”, и рас­писался.

- Ну, вот, это другое дело, - сказал декан заочного, при­нимая заявление, - а вы говорили, будто не ладите с зам. де­кана. Вы зачислены на третий курс…”, и он назвал группу, делая одновременно пометку для себя.

Так Никита впервые познал “двуязычие” бюрократии, восточное по духу, и запомнил, что “не возражаю” значит “отказать”, а “ходатайствую” означает “удовлетворить”. Ошеломлённо пережёвывая это открытие, стоя за дверью де­каната, Никита вместе со вздохом облегчения покачал голо­вой из стороны в сторону, что означало: “ну и ну!”.

Глава 61

Плац

“Округа стонет!” - патетически восклицал краснорожий майор, стоя на штабном крыльце перед по-ротным строем батальона курсантов, вверенного был его командо­ванию на период военных сборов, проводимых для студентов, обучавшихся на военной кафедре университета.

В мысли майора “округа стонала” от мародёров-курсантов, по ночам совершавших налеты на сады. Но это была не­правда. Стонать той округе было незачем: в окрестных садах было полно яблок: они падали, гнили в траве. Можно было, договорившись с колхозом, набрать их целый грузовик и утолить летнюю жажду военно-соборных по свежим плодам. Вместо этого, однако, в обед по-прежнему подавался компот из сухофруктов в алюминиевых кружках, которые так и просились, чтобы их привязали цепочками к бачку. Неоднократные предложения пом-комвзводов из старослу­жащих о снаряжении специальной “зондер-команды” для сбора яблок и прочих плодов, приносимых окрестной зем­лёй, неизменно отвергались командованием. Естественно, что при таком неразумном отрицании человеческого естест­ва явились самодеятельные летучие отряды, которые, неле­гально оставляя часть, решали эту проблему для себя и сво­их друзей на свой страх и риск. Но их было совсем немно­го. Известно ведь, что советский студент - это не немецкий бурш семнадцатого века; что он существо довольно робкое. Отходили на про­мысел не столько любители яблок, сколько любители при­ключений. Адресуясь именно к их похождениям взывал в пространст­во плаца краснорожий майор, приподымаясь на носках сво­их хромовых сапог и снова опадая на пятки, в такт волнам своего зычного голоса.