— Даже из-под пепла может вырасти новая жизнь. — Загадочно проговорил Киллер. Увидев, как Найтмер сжимает руку в кулак и опускает голову, юноша приобнял его за плечи. — Это нерушимый цикл жизни, тут ничего не поделаешь. В любом случае, у тебя она еще не закончилась, надо продолжать жить дальше. Кроме того, не думаю, что твой брат хотел бы, чтобы ты ставил на всем крест после его смерти.

— Он постоянно говорил мне, что я слишком часто на чем-то зацикливаюсь. — Горько улыбнулся мужчина, сжимая дрожащие руки. Перед глазами будто мелькали картины из прошлого. — Твердил, что нужно воспринимать все проще. Улыбался как ребенок, так мечтательно, невинно и по-детски. Я говорил ему, что он постоянно во всем видит сказку, хоть и понимал, что это не так. Он всегда перебарывал в себе все плохое, во всем искал плюсы, всегда видел светлые стороны. И даже потеряв любимого человека, продолжал жить, хоть и весьма неохотно.

— Он был светлым человеком. — Подхватил Киллер, стараясь не упустить возможность помочь Найтмеру выговориться.

— Он был солнцем. Солнце ведь дает тепло, дарит жизнь. — Выражение лица брюнета стало еще тоскливее. — Вечно корил меня за бессонные ночи, но сам не спал ночами. У нас была привычка, ближе к утру, если не уснем, вместе пить его любимый чай, сидя в гостиной. Начинать разговор с обсуждения моей работы и его учебы, а потом плавно переходить на какие-то вечные темы. А вечерами он постоянно играл эту чертову мелодию. Единственную, которую знал. Ту, которую выучил со своим покойным соулмейтом. Эта мелодия меня всегда невероятно раздражала, а липово-гречишный чай вызывал тошноту.

— Тебе было больно видеть, как он держится за свою родственную душу. — Это был даже не вопрос, это было скорее утверждение. Вывод, сделанный из услышанных слов.

— Раньше я просто не принимал эту связь, а после этого — возненавидел ее существование. — Выдохнул мужчина, подмечая, что после этих слов рука на его плече на мгновение сжалась. — А он говорил мне ценить ее, пытался показать мне ее красивые стороны. Я их видел, но отказывался принимать для себя, ведь не хотел отвлекаться от него. Но что толку, если я все равно не смог его уберечь. — Все-таки начал возвращаться к жестокой реальности. Все-таки это не сон.

— Не вини себя, уже ничего не изменить. — После этих слов Найтмер смолк, даже как-то отстранился. Вновь образовался какой-то барьер между ним и юношей. Ведь горькую правду принимать совсем не хотелось, а чувство вины было слишком большим и разъедающим. Мужчине казалось это недопустимым. Как можно продолжать жить после такого? Как можно не винить себя? Ведь именно он не успел. Не успел преодолеть эти несколько шагов, чтобы закрыть собой брата, чтобы оттолкнуть его, чтобы спасти. Четыре чертовых шага, кажущихся неизмеримо долгими. Тогда все было как в замедленном сне. Ноги не слышали мозг, а в руках не было даже оружия, чтобы устранить саму угрозу для младшего.

Почувствовав это отчуждение, Киллер ослабил хватку, позволяя Найтмеру отстраниться. Как ни крути, а в такой ситуации напирать смысла нет. Еще хуже можно сделать. Но он хотя бы выговорился, не полностью, мало, но хоть чуть-чуть. Так, медленными и маленькими шажками, он научится говорить об этом, он начнет принимать это. Избавить его от вины, конечно, будет труднее. Это чувство может не отпустить даже спустя множество лет. Но помочь ему перейти от страдания к принятию надо.

— На какой день запланированы похороны? — Тихо спросил юноша.

— Седьмого января. — Коротко отрезал Найтмер, вгоняя в ступор парня.

— Уже завтра, да еще и в православный праздник…

— Есть примета, что солнце играет пять раз в году: на Рождество, Богоявленье, Благовещение, Светлое Воскресение, Иоанново рождение. — Задумчиво произнес мужчина, чем еще больше удивил Киллера.

— Ты не особо похож на набожного человека для веры в приметы. — Неуверенно произнес блондин, растерянно бегая взглядом со стены на стену.

— Я не интересуюсь религией, но читаю много, оттуда и знаю ее. — Выдохнул Найтмер, вновь потупив взор в никуда.

— Что-то по типу: «мы склоняемся к вере тогда, когда она кажется нам нужной»? — Ответа не последовало, но в целом он был очевиден. Даже не в религии дело, не в вере, а именно в солнце. Именно в этой ассоциации, в этом олицетворении его с Дримом.

Воцарившееся молчание разорвало вторжение в палату врача с двумя выписками на руках.

— Вы уверены, что хотите отказаться от оказания вам медицинской помощи? — Аккуратно спросил врач, протягивая листы в руки пациентов. — У вас серьезное отравление различными ядами, последствия которого наверняка продиагностировать еще не удалось. То, что вы сейчас себя чувствуете нормально, еще не значит, что потом будет также.

— Если нас будет что-то тревожить, мы обратимся к вам. — Хрипло произнес Найтмер, теребя в руках две бумаги, одной из которых являлось так тихо подсунутое свидетельство о смерти брата. Сердце снова сжалось, а прежнее незначительное облегчение улетучилось. Внутри появился непреодолимый страх. Он хотел домой все эти дни, а сейчас боится столкнуться с пустой квартирой, боится столкнуться с этой реальностью в жизни.

— Насчет оплаты, — начал врач, но оказался тут же перебит Киллером.

— Ох, вы о дополнительных обследованиях? — Нервно улыбнулся юноша, заходя за спину мужчине и жестом показывая, что говорить о возмещении убытков здесь не стоит. — Я занесу необходимую сумму на днях, не беспокойтесь.

— Обследованиях? — Недоуменно спросил подавленный мужчина, не отрывая взгляда от бумаг.

— Да, видишь ли, я слишком остро реагирую на дым и прочее, а потому решил обследоваться. — Как можно ненавязчивее и серьезнее вымолвил юноша. Притворяться он умел, а потому в его словах подвох увидеть было довольно трудно.

Врач на это кивнул головой, поняв, что парень не хочет, чтобы Найтмер знал о том, что сделал в порыве эмоций. На удивление, он совсем забыл те минуты ночью. Помнил лишь как увидел мертвого брата, а после — ничего. А потому, на утро после инцидента, сильно удивился тому, что лежит в одной кровати с Киллером, руки и лицо которого были в крови, а нос сломан. На редкие вопросы юноша давал весьма уклончивые ответы. Сломанный нос обосновал неудачным падением, а свое нахождение в чужой постели — желанием поддержать. И если насчет первого солгал, то во втором был искренен. И разница в этом была заметна, только вот Найтмер был не в состоянии ее замечать.

Наверное, если бы не необходимость оплатить принесенный больнице ущерб, Киллер вообще не стал бы отходить от своего соулмейта. Но вернуться домой надо было, при том весьма срочно.

— Держи. — Произнес юноша, протягивая небольшую бумажку мужчине.

— Что это? — Тихо поинтересовался тот, принимая листок, на котором был написан номер телефона.

— Звони, если что. — Похлопав Найтмера по плечу, парень тихим шагом направился к автобусной остановке.

— Не позвоню. — Все так же тихо вымолвил тот, на что Киллер лишь улыбнулся.

— Все равно приду. — Бросил он через плечо, удаляясь.

Это было странно. Невероятно странно и непонятно. Они целый месяц просто глотки готовы были перегрызть друг другу, постоянно травили друг друга, а уж о дерзости этого парня и говорить нечего — невероятно выбешивала. Но что-то в этом было между ними. Что-то по-своему притягательное, что-то, что нравилось им обоим, хоть они это и не признавали. Нежеланные и раздражающие встречи стали обычными, а отношения наоборот — необычными. Как-то эта неприязнь с каждой новой встречей уменьшалась, они все чаще и чаще начинали взаимно стебать друг друга, при этом не относясь к этому серьезно. Это было по-своему интересно. Только вот доверия не было, да и настороженность не уменьшалась.

А потом эта сделка, события в бункере, какая-то совместная работа, первое серьезное волнение за этого парня, его помощь, поддержка. В гуще событий этому даже значения не придаешь, но что-то тронулось, что-то потеплело и подтаяло. Весьма резко, всего за пару дней. И это настораживало, напрягало. Но, в то же время, Киллер хотя бы был рядом. И, в целом, Найтмер не особо против его компании. С ним и правда становится легче. Только вот зачем он все это делает, почему?