- Не надо, - твердо отвечает Каллен. - Дальше можете не рассказывать. Я эту дрянь не поставлю, даже если мне отстегнут миллион фунтов.

- Разумное решение, - губы завлита трогает едва заметная улыбка, взгляд, иронично-внимательный, прикован ко мне. А я мелко дрожу, до боли в пальцах сжимая сумку, руки заледенели, словно не в комнате сижу, а на холодном ветру. Господи Боже, что я наделала? Зачем подписала ту проклятую бумажку?

Эдвард обнимает меня за плечи:

- Пойдем отсюда.

- Заходите, если понадобится что-то узнать, - не повышает голоса, но я слышу даже через закрывшуюся дверь. Наставник все еще обнимает меня, слегка поглаживает по плечу:

- Не бойся. Нас этот ужас не коснется, обещаю.

Но я не могу не обернуться, не бросить взгляд на дверь кабинета Вирджинии. И понимаю, что обязательно зайду еще раз, может, даже сегодня после занятий. Хотя бы поговорить, попросить совета… вряд ли я сама найду слова, чтобы сказать Эдварду, что ему придется ставить эту вещь…

*

Оставшись одна, Вирджиния взяла с полки книгу и принялась медленно вертеть ее в руках, внимательно разглядывая и словно не решаясь открыть; шаги за дверью заставили ее поднять глаза:

- Заходи, Лоран.

- Это неприлично, - заметил молодой африканец, прикрывая за собой дверь, - я даже постучать не успел.

- Не учи меня хорошим манерам, мальчик, - в голосе завлита прорезался металл.

- Да, прости… Тут у нас носятся слухи, что-де от Эда требуют поставить “Ватханарию”; я хотел спросить - он что, правда может согласиться? В смысле, ты же слышала об этих смертях?

- Еще и видела, - она подтолкнула одну из толстых папок на столе ближе к костюмеру. - Здесь фотографии и эскизы различного качества, но даже по ним можно составить представление.

Лоран подсел к столу и некоторое время внимательно изучал материалы, раскладывая картинки по свободной поверхности, периодически меняя их местами, подкладывая новые и убирая уже виденные в папку; между тем лицо его все сильнее бледнело, приобретая нездоровый сероватый оттенок. Наконец, убрав последний снимок, он поднял глаза на японку и выдохнул:

- Ужас какой… Получается, либретто - самое безобидное, что есть в этом чертовом балете?

- Выходит, так. А чтобы ты совсем испугался, знаешь, как звали первого хореографа, который придумал ставить по пьесе именно балет? Ричард Кольдингам.

- Иди ты! Тот самый?

- Да. И это действительно поставят, где-то через полгода.

- Вот же уроды слепые, а… - юноша схватился за голову.

- Необязательно прямо уроды. С одной стороны, во всем театре только мы с тобой знаем, чем прославился Кольдингам. С другой же… Дрейк, отказываясь от выполнения задания, не мог не предполагать, что получит ту самую посылку, верно? Понимаешь, не все готовы идти на такие жертвы.

- А речь уже идет о…

Чайлд прикрыла глаза и отрицательно качнула головой:

- Сейчас нет, но зайдет. Это же любимый прием Эли, а теперь и Мейсена, - играть на чувствах. Но, как ни грустно, нам с тобой до этого никакого дела нет… У нее в сумке лежит контракт со всеми подписями, и это мы никак изменить не сможем.

- Обалдеть, - протянул костюмер, протягивая сквозь пальцы несколько длинных тонких косичек, украшавших его голову. - Эдвард знает?

- Скоро узнает. Такие вещи невозможно долго скрывать… А девочка ко мне еще зайдет сегодня; я, пожалуй, попрошу Сэм найти для нее видеозаписи “Ватханарии”, если такие есть.

- А как же “нам нет никакого дела”?

- Я не проявляю инициативы в данном случае. В конце концов, даже Лэнсу о нашем разговоре сообщишь ты.

Комментарий к Глава 10. He’s a Woman, She’s a Man.

Несмотря на то, что Вирджиния явно воспринимает себя в женском роде, при общении с ней (с ним?) у обитателей театра ощущения довольно странные. Кроме того, в английском языке глаголы не изменяются по родам.

Относительно имени: virgin child - непорочное дитя.

========== Глава 11. Инь-янь. ==========

Магазин аудио-и видеоматериалов, куда послала меня завлит на встречу с неким Сэмом, разительно отличается от миллионов своих собратьев, светлых, радостных и более или менее гостеприимных. В полуподвальном помещении, освещаемом единственной лампочкой под темным абажуром, находиться вообще не хочется. Боже, и кто-то сюда заходит что-то купить?

- Эй, ты, - грубо окликает меня мужской голос из глубины магазина, - почему не смотришь под ноги?

Я послушно опускаю взгляд. Оказывается, пол застелен… ковром, обычным старым ковром с каким-то восточным рисунком, порядком вытертым и поблекшим. Вот же… нет, я вытерла ноги о коврик перед дверью, но мои ботинки на рельефной подошве насобирали на себя столько грязи, что о коврик все не вытрешь…

- Кто вообще стелет ковры в магазинах?!

- Вероятно, тот, кто думает, что люди умеют читать, - отзывается мужчина. - Или хотя бы видят на верхней площадке стойку с тапочками.

Я чуть не высказала все, что думала об этих засаленных тапочках, о верхней площадке, где повернуться сложно между всех этих острых углов, но прикусила язык. Я не ругаться пришла, в конце концов.

- Извините, - хочется уйти отсюда скорее, и голос у меня, наверное, немного дрожит. - Я от Вирджинии…

Продавцы, наконец, соизволили выйти из своего угла. Да уж, сразу понятно, что ни о правилах поведения с клиентами, ни о дресс-коде они никогда не слышали. Зато и ясно, зачем им ковер.

Их двое - светловолосый мужчина, на вид лет двадцати с хвостиком, и брюнетка моего возраста, неестественно белокожая, почти как привидение. Оба высокие, с распущенными длинными волосами и босиком. И оба одеты не до конца - парень щеголяет в одних только джинсах (хотя сложно не признать, ему есть, чем похвастаться), на девушке нечто вроде очень длинной широкой рубашки, сползающее с плеч и почти неприлично открывающее ноги. Просто-таки парочка “инь-янь”. Ну да ладно, мне до них нет дела.

- Я Белла. Мисс Чайлд звонила вам насчет меня… - смотрю при этом на блондина, и тот морщится:

- Точно не мне.

- Да, Сэм - это я, - ухмыляется девица.

Чертов район, где все перевернуто с ног на голову и женщины носят мужские имена, чертова Вирджиния, ну почему она меня не предупредила?! Чертов Мейсен, чертова Ватханария, пошло все к черту!!!

Я не поняла, когда мои мысли перешли в крик, не поняла, что ору, истерически визжу, зажмурившись. И вдруг становится очень холодно, за шиворот течет что-то мокрое и ледяное… “Инь-янь” вылили на меня целый таз. Почему таз?.. А, неважно… Я стою перед ними, обтекая грязной водой, и думаю с гаденьким удовольствием, что теперь их драгоценный ковер безнадежно испорчен.

- Так вот, - тяжело говорить спокойно, тяжело дышать спокойно рядом с этими… людьми. - Вирджиния велела вам подготовить для меня записи пьесы “Ватханария”; я могу их получить?

- Момент, - Сэм выходит из круга света и мгновенно исчезает в чернильном сумраке. Спустя минуту слышится ее голос, чуть растягивающий слова, как в замедленной съемке: - Джеймс! Под прилавком кассеты лежали. Ты их куда дел?

- В подсобке посмотри на кресле…

Тонкий силуэт растворяется в светлом прямоугольнике дверного проема. Она, кстати, не возмутилась, когда уточняла, где кассеты. То есть для обоих все в порядке вещей, можно спокойно взять чужую вещь, да еще на место не положить. Меня затрясло.

- Зачем? Зачем вам эти кассеты?

- Копию снимал, - Джеймс голосом и всем видом показывает, насколько ему на меня чихать; таз он поставил на пол и теперь опирается на бортик босой ногой. Привычным таким движением… Подташнивает при мысли, что этот таз им, возможно, как раз для мытья ног и нужен. - Люблю смотреть такое…

- Любите смотреть, как люди умирают?

- По телику люблю, - вот же мерзкий тип. - И не надо на меня так смотреть. Вот все балдеют от Шекспира, а один его “Гамлет” чего стоит… сколько бишь там народу умерло?