На его крики выбежала Софи. Он мельком взглянул на неё и рявкнул:

— Одевай свою госпожу, хватай всё необходимое и спускайтесь во двор. Я буду на конюшне. Нужно запрягать лошадей в дорогу.

Регина продолжала в панике цепляться за его руки. Нет, с ней определенно что-то случилось в этом проклятом Сомюре!

Филипп грубо встряхнул её за плечи:

— Прекрати истерику! Вспомни, чья ты сестра! Вспомни, какое имя ты носишь! Сейчас не время рыдать и бегать по окрестностям в поисках блудного Бюсси! Ты знаешь Луи не хуже моего — он сильный и умный. Он выкручивался не из таких передряг. Собирайся скорее. Тебе нужно спасать ребёнка. Не смотри на меня так, Екатерина-Мария мне всё рассказала. Я знаю, чьё дитя ты носишь под сердцем. И я не позволю ни тебе, ни тем паче Бюсси рисковать жизнью МОЕГО ребёнка.

Пока они спорили на лестнице, расторопная Софи уложила необходимые вещи и приготовила дорожное платье хозяйки.

Через полчаса крытая повозка в сопровождении вооруженных оруженосцев графа де Лоржа и трёх пажей Бюсси выехала за ворота замка. Сбитые с толку, испуганные слуги толпись во внутреннем дворике, обсуждая творившееся в замке. Кто-то громким шёпотом передавал совсем уж неслыханное — что графиня не невеста Бюсси, а его родная сестра, вступившая с ним в кровосмесительную связь. И вообще её скоро приедут арестовывать. Наконец, появившийся управляющий разогнал всех по местам, а трёх наиболее надёжных работников отправил на подъезды к замку, дабы они предупредили графа, что ему опасно появляться в Сомюре.

Регина молча сидела в повозке, прислонившись лбом к узкой спине Софи, правившей лошадьми. Запуганное беспомощное создание, которое графиня год назад подобрала на постоялом дворе, превратилось в уверенную, сообразительную и ловкую девушку, готовую защищать и поддерживать свою госпожу. И глядя на то, как Софи спокойно собиралась в дорогу, Регина перестала рыдать и начала действовать. Забрать шкатулки с драгоценностями и деньги из тайника было идеей Регины. Свою лошадь Филипп оставил в Сомюре и ехал теперь на Шарбоне. Глухо и тревожно ворча, рядом бежал Лоренцо.

Но впервые присутствие Филиппа и Лоренцо не приносило с собой спокойствия. Регина продолжала задыхаться от невидимого, не объяснимого, но почти осязаемого ужаса. Мир вокруг стал прозрачным, как стекло. Каждый звук резал ей слух, рассеянный в пасмурном небе слабый свет нестерпимо резал глаза. И не было конца дороге…

Огромным усилием воли Регина едва сдерживалась, чтобы не начать визжать от страха. Ребёнок внутри почти не толкался, словно тоже был чем-то напуган и теперь затих. Регина цеплялась за дрожащую Софи.

— Где же Луи, — безнадёжно шептала она, положив ладонь на живот, словно не рождённое дитя могло дать какой-то ответ.

До боли в глазах она вглядывалась в убегающую вдаль дорогу, но никто их не догонял. Луи не летел вслед за ними.

И вдруг мир словно застыл. Регина на мгновение перестала слышать топот копыт, голос Филиппа, тяжёлое дыхание Софи. Только откуда-то издалека донёсся до нё непонятный глухой стук, словно что-то упало на деревянный пол и покатилось. И ещё тихий звук падающих частых капель.

Регина судорожно вздохнула и мёртвой хваткой вцепилась в плечо Софи. Девушка в испуге оглянулась и резко натянула поводья: графиня была белее полотна и огромные глаза её смотрели куда-то вдаль с таким отчаянием, словно видели неотвратимую беду. Ещё через мгновение она стала медленно падать назад, теряя сознание. Но Регина успела услышать, как обрушившуюся на мир тишину разбивает взволнованный голос Филиппа.

Дочь графа де Лоржа родилась в полночь. Роды начались в дороге. Филипп хотел успеть добраться хотя бы до какой-нибудь деревни или постоялого двора, но Регину растрясло во время поездки, она была так измучена и напугана, что везти её дальше куда бы то ни было не представлялось возможным. Пришлось свернуть с главной дороги в лес, чтобы отправленные за графиней де Ренель люди короля не попались навстречу. По счастью, Софи знала, что нужно делать в таких ситуациях, ей не раз доводилось присутствовать при родах — старушка, у которой она жила в детстве, была повитухой. Только умение этой девушки и её спокойствие спасли жизнь и самой Регины, и ребёнка, который должен был появиться на свет месяцем позже.

Это было чудом, что роды прошли на удивление легко. Учитывая хрупкое сложение Регины, её душевное состояние, тяжёлую дорогу, всю эту обстановку, Филипп вообще не верил в то, что ребёнок родиться живым или что Регина всё это перенесёт. Но он явно недооценил ту силу, с которой обе эти женщины — мать и новорожденная — цеплялись за жизнь. Тонкая, изящная графиня на деле оказалась покрепче многих простолюдинок, а в ребёнке текла кровь Клермонов, живучего и упрямого семейства. И она желала этого ребёнка так, как ничего в своей жизни. Как-то сразу забылись все мучения последних месяцев, потерянная красота, размолвки с Луи, тревожные мысли о небесной каре. Всё оказалось таким незначительным по сравнению с новым, незнакомым чувством материнства, стоило только Регине услышать детский плач.

В лесу, под древним раскидистым деревом, окутанным, будто серебряным покрывалом, мягким лунным светом, родилась наследница гордого имени и огромного состояния Амбуаз-Клермонов и Монтгомери, плод любви, маленькая дочь красавицы Регины де Ренель и благородного Филиппа де Лоржа. София-Екатерина. Обессиленную, рыдающую роженицу отпаивала горячим вином Софи, а Филипп осторожно держал на руках сопящий и хныкающий комочек и молча глотал слёзы. Это была его дочь. Маленький, тёплый, красный комочек, окончательно решивший спор Бюсси и Филиппа за сердце и тело Регины. Это дитя навеки привязывало Регину к нему узами крепче любви и страсти. Крошечная, тонко пищащая девочка держала сейчас в своём сморщенном красном кулачке всю жизнь Филиппа и щемящая нежность переполняла его. Он снова был счастлив точно так же, как когда-то на виноградниках Бордо, сжимая в своих объятьях её мать. Если бы кто-нибудь до этой минуты сказал ему, что однажды появится женщина, которую он будет любить больше, чем Регину, Филипп рассмеялся бы ему в лицо. Или убил на дуэли. Однако случилось именно так. Свою новорожденную дочь он полюбил с первого её вскрика, с первого вздоха больше собственной жизни.

— Пора. У нас нет времени на отдых, — голос Регины был слаб и тих, но всё же в нём ещё звучала стальная неукротимая сила. — Мы едем в Париж.

— Ты с ума сошла?! — воскликнул Филипп.

— Нет. Возможно, впервые я всё понимаю ясно и трезво оцениваю ситуацию. Узнав, что на борту корабля нас нет и что каравелла вообще не возвращалась ещё из рейса, первым делом люди короля обыщут Сомюр и все твои земли, потом начнут переворачивать наши с Луи владения, потом возьмутся за опального Жуайеза и вечно во всём виновного Майенна. Никому не придёт в голову искать меня в Париже. Ты проводишь нас до ворот Сен-Жермен, а там я справлюсь сама. Меня спрячет Мадлена. О ней в Лувре никто не знает. Нас с дочерью никто там не найдёт и никто не выдаст.

— А что потом? Что будет с ребёнком?

— Потом? Я не могу сейчас думать про "потом", которого может и не быть.

— Хорошо, возможно, ты и права. Но сначала нам нужно добраться до первой же деревни, найти священника, обвенчаться и крестить девочку. Я не хочу, чтобы моя дочь носила клеймо бастарда и не имела права ни на моё имя, ни на мои земли.

— Филипп, — Регина не могла вымолвить ни слова.

Благодарность, горечь, стыд, чувство вины и почему-то тихой радости — всё сразу захлестнуло её. Она всегда знала, что даже если судьба отнимет у неё всё, что она имеет или будет иметь, то единственным, чего никто никогда не сможет её лишить, будет любовь Филиппа.

— Филипп, ты ведь мог не признать это дитя. Ты же знал, что я была неверна тебе. У тебя были все поводы не верить мне. Филипп. Я причинила тебе столько горя и зла, что теперь мне вовек не заслужить твоего прощения…