Всё произошло мгновенно. Так быстро и неожиданно, что никто, кроме Регины и Этьена, ничего не успел понять. Этого мгновения не смог уловить даже Лоренцо. Они шли навстречу друг другу, не отводя глаз и не сворачивая, не пытаясь избежать своей судьбы, и когда поравнялись, юноша стремительно шагнул вперёд и острым стальным кинжалом полоснул по тонкой, не умеющей сгибаться шее. Алая, горячая кровь выплеснулась ему в лицо, залила одежду.

Случайные прохожие шарахнулись в стороны, кто-то закричал. Софи, державшая ребёнка, какие-то доли секунды в ужасе смотрела на Этьена, продолжавшего обнимать истекающую кровью женщину, а потом истошно завизжала. Регина вздрогнула всем телом, пытаясь не то последний раз вздохнуть, не то что-то сказать, и обмякла в руках своего убийцы. Глаза её, мерцавшие из-под длинных ресниц обманчивым серебристым светом, ещё жили, словно мятежная душа не желала покидать этот мир, словно неутолимая тоска, жившая в их глубине, была сильнее смерти и безбрежней любви. Горячая густая кровь струилась по рукам Этьена, а он всё никак не мог оторвать взгляд от живых глаз Регины.

Через мгновение, длившееся вечность, огромная чёрная тень вцепилась в горло Этьена. Всё смешалось в один безумный, кровавый клубок: бездыханное тело Регины, упавшее на пыльную дорогу; Лоренцо, с утробным рычанием рвавший глотку иезуита; Этьен, в предсмертной агонии пытавшийся оттолкнуть от себя пса; визжащая Софи и зашедшийся в плаче ребёнок, выскользнувший из её онемевших рук и беспомощно барахтающийся в уличном мусоре.

Прошло полминуты, как всё было кончено. Тело Этьена с разорванным горлом безжизненно распласталось на пыльной дороге рядом с телом Регины, и кровь их, медленно и тягуче растекаясь по земле, смешивалась в одну тёмную, горячую реку. Насмерть перепуганная Софи билась в истерике.

Лоренцо тихо рыкнул на столпившихся людей, пошатываясь, подошёл к мёртвой хозяйке, лизнул её стынущую руку и завыл. Грозно и страшно. От этого глухого безысходного воя маленькая дочь Регины заплакала ещё громче. Пёс сразу же замолк, потянулся к ребёнку, обнюхал его. Осторожно сжал клыками одеяльце, в которое дитя было завёрнуто, и пошёл по мосту. Ребёнок тут же успокоился, заулыбался и потянулся ручонками к страшной окровавленной морде. Софи, всхлипывая и спотыкаясь, побрела вслед за собакой, потому что из них двоих только пёс определенно знал, куда им нужно идти.

Несколько человек кинулись было за собакой, чтобы отобрать у зверя-убийцы беззащитного ребёнка, но Лоренцо так посмотрел на них налитыми кровью глазами, что у них как-то само собой пропало желание его преследовать. Прохожие расступались, пропуская странную и жутковатую компанию, больше похожую на видение из кошмара: огромного чёрного мастиффа с окровавленной мордой, бережно нёсшего в зубах свёрток с младенцем, и беспрестанно плачущую, дрожащую девушку. Лоренцо уверенно шёл вперёд, петляя по знакомым переулкам, бесцеремонно разгоняя с пути горожан, Софи медленно брела следом, даже не задумываясь над тем, куда он её вёл. В любом случае, пёс знал город лучше, чем она, никогда здесь раньше не бывавшая и не имеющая возможности даже спросить дорогу. Обречённая покорность судьбе легла на плечи Софи и девушка бездумно брела по узким улочкам, запинаясь за вывороченные булыжники, натыкаясь на встречных. Слёзы застилали ей глаза и всё, что она могла разглядеть — маячивший впереди чёрный силуэт собаки.

В доме Гизов царили переполох и неразбериха, впрочем, в последние полтора года это уже стало привычной картиной. Кардинал Лотарингский принёс неутешительные известия о том, что покушение на Бюсси, по всей вероятности, состоялось и дерзкого графа всё-таки убрали с дороги. Отряд королевской гвардии был послан в Бордо арестовать Филиппа, который словно в воду канул. Графиню де Ренель также безуспешно разыскивали по всей стране.

— Я видел, как вчера из дома Бюсси выносили портрет Регины. Тот самый, который писал голландец.

— Зачем? — ошеломлённо спросил Майенн.

— Если её не найдут в ближайшее время, то приговорят к казни заочно, en effigie. По улицам города пронесут её портрет и чернь будет бросать в него гнилые овощи, грязь и фекалии. А потом этот великолепный портрет, на мой взгляд, гениальнейшее творение мастера, сожгут на площади. Имя графини де Ренель будет предано забвению, всё её имущество, равно как и имущество графа де Бюсси перейдёт французской короне, — безжалостно пояснил брату кардинал.

— Но… для чего всё это? — прошептал Шарль.

— А ты до сих пор не понял? — усмехнулся кардинал, — всё это не более чем показательный урок нам, Гизам. Чтобы сидели и не высовывались. Чтобы помнили, кто в этой стране является королём и до каких пределов распространяется его власть.

Екатерина-Мария сидела мрачнее тучи, никак не реагируя на их разговор.

— Что делать? Господи, что нам теперь делать? — монотонно повторяла она уже битых четверть часа.

— Нам-то что переживать? — не сдержался Шарль и ехидно прошипел, — Испанское золото самая лучшая защита от немилости французских королей, не так ли?

Герцогиня бросила на него испепеляющий взгляд — Шарль только поморщился и небрежно отмахнулся рукой.

— Шут гороховый, — процедила она в ярости, — меня испанским золотом коришь, а сам что же не поехал вместе с Филиппом?

— Ты меня сейчас в трусости обвиняешь? — завёлся Майенн.

Но их стычке не суждено было перерасти в очередную семейную распрю: в кабинет герцогини вбежал бледный, заикающийся дворецкий и, размахивая руками, начал что-то сбивчиво говорить, но сбился на полуслове и только выразительно ткнул пальцем в сторону улицы.

Шарль, Екатерина-Мария и кардинал, не сговариваясь, кинулись к окну: перед особняком стояла тонкая, одетая в забрызганное кровью платье молодая крестьянка, а рядом с ней — грозный Лоренцо с шевелящимся свёртком в зубах. И то, что пёс был без своей хозяйки, могло означать только одно — Регина попала в большую беду. Скорее всего, её уже не было в живых.

Екатерина-Мария тихо, без единого слова опустилась на пол — кардинал не успел её подхватить, настолько неожиданной была её реакция. Герцогиня была единственной, пожалуй, женщиной при дворе, которая НИКОГДА не падала без чувств. Сейчас она лежала на полу в глубоком обмороке, все краски словно в один миг стёрло с её лица неведомой силой.

Шарль, не обращая внимания на сестру, вихрем вылетел из кабинета и двумя минутами спустя уже держал на руках плачущего младенца и охрипшим голосом созывал всю прислугу. Софи сидела прямо на мостовой, опустив голову, словно безвольная, сломанная кукла, а Лоренцо жалобно скулил, уткнувшись мордой в колено герцога. Преданный пёс выполнил свой долг — принёс ребёнка единственному человеку, которому доверял, и теперь рассказывал, как умел, о своём горе.

В особняке домашний лекарь Гизов безуспешно пытался привести в чувства герцогиню Монпасье и тихо молился перед распятьем кардинал.

Тела загрызенного собакой монаха и убитой им неизвестной женщины были похоронены на общественном кладбище для бедных. Бесследно исчезнувшая графиня де Ренель была осуждена заочно судом святой инквизиции по обвинению в колдовстве и наведении чар. Доказательств её участия в заговоре против короля найдено не было. Знаменитый портрет прекрасной графини был провезён по всем мостам города и сожжён на площади. Её земли отошли в собственность короля, имущество же погибшего при загадочных обстоятельствах графа де Бюсси, чьи останки были случайно найдены на берегу Луары, после долгих судебных тяжб были разделены многочисленными наследниками. Графа де Лоржа, погибшего при оказании сопротивления королевской власти, также заочно признали виновным в мятеже, все его владения также по закону отныне принадлежали короне. Шпионы короля, инквизиция и бог знает кто ещё пытались следить за Гизами в полной уверенности, что пропавшая графиня скрывается где-то не без их помощи, но ничего узнать так и не смогли.