Оказывается, Владимир еще на Хасане отличился. Во время артобстрела один японский снаряд упал на огневой позиции батареи. Орудийные номера разметало. Володю тоже отбросило далеко в сторону. И все же, помятый, оглушенный, он встал к пушке и заставил самураев показать пятки. На Сталинградском фронте он тоже уже успел себя проявить. Однажды вражеские танки атаковали артиллерийское подразделение. Молодые необстрелянные бойцы испугались и — в щель. А Владимир как раз в это время принес снаряд, смотрит, возле орудия никого, а впереди три немецких танка. Он быстро зарядил пушку и первым же выстрелом поджег танк. Увидев это, расчет вышел из укрытия и начал вести огонь. Второй танк также вспыхнул. Третий не стал испытывать судьбу и, развернувшись, удрал.

Потеряв слух, Володя мог бы перейти во второй эшелон или даже демобилизоваться. Однако его тянуло не в тыл, а на передовую. Повар, как сказал мне Кучерявый, мечтает вернуться в артиллерию и стать наводчиком. А я и не знал ничего этого.

Конечно, полк не батальон: теперь у меня было меньше возможности беседовать с бойцами. Но то, что я услышал о Владимире, заставило меня внимательнее приглядываться к людям. Откровенно говоря, я даже завидовал умению Василия Анисимовича Кучерявого быстро сходиться с людьми.

Василий, маленького роста, гимнастерку и брюки почему-то носил на два номера больше. На него нельзя было глядеть без улыбки. Но, несмотря на свой немного комический вид, Кучерявый был человеком деятельным. В самой сложной обстановке он хорошо ориентировался, мог куда угодно доставить донесение, найти нужное подразделение.

Мы с ним крепко подружились и не разлучались до конца войны.

«Миус-фронт» немцы объявили нерушимой государственной границей Германии на востоке, железными воротами, запирающими Донбасс.

Германские военные инженеры постарались миусский рубеж сделать неприступным. Глубина его достигала более двадцати километров. Все высоты, обрывы ощетинились дзотами. «Миус-фронт» насчитывал более восьмисот опорных пунктов, среди которых, как гигантская крепость, возвышалась гора Саур-Могила.

Можно прорвать линию обороны, можно захватить ряд населенных пунктов, но к Донбассу не пройти, пока не будет захвачена Саур-Могила. Она господствовала над всей местностью.

Высотой Саур-Могила была более четверти километра. И, как утверждают местные старики, воздвиг этот курган народ в память о правдивом, гордом и смелом человеке Сауре, сыне крестьянском, жившем во времена, когда еще не было на свете Степана Разина. Саур защищал народ. Он был беспощаден и к своим, и к иноземным поработителям. Когда же он умер, люди, которым он был близок и дорог, принесли на его могилу по горсти земли. Всего-навсего по горсти. Но народу было столько, что образовалась гора. С ее вершины при доброй погоде видно Азовское море…

И вот 18 августа Южный фронт перешел в наступление. Нашему полку предстояло участвовать в штурме Саур-Могилы. По данным разведки мы представляли себе, что это за «орешек». Инженерные заграждения, полного профиля траншеи, артиллерийские и пулеметные доты — все это превратило высоту 277.7 в мощную крепость.

Атаковать ее в лоб — значит заранее обречь себя на неуспех. Эту мысль подтвердили и пленные, взятые в хуторе Саур-Могильском. Солдаты Эрих и Пауль показали, что на Саур-Могиле надежные укрепления, а каждый метр на подступах к кургану простреливается многослойным огнем.

— Наш ротный обер-лейтенант говорил, что там одними пулеметами можно отбить любую атаку, — заметил Эрих.

Мы с начальником штаба знали, что у противника на горе и боеприпасов, и провизии хватит на месяц — измором его тоже не возьмешь. Да и силы у него свежие. А наши подразделения уже устали. Ведь мы прорывали передний край, бились за Мариновку, Степановну, Саур-Могильский хутор. Понесли потери…

И вот мы с Алехиным, рассматривая гору, освещенную вечерним закатом, крутим, вертим, прикидываем. Иван Алексеевич предложил на первый взгляд невероятный план: атаковать курган с восточной стороны, наиболее крутобокой и совсем голой. Однако Алехин прав: отсюда враг меньше всего ожидает удара.

Решили еще посоветоваться с полковником А. А. Сошальским. Алексей Андреевич, как заместитель комдива, координировал действия нашего и 295-го гвардейского стрелкового полков. Он только что отправил группу разведчиков во главе с Кораблевым и посоветовал подождать ее возвращения.

— Свежие данные могут внести поправку…

Мы согласились с ним.

В полк прибыло пополнение. Я вместе с адъютантом пошел к новичкам. Их было до роты. Стояли они вдоль траншеи. Одеты были во все новое. Прощупал настроение вновь прибывших. Те, кто вернулись из госпиталя, были готовы хоть сейчас идти на штурм горы, а пришедшие в армию из освобожденных от немецкой оккупации районов отмалчивались. Это были необстрелянные и неясные пока еще для меня люди.

В конце шеренги, когда я туда подошел, два солдата неожиданно бросились ко мне и начали тискать и восклицать:

— Жив!

— Здоров!

— Радость какая!

Пыльные, небритые, улыбающиеся, меня теребили братья Кругловы. А узнав, что в полку служит их товарищ пулеметчик Иванов, они оживились еще больше.

— Вот здорово! — воскликнул Михаил и ютов был немедленно бежать к нему. Но Павел резонно заметил:

— Успеем, Миша…

Мы договорились отметить встречу на Саур-Могиле. Я отправился к себе на КП. Меня опередил запыхавшийся дивизионный телефонист с аппаратом:

— Товарищ майор, приказано поставить для вас. — И шепотком добавил: — Связь необычная, с большим начальством разговаривать можно…

И вот он уже зовет, телефон этот. У аппарата генерал Цветаев, командующий 5-й ударной армией. До сих пор его распоряжения я получал через комдива. И сейчас чувствовал себя как-то непривычно. Командарм напомнил, что Военный совет фронта придает захвату Саур-Могилы большое значение.

— Мы уверены в вашей части. Имейте в виду, завтра утром на горе должен появиться красный флаг. Вы понимаете, товарищ Свиридов?..

И хоть слышимость была отличной, я зачем-то крикнул во весь голос:

— Понимаю, товарищ командующий!..

Потом долго еще стоял перед черной замолчавшей коробкой, пока наконец не отдышался.

Ночь была неспокойной. То и дело прибывали связные. Алехин при свете каганца наносил все новые данные на карту, отдавал распоряжения, кому, когда и где быть к утру. Отдыхать было некогда.

Кораблев со своей группой в течение ночи дважды пытался проникнуть на курган, но, потеряв двух человек, вынужден был вернуться ни с чем. Полковник Сошальский еще раз послал разведчиков на Саур-Могилу, но мы с Алехиным не могли больше их ждать и решили все-таки атаковать гору с восточной и юго-восточной сторон. Командир дивизии утвердил наш план, сказал, когда откроют огонь «катюши».

— За фланги не бойтесь, — успокоил он. — Справа от вас части пятидесятой гвардейской стрелковой дивизии, слева — двести девяносто пятый полк. Ну, желаю удачи!

30 августа 1943 года день выдался солнечным, безоблачным.

Мне чуждо суеверие, однако почему-то вспомнил, что в прошлом году именно 30 августа, выходя из окружения, я переплывал Дон и едва не утонул. А 30 августа 1941 года меня буквально выдернули из-под гусениц немецкого танка под Гуляй-Полем. От этих воспоминаний меня отвлек гул самолетов. Появились немецкие бомбардировщики. Они нанесли удар по позициям 2-го батальона. Потом там начали рваться тяжелые снаряды. Мы несли потери.

Вражеские самолеты вдруг развернулись и стали бомбить вершину Саур-Могилы. Туда же перенесла огонь и неприятельская артиллерия. В чем дело? Смотрю в бинокль. Алехин тем временем связывался с командирами батальонов по телефону и спрашивал, не пробилось ли на курган какое-либо подразделение.

Неожиданно на высоте в облаках дыма и пыли я увидел красный флаг. Наши! Значит, нашлись храбрецы! Кто же сумел прорваться через непроходимые позиции противника? Смельчаков оказалось семнадцать. Это младший лейтенант Шевченко, старшина Кораблев, старшина Иванов, рядовые Кобзев, Гаин, Селиванов, Дудка, Веремеев, Симонов, Меркулов, Бондаренко, Алешин, Калиничев, Чернов, Петраков, Лобков и Гавриляшин.