И между прилавков натыкаюсь на Эдварда. Не знала, что у него тоже сегодня выходной…

- Привет, - он смотрит в мою почти пустую корзинку, я - в его тележку, до отказа забитую продуктами. Взгляд выхватывает печень, грецкие орехи, лук с морковью. Для паштета? Возможно… Я далеко не все могу разглядеть, но, кажется, набрал Каллен много интересного.

- Привет, - улыбаюсь через силу. - Собираетесь закатить пир?

- Не то чтобы, просто у Тани нет времени стоять у плиты каждый день. Вот и приходится набирать сразу помногу; она целый день отводит под готовку, а потом мы неделю на кухне только едим, - как знакомо, я сама до недавнего времени поступала точно так же.

Интересно было бы посмотреть на их стол сегодня или завтра, или когда Таня все это приготовит. Мне кажется, она отличная хозяйка… ну, если ориентироваться на стряпню Ирины и предполагать, что сестры получили примерно одинаковое воспитание в ведении домашних дел. Чем больше узнаю об этой женщине, тем больше она мне нравится. Приятно думать, что Эдварду очень повезло с подругой.

Мы обсуждаем покупки, кухонные планы старшей Денали и впрямь грандиозны - она, по-видимому, любительница побаловать сердечного друга изысканной и очень сытной едой.

- Не боишься вес набрать на таких-то хлебах?

Эд смеется, запускает руку в волосы - хотел поправить свой художественный беспорядок, но только растрепал еще сильнее:

- Ко мне вообще килограммы не пристают, а что пристанет - сброшу на репетициях, - совсем как мой принц. Они вообще во многом схожи.

Но с Эдвардом, пусть он и старше меня вдвое, общаться легче и приятнее, чем с Дорианом. Каллен уверен в себе, хладнокровен и спокоен, с ним не нужно контролировать каждое слово, боясь взрыва. И он не озлоблен, как некоторые: вокруг Грея иногда можно невооруженным глазом увидеть волны ледяной тяжелой ненависти ко всему миру, от которых самый воздух как будто густел до консистенции глицерина. В такие моменты он обычно сам просит… просил его не трогать. А потом немного успокаивался, и рядом с ним снова можно было дышать.

Мы с наставником непринужденно треплемся, пока идем до кассы, пока я помогаю ему раскладывать покупки по нескольким пакетам, придерживаю стеклянные двери, давая ему выйти; темы для разговора все не заканчиваются, и немного обидно обрываться на полуслове… но я понимаю, что Эдварду тяжело стоять с таким грузом, да и погода по-осеннему мерзкая, неприятно торчать на улице…

- А пойдем ко мне, - предлагает хореограф.

Почему бы и нет, думаю я. Все равно меня дома никто не ждет. И - соглашаюсь.

Над входной дверью в их жилище притаилась “музыка ветра”, за которую я умудряюсь зацепиться волосами; металлические трубочки тут же отзываются звоном.

- Осторожнее, - запоздало предупреждает хореограф, помогая мне освободиться. - У нас эти штуки по всей квартире развешаны.

- Угу, - раздеваюсь и прохожу за ним вглубь квартиры, на всякий случай пригибаясь в дверях. Гостевой обуви в их доме не предусмотрено, поэтому я шлепаю по полу огромными тапками хозяина.

Здесь уютно, но как-то странно. Приглушенные темные тона зеленого и коричневого, тяжелая мебель, задернутые шторы - Каллен даже не попытался их раздвинуть, сразу включил свет, хотя на улице еще не стемнело.

- Любишь искусственное освещение? - вместо ответа он подошел к окну, слегка потянул на себя тяжелую ткань; раздался такой звук, словно кто-то со всей силы провел ногтями по стеклу. Ой.

- Кошмар, правда? Ненавижу эти шторы, - он слегка кривится. - Поэтому и не трогаю.

- Так снял бы; это ведь твоя квартира? - получается полуутверждение-полувопрос; честно говоря, я уже не уверена. Эдвард Каллен представляется мне в другом интерьере - в окружении чистых четких линий, минимума деталей, светлых цветов - белого, бежевого и, может быть, золотистого; если окна - то во всю стену, завешенные, самое большее, чем-то почти воздушным, если украшения - то какие-нибудь яркие абстрактные картины или скульптуры… Здесь, посреди “музыки ветра”, рядом с фикусом, у которого ствол толщиной в мою руку, он выглядит инопланетянином. И подтверждает мою догадку, отрицательно покачав головой:

- Танина. Я раньше жил в другом районе… могу показать, пока чайник греется, хочешь?

Хочу. И мы устраиваемся в кабинете, по словам хозяина, переделанном из детской, на диване; гладкая темно-коричневая кожа чуть поскрипывает, стоит чуть поменять позу. За стеной громко свистит чайник.

С фотографий на меня смотрит Эдвард, ослепительно легкий, окруженный светом и воздухом - прошлое его жилище оказалось именно таким, как я себе представляла. На многих снимках он изображен с красивой блондинкой, нежной, изящной. Не с Таней.

- Моя бывшая девушка… и бывшая партнерша, - мне показалось, или голос его дрогнул? Предпочитаю промолчать.

Еще более ранние фото - Эдвард с родителями. Они очень немолоды, но мистер Каллен красив и статен, и седина ему очень к лицу; миссис Каллен элегантна и женственна; глаза ее, зеленые, как у ее сына, светятся теплом.

- У тебя замечательные родители.

- Были. Их давно нет…

Вот черт.

- Прости…

- Ничего страшного, это было много лет назад, - но неловкость не спешит уходить. Эд уходит, чтобы заварить чай, я же шарю глазами по кабинету.

Если когда-то это и была детская, то ой как давно; ничего детского - веселого, светлого и радостного, - здесь не осталось. Или никогда и не было?

На письменном столе замечаю фотографию в рамке; подхожу и разглядываю, не решаясь взять.

Счастливая семья. Ослепительно красивая женщина с надменным лицом держит на руках полненького золотоволосого ангела, свою маленькую копию. Рядом девушка примерно моих лет: симпатичное остренькое лицо светится, золотые локоны рассыпались по плечам. Глаза - голубые, сияющие, как летнее небо.

Она обнимает за плечи двух девчонок-подростков, таких же золотоволосых и голубоглазых; на младшей короткое ярко-синее платье… невольно усмехаюсь - вот уж кто не изменился…

- Здравствуйте, - едва не подпрыгиваю от неожиданности, резко оборачиваюсь. Холодные и острые голубые глаза - теперь их сияние напоминает, скорее, искрящийся блеск снега, - впиваются в мое лицо.

- Д-добрый день…

Как никогда вовремя появляется Эдвард с двумя кружками чая:

- Мы встретились в супермаркете, и я пригласил мисс Свон на чай. Надеюсь, ты не против.

- Не против. Очень мило с твоей стороны, - да уж, не против… под таким взглядом кипяток замерзнет в льдинку… ну, впрочем, могу ее понять - мне бы тоже вряд ли понравились неожиданные гостьи моего парня. - Что ж, не буду вам мешать.

Таня уходит, и вместе с ней уходит тепло и легкость. Мне здесь не рады. Спешу выпить чай, вмиг ставший безвкусным, и откланяться.

========== Глава 24. Темный мир. ==========

Белла ушла, оставив после себя легкий фруктовый запах. И без нее сразу стало как-то темно…

В комнате Таня читала какие-то свои записи, изредка отпивая чай из массивной темно-зеленой кружки; ручку оплела веревочка с кокетливым пестрым ярлычком.

- Может, тебе нормального чаю налить? - осведомился хореограф.

- Если под “нормальным чаем” ты подразумеваешь ту дрянь, что у нас в чайнике плещется, то - нет, спасибо, - отозвалась женщина, не поднимая головы. - Ты же знаешь, я терпеть не могу бергамот. И как у тебя ума хватило купить такую гадость?

Как хватило… случайно получилось. Просто… Белла обмолвилась, что очень любит чай с бергамотом, вот руки сами и схватили в магазине пачку. Тем более кстати оказалось, что она сегодня зашла на чай. К счастью, вопрос был адресован скорее в пространство, чем к нему лично. Просто в последнее время Таня постоянно была не в духе, распространяя вокруг себя хроническое недовольство.

Эдвард приучился не обращать внимания - и все чаще ловил себя на том, что думает о Белле. Нежная хрупкая девушка, открытая и искренняя… Сейчас она как никогда нуждается в поддержке - а поддержать некому: родители за океаном - и даже не знают, в какой беде их дочь, парень где-то под конвоем и непонятно, останется ли жив.