В теперешнем своём сне, в который читатель может про­никнуть, благодаря особому “блату”, который заимел он у автора этой правдивой книги, Илья сидел в запущенном пус­том кафе по ту сторону стены. Кафе это располагалось непо­далёку от пропускного пункта, так что сквозь запылённые стёкла можно было созерцать лишь серое полотнище бетона с каймой сигнальной проволоки наверху и совсем узкую по­лоску неба, почти неотличимую от стены.

Напротив Ильи, положив на столик сухие жилистые руки, сидел седобородый старик в просторных, восточного кроя одеждах, из обличья которых Илье ясно запомнились лишь обширные рукава без обшлагов.

Ему казалось, что он давно уже здесь, за этим столиком, может быть даже годы, а старик будто пришёл недавно. У ножки стола приютилась его котомка, прихваченная лямка­ми у устья. Но Илья не помнил, как старик вошёл и как при­сел за его столик, как завязался разговор. Они беседовали не­торопливо, взглядывая иногда за окно, в сторону Стены. И о чём же ещё можно было здесь говорить, как не о ней?! Доб­рый читатель, верно, подумал, что “о любимой женщине”, но нет. “О ней” значит о стене. Старик рассказывал Илье о делах минувших, о том, как появились стены, разгородившие мир.

- Да, молодой человек, беда вся в том, что люди не умеют жить красиво. Они грешат. Может быть, совсем немного, не­заметно, просто радость плотской жизни любят чуточку больше, чем заповедь Божию, а в результате появляются ум­ные и глупые, бедные и богатые, пресыщенные и обездолен­ные… Так-то вот. А Великий Подражатель, Поклонник Гар­монии. Творец и ревнивый Соперник, Властелин всякой формы, не выносит человеческого уродства, хочет, чтобы Творение было красивым. Что очень понятно, ведь его сущ­ность - Глаз.

- Глаз? - переспросил Илья.

- Да, глаз Бога. Ты разве ничего не слыхал об этой исто­рии? Ведь наш добрый Бог-Отец слеп.

- Слеп?! Но как же так! Говорят Он, напротив, всё видит.

- Да, да. Это верно. Он видит, но не глазами, а Сердцем. И не всё, - всё Ему не нужно, - а только сердце человеческое.

- И как же случилось, что Он ослеп? - Последнее слово Илья произнёс запинаясь, столь святотатственно звучало оно для его слуха, что само не шло на язык и приходилось его проворачивать во рту с усилием, как мясо в мясорубке.

- Видишь ли, когда Господь породил человека, Он сооб­щил ему свободу, свободу выбрать между бренным и божест­венным в себе, - ведь Господь влил своё Семя в брение. И вот, в обетование этой свободы. Господь вырвал свой глаз и бро­сил его прочь от Себя, с тем, чтобы не следить впредь за че­ловеком, предоставив его самому себе.

Так Божий Глаз отделился от Бога и стал жить сам по се­бе. И поскольку Господь разделился в своей Природе, то и духовное начало в человеке, образе Божьем, оказалось разде­лённым: в человеке зажил отдельный от Бога Божий Глаз, Ревнитель формы. И вот этот влюблённый в Образ Божий глаз старается отсечь в человеках всё, затемняющее и иска­жающее этот Образ.

- Ну, а Дьявол, это кто, по-вашему?

- Дьявол… Мне кажется, под этим именем путают двоих. Есть Люцифер, Носитель Света, - он и есть вырванный Бо­жий Глаз; а есть исчадия Ада - сферы, где падшие духи кормятся человеческой плотью: они живут во тьме, и Люцифер их ненавидит. Он боится своего родства с ними, ибо многие - его дети; и все они - богоотступники. В частности, Дьявол - Клеветник.

- Значит, это Люцифер построил Стену?

Старик внимательно посмотрел на Илью, помолчал чу­ток, потом ответил:

- Да, конечно. Люди, в своей свободе ещё не выбрали окончательно между богами, - кто их отец. И образ Божий искажён в человеках. А Люцифер требует чистого образа, он отбирает совершенных: отделяет стадо своё от тех, кто не хо­чет жертвовать форме своей свободой. Последних Люцифер обвиняет в блуде.

- А они блудят?

- Да, конечно. Они брачуются со всяким духом, не гнуша­ясь и пожирателями плоти. Но, с другой стороны, так они ищут свою подлинную невесту, свою Мать.

- А разве может быть довольно одной формы?

- Нет, конечно. Здесь главная ошибка Глаза, который по природе своей знает только внешнее. Он думает изготовить сосуд и ждать, пока туда нальётся вода. Но на деле нужно другое - открыть верный створ плотины и пустить поток, чья поверхность заиграет на свету, и радость будет Глазу веч­ная…

*

Илье не пришлось в этот раз дослушать удивительного деда. Кто-то настойчиво постучал снаружи в стеклянную сте­ну кафе, прямо у столика, за которым сидели они. Илья с удивлением хотел обернуться на стук, и не мог - шея не слу­шалась его. Стук, между тем, продолжался. Илья пробудился и действительно услышал стук в окно над своей постелью.

Стояла ночь. Илья приподнялся и выглянул в окно. В лунном свете он увидел и узнал хозяйскую дочь Тоню. Она стояла в одной сорочке и жалась от холода, хотя на дворе стояло лето. Илья вскочил с постели, пошёл к двери и впус­тил Тоню во флигель, который они с Рустамом снимали у матери Тони. Рустам тоже проснулся и спрашивал тревожно, что случилось.

На дочке, что называется, лица не было. Она заикалась. Страх и волнение слышались в её голосе. “Я его узнала, я его узнала…!” повторяла она. Не без некоторого труда Рустаму и Илье удалось понять, что из ночного забытья, - беспокойного из-за полной луны, - эту растерянную и дрожащую женщину исторгло привидение: закутанная в белую простынь фигура, желавшая слиться с лунными грёзами, прикинуться инкубом, и в этой маске безнаказанно похитить честь женщины. Но когда “привидение” попыталось неуклюже взобраться на неё, Тоня узнала в нём своего отчима. У неё даже не было сил кричать. Кроме того, она боялась смертельно ранить душу своей матери. Будучи довольно сильной, она отпихнула от себя насильника. Простыня слетела на пол. Увидев, что он разоблачен, отчим сначала пытался ей угрожать, а затем, увидев, что она направляется к выходу, поспешно бежал, не забыв прихва­тить простыню.

Этой Тоне было что-то около тридцати. Она развелась с мужем несколько лет назад и заметно тосковала по мужчине. Её против воли тянуло к двум молодым холостякам, живущим в дворовом флигеле, и она под разными надуман­ными предлогами несколько раз заходила в гости к героям нашего повествования. Мать Тони, хозяйка дома, ругала дочь за эту нескромность.

Илья и Рустам, как подвизающиеся на пути праведников, хотя и понимали желания молодой женщины, но встречали её, разумеется, очень сдержанно. Илья усматривал у неё при­знаки истерии на почве сексуальной депривации и, памятуя об этом, - как и вообще из своего скептического отношения к женщинам, - не поверил в ночное привидение, хотя с готов­ностью согласился принять меры к успокоению напуганной соседки, но про себя, при этом, думал, что по-настоящему ус­покоить её может только хороший елдак.

Рустам, в отличие от Ильи, сразу же поверил Тоне, и им овладела гневная энергия Робин Гуда; он бросился на обли­чение гнусного старика, Илья семенил за ним больше для проформы.

Отчиму Тони было за шестьдесят. Он принадлежал к ко­горте новомодных старичков Брежневской эпохи, владельцев собственного автомобиля, который составлял их капитал, с каковым капиталом пустились они на склоне лет на поиски так долго откладывавшегося счастья. Расставшись с надоев­шими жёнами, не связанные более повзрослевшими детьми, они бросали всё, забрав автомобиль, служивший пропуском в мир дешёвых наслаждений, вступали в новые браки и вовсю пользовались продажной любовью на заднем сидении. Про­винциальные девы веселья давали им за “эх, прокачу!”, и в этом было одно из чудес автомобилизации России.

На момент описываемого нами ночного происшествия отчима не должно было быть в городе, так как в это горячее время медосбора он находился в полях вместе со своей пере­движной пасекой и автомобилем. Для Ильи это обстоятель­ство было аргументом в пользу предположения о галлюцина­торном бреде. Но Рустам сразу же предположил, что пороч­ный старик, полагаясь на своё пасечное алиби, тайно прика­тил в город, выбрав ночь полнолуния, оставил автомобиль поблизости, за углом, и, имея ключи от дома, тихонько про­брался в спальню падчерицы. Проверяя это предположение, казавшееся Илье совершенно фантастическим, друзья, наспех натянув на себя штаны, выбежали на улицу, с целью обнару­жить автомобиль. Разбежавшись в противоположных на­правлениях, они обследовали прилегающие улицы, но маши­ны не обнаружили. Очевидно, что старик, если только это был он, давно укатил на своей борзо бегавшей “Победе”