– Смириться? Да меня это вовсе не волнует. – Борис на этот раз покрепче взял студента за шиворот, пихнул – тот не удержался на ногах, упал на живот, вскочил, подпрыгнул вверх и, воспользовавшись короткой паузой, схватил Нюру двумя руками поперек талии и побежал с ней – вначале к лестнице, а потом – вниз по ступенькам.

– Пусть убирается со своими слабыми сосудами. И вы вместе с ним. Десять лет я вас не видел. Как бы мне хотелось еще десять лет вас не видеть! А лучше – никогда больше. Вместе с вашей такой важной, такой надутой и такой, прямо скажем, никчемной и ненужной конторой. Вместе с ее комнатами «торжествующей истины», уж не знаю, что это такое. Думаю, правильно было бы называть их комнатами «торжествующего тщеславия».

Зачем он вообще пришел сюда? Сидел бы дома, или не дома, просто вел бы свой обычный образ жизни – не было бы этого позора, этого постыдного фиаско. Любого из этих людей, если бы кто-то из них решил вторгнуться в его жизнь, он убрал бы одним пинком. Да что они о себе возомнили? Вот был бы смех, если бы этот тощий-бородатенький оказался бы у ног его Клары в ее спальне, целовал бы ее ноги и просил бы войти в его положение и сжалиться над ним. Эта воображаемая сцена очень рассмешила его, и он решил при случае взять студента в гости к своей юной очаровательной Кларе.

Борису хотелось узнать, куда все-таки студент понес его бывшую соученицу Нюру. Побежал вслед за ними. Рядом с дверью в коридор начиналась узкая ветхая лестница, пропитанная кошачьими запахами. Ступеньки вели вниз. КГ ускорил шаг, стараясь не потерять из виду сладкую парочку. Миновали первый этаж, лестница продолжалась и вела вниз в подвал – либо это подвал, либо цокольный этаж, что-то в этом роде.

Студент шел все медленнее, кряхтел, ему явно были не по силам эти нехитрые акробатические упражнения в паре.

Нюра уютно облокотилась руками на плечи новоявленного Геркулеса и с грустью смотрела на идущего вслед за ними Бориса. Махала ему рукой, пожимала плечами, пыталась жестами как-то ему показать и объяснить, что все это делается противу ее воли, противу ее желания. Но особого сожаления на ее лице КГ так и не заметил.

КГ постарался показать, что все это ему абсолютно безразлично. Куда бы это годилось, если бы Нюра заметила его разочарование? Она сразу сообщила бы об этом своему похитителю, а он, несомненно, – следователю. И они оба весело посмеялись бы над незадачливым арестованным, который не смог увести от них обычную, ничем не примечательную – разве только то, что аппетитную, но это, по большому счету, не так уж и важно – и не очень образованную бабенку. Но и показать, что он это так просто принял, типа это прошло мимо его сознания, показывать такое ему тоже не хотелось. Он понимает, что эта женщина обманула его, обманула и солгала. И он это очень хорошо понимает. Она тоже должна понимать, что ее притворная мимика ломаного гроша не стоит. Должна осознать, что он прекрасно разобрался в том, что его обманули самым бессовестным образом. Таковы эти люди.

Что же там, в этом подвале? Может, там и нет никакого следователя?

КГ спустился еще ниже и обнаружил у входа небольшую бумажку. На ней по трафарету были неровно прокрашены грубые буквы: «СУДЕБНАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ».

Так, судебную канцелярию загнали в подвал. Куда нищие жители других этажей, равномерно распределенные вдоль бесконечных коридоров этого дома, сносят ненужный хлам: старую мебель, матрасы, отработавшие свой срок холодильники и телевизоры. Да уж, особого уважения такой суд вызвать не может. Нищета, унизительная нищета. Хотя вряд ли. Наверное, им выделяются средства. Просто воруют. Если судить по охранникам, то верхушка тоже, наверное, такая же. Только воруют по-крупному.

Насколько же он лучше и достойней живет, чем следователь. У него шикарный кабинет с видом на улицу, куча рассыльных, кладовщиков, курьеров и прочих исполнителей. Все достаточно хорошо одеты и получают достойную зарплату. А следователя запихнули в мусорный подвал. Неудивительно, если окажется, что там сырость и крысы.

У Бориса, однако, нет того, что есть у следователя. Возможности гнобить, чморить, судить, осуждать и приговаривать. Он не может, подобно следователю, дать указание принести для утех в его кабинет приглянувшуюся ему бабенку, не спрашивая ее вовсе о том, хочет ли она этого или нет. Впрочем, сам КГ без труда готов был бы отказаться от таких сомнительных развлечений, если бы даже кто-то предложил ему нечто подобное. Отказался бы. А если бы это была Нюра? Обманула, надсмеялась… Он был на чужой территории, принял их правила игры, все дело в этом. Постарается впредь быть начеку, постарается, чтобы ничего подобного больше уже не повторялось.

КГ был явно обескуражен. В его голове все перемешалось. Никак не мог понять, что же теперь ему делать. Но почему-то ноги сами собой привели его к исходной позиции. Он поднялся наверх и остановился у двери, ведущей в комнату Нюры и в зал заседаний.

Вслед за ним по лестнице поднялся какой-то человек, вошел в жилую комнату, открыл дверь зала, долго что-то рассматривал, стоя в дверях и не заходя, – что он мог там высматривать, там же пусто? – потом вышел и растерянно остановился.

Так они и стояли у двери недалеко друг от друга, оба потерянные и обескураженные. Борис решил нарушить эту непонятную тишину и спросил о первом, что пришло в голову:

– Извините, уважаемый, вы не подскажете, что такое комната «торжествующей истины»? Что это за фрукт такой и с чем его едят?

Вместо ответа этот незнакомец спросил о своем, о том, что в данный момент его, видимо, волновало больше «торжествующей истины»:

– Вы не видели здесь женщину – в комнате или в зале заседаний?

– Правильно ли я понимаю, что вы, стало быть, специалист и работаете в аппарате суда?

– Не просто в аппарате суда, а конкретно в аппарате следователя Ленина Ивановича Плоского. Да, именно так и обстоят мои дела, я специалист – не младший, не старший, просто специалист. Точно так оно и есть. Может, оно и неплохо, – ответил он Борису и посмотрел на кусочек пластыря над виском КГ. – А вы, как я понял, обвиняемый Кулаков?

– Кулагин.

– Это не имеет значения. Для суда и следствия это не имеет никакого значения. Я узнал вас. Вы, наверное, удивитесь, но я, представьте себе, очень рад вас видеть. – И он с улыбкой протянул Борису руку. – Только непонятно, отчего вы пришли. Сегодня же нет заседания.

Борис посмотрел на специалиста и подумал, что тот никогда не станет объектом нападения бандитов. Ходит в обносках, с первого взгляда ясно, что порядочному бандиту взять у него нечего. Фирменные значки, обязательно должны быть фирменные значки. Это же у всех было. Разве что это – две верхние обычные пуговицы его пиджака заменены на желтые металлические, снятые, видимо, с чьей-то военной формы.

– Вижу, что нет. Так вот что. Пришел и увидел, конечно, что нет заседания. Вашу жену тоже, кстати, видел. Имел с ней длительную и весьма обстоятельную беседу. А теперь ее нет. И заседания нет, и жены специалиста тоже нет. Все вы, служащие и обычные жители дома, – просто вещи, которые СИСТЕМА переставляет по своему усмотрению. Вот и жену вашу взяли да и унесли. Как шахматную фигуру. Пешку женского рода унесли к офицеру мужеского рода. Студент с ощипанной бороденкой унес ее к следователю.

– Вечно ее от меня уносят. А я-то думаю, чего это в воскресенье – я и работать-то не должен – меня с утра пораньше усылают куда-то с поручением? Бегу, бегу, чтобы исполнить все да вернуться поскорее, ан младший специалист все-таки пришел раньше меня. Каждый раз не успеваю, каждый раз опаздываю. Ему-то совсем близко: из подвала поднялся по ступенькам – и здесь он, наш пострел везде поспел. Я бы этого младшего, студентом его величают, – где он может учиться, интересно, с его-то куриными мозгами? – раздавил бы прямо об этот угол. И смотрел бы, как из головы его высохшие дистрофичные мозги вылезают, ножки тощие раскорячены, а впалая грудь к позвоночнику прилипла. Но я человек подневольный, а он – племянник самого Носикова из бюро обкома. – Он поднял палец вверх. – Так что об этом мне пока только мечтать приходится.