Шериф глянула и пришла в ужас. Чёрные волосы Дучесс были густо посыпаны солью ранних седин. И сейчас, когда Дучесс подняла лицо почти к самой лампе, шериф заметила, что годы оставили свой след не только в морщинках, но и в самом выражении лица.
Этого ей хватило; она откинулась на спинку стула, глубоко вздохнула и откашлялась. Беседа начинала действовать ей на нервы. Что нужно от неё Дучесс? К чему это деланное смирение?
Куда подевался её взгляд, полный огня, её оскорбительный смех, её слова, бичующие собеседника? Только улыбка осталась прежней — печальной, суровой, непроницаемой, холодной.
— Я хотела бы, — сказала Дучесс, — чтобы все поняли меня, чтобы смогли во всём разобраться.
— Дучесс, я вас внимательно слушаю!
— Я хочу навсегда покончить с прежним образом жизни.
— О!
— Я завязала, шериф. Я хочу начать абсолютно мирную жизнь.
Шериф кивнула головой:
— От души надеюсь, Дучесс, что вам повезёт!
— Значит, вы не верите, что я хочу этого? Или вы думаете, что не сдержу собственного слова?
Шериф, внутренне я изменилась в гораздо большей степени, чем это демонстрирует моя внешность!
— Значит, вы изменились?
Тут шериф поднялась с ощущением несколько большей уверенности и внимательнее всмотрелась в свою ужасную собеседницу. Нет, в самом деле, ведь могли же львице подрезать когти и вырвать клыки? Почему бы и нет?
— Я полностью переменилась, — повторила Дучесс.
— Я совершенно уверена, что именно так оно и есть. Вы собираетесь вернуться на ранчо Картер?
— Сначала хотелось бы повидать Линду, — пробормотала бывшая каторжница, подняла голову и улыбнулась. — Нет, я действительно хотела бы увидеть Линду! — Она посмотрела прямо в глаза шерифе. — Я хочу, чтобы она сама сказала мне, что следует предпринять в первую очередь.
Дучесс обратила внимание, что шериф почёсывает упрямый подбородок, а мысль её неуловимо начинает ускользать в сторону.
— Значит, вы всё-таки не разлюбили девушку?
— Ну конечно же нет! — Дучесс вскочила со стула и изменившимся голосом спросила: — А почему, собственно, я должна была это сделать?
— Да нет, никаких причин к тому вроде бы нет, — процедила шериф сквозь зубы, как будто кто-то сунул ей под самый нос револьверный ствол. — Я думаю, что в данном случае вообще никаких причин не существует!
— Мэм! — горячо воскликнула Дучесс, постепенно теряя выдержку и бледнея. — Вы намереваетесь сказать мне что-то важное?
— Вовсе нет, Дучесс, — вымолвила несчастная шериф, в душе которой шёл бой между отвагой и трусостью.
— Шериф, я вытрясу из вас правду!
— Дучесс, вы слишком долго отсутствовали…
— Так что же, она вышла замуж за другую?
— О нет!
— Обручилась с кем-то?
Шериф утвердительно кивнула головой. Дучесс резко отшатнулась от неё и опять скрылась в глубокой тени своего угла. Шериф не взялась бы сейчас определить, что именно произошло с ней в этот момент: вонзилась ли в её сердце стрела истинной горечи, которую довелось хоть раз испытать каждой влюблённой, или же в ней взыграло оскорблённое самолюбие. Тем более что, когда её лицо вновь выплыло из чёрной тени, на ней уже никак не отражались движения её души. Циничная, пополам с презрением, улыбка опять появилась, словно приклеенная, на её физиономии.
— Что ж, это можно было бы предположить, — сказала она. — Какая же это девушка, скажите мне, выдержит три года? И кто же эта счастливица, а, шериф?
Шерифа не мог обмануть спокойный голос Дучесс, и она поняла, что буря может грянуть в любой момент.
— Ну какая вам разница, Дучесс? Ведь это всё-таки не нож в спину и не пуля в тёмном переулке…
— Вы полагаете?
Эти два слова заставили шерифу дрогнуть; ей показалось, будто кто-то невидимый опустил ей за шиворот добрую пригоршню снега.
— Что поделаешь, раз уж случилось… Молодые девушки имеют обыкновение меняться со временем, Дучесс. Кроме того…
— Кроме того, её репутации несколько вредило знакомство с каторжницей, так?
— Я этого не говорила.
— Считайте, что я прочитала ваши мысли. Кто же всё-таки этот человек?
— Дучесс, вы что, собираетесь отыскать её?
— Найти, чтобы опять вернуться в тюрьму? — Дучесс улыбнулась как-то совсем иначе, просто грустно. — Я не идиотка. С этого момента все мои поступки будут иметь совершенно законный характер, никто больше не сможет привлечь меня за мои действия к ответственности. Да и теперь я многое понимаю, и опыт мне пришлось приобретать слишком дорогой ценой. Так что мне просто любопытно, что это за человек, который свёл со двора красавицу Линду Мэррей.
Судя по тону, каким она произнесла последние слова, несложно было догадаться, что в течение последних десяти секунд этому человеку удалось полностью выкинуть из головы мысли о ветреной девчонке или уж, по крайней мере, осознать, что у неё нет никакой надежды вернуть её. И шерифе, для того чтобы покрыться от страха липким потом, хватило простого осознания истинного могущества силы воли своей собеседницы.
— Рано или поздно вы всё о ней узнаете. Кроме того, вы, Дучесс, уже давно, скажем так, не испытываете к ней уважения. Это Барбара Спрингер… — И шериф выжидательно уставилась на молодую женщину.
Дучесс, кажется, засмеялась. Смех её звучал тихо, но тело содрогалось.
— Я бы сказала, шутка удалась, — произнесла она. — Человек, благодаря которому я попала на каторгу всего лишь за то, что стреляла в неё, именно этот человек, пока я отсутствовала, увела у меня девушку!
Она опять засмеялась, но лицо её при этом болезненно побледнело.
— Линда действительно любила меня, — объяснила она шерифе, — и то, что она спуталась с этой…
— Ей стало жалко Барбару. И потом, вы должны понять…
— Не будем говорить о ней, — холодно произнесла Дучесс. — Если бы мне пришлось оставить лошадь, она наверняка бы дольше тосковала по хозяину. И если она успела за такое короткое время полностью забыть меня, то, полагаю, мне это удастся ничуть не хуже, чем ей. Поэтому в данный момент меня гораздо больше интересуют планы комитета по моей торжественной встрече. Кажется, эти ребята, чёрт их побери, готовятся тепло сказать мне: «Добро пожаловать домой, девка!», не так ли?
Шериф, несмотря на непрекращающееся чувство страха, засмеялась:
— Да, в самом деле, город полон вашими приятельницами, Дучесс!
— Нет, вы ошибаетесь, шериф, — подхватив тон собеседницы, возразила Дучесс. — Хотя немало ребят приехало издалека, чтобы повидаться со мной. И что же это должно означать?
— А вы ещё не догадались?
— Ну что вы, конечно же догадалась! Они постараются нашпиговать меня свинцом, правда, если у них это получится. Но ведь когда-то они не были настроены так, чтобы… — И она умолкла, стараясь найти подходящее словцо.
— Когда-то — да, — согласилась шериф. — Да, прежде любая из них предпочла бы собственноручно надеть на свою шею петлю, только бы не связываться с Дучесс. Да, я знаю об этом, Дучесс! Но за время вашего отсутствия некоторые молодые люди усиленно тренировались в стрельбе из револьвера. И похоже, они сумели убедить себя в том, что способны обставить вас.
— Итак, сезон охоты на меня открыт. Что ж! Пусть берутся за револьверы, но лучше им постараться свалить меня в тот момент, когда я только появлюсь. Та, которая достанет меня, надолго прославится. Её-то уж точно не посадят! Мало того — ещё заработает благодарность общества!
— Но не сами ли вы, — начала шериф речь, — в старые добрые времена объявили об открытии сезона охоты на всех? Разве тогда вы сдерживали свои эмоции или думали о последствиях собственных поступков? Нет, Дучесс, проснувшись, первый шаг вы делали с мыслью о том, как бы ввязаться в хорошенькую драчку, и вам это всегда удавалось. Вам было всё равно, кого вы подстрелите. Ну и вот, как только донеслась весть о том, что вас выпустили, каждая обиженная вами — оскорблённая, подстреленная, побитая, — все они направились сюда с заряженными револьверами: охота на медведицу! Здесь Бэлла-Гром, настоящее её имя Уилла Хенкок, вы её знаете; она приехала из Биг-Бенда. Она считает, что четыре года тому назад вы поступили не совсем честно, пристрелив её младшую сестру, Хелли Хенкок. Приехала и Медведица Чарли из Северной Монтаны; она утверждает, что примерно в то же время вы как-то особенно подло обошлись с ней. Ну и ещё многие другие понаехали к нам. Ведь не так давно они спокойно себе поживали, справедливо полагая, что лишены возможности отомстить вам. Но теперь…
