— Надо будет обговорить это с Рипером, он же в этой отрасли, может, придумает, как замять все. — Тихо проговорил Инк, наклоняясь вперед к брюнету. Дышать стало еще труднее, разум буквально плыл против течения, пытаясь вырваться на берег, но безуспешно.
— Найтмер почти замял все, но потом начались эти чистки, и все пошло не так. — Обреченно выдохнул Эррор. — Нужно лишь найти виновников, тогда и с меня снимут обвинения. По крайней мере, в убийствах.
— Ты, конечно, выбрал отличный момент, чтобы сказать мне об этом. — Их лица разделяли какие-то несколько сантиметров, с каждой секундой сокращающиеся на доли миллиметров.
— Я давно пытался, но почему-то получилось только сейчас… — Перед глазами снова все поплыло. Они вновь чувствовали дыхание друг друга на своих лицах, вновь ощущали жар их тел, вновь поддались витающему в воздухе аромату, пропуская его через свои легкие в кровь, а после — прямиком в мозг.
— Звезды, — тяжело выдохнул Инк, — к черту все. — Он резким движением повалил программиста на кровать, попутно затягивая его в поцелуй не менее горячий, чем их тела. Стало невыносимо жарко, особенно после того, как художник стащил с брюнета футболку, оголив его широкую грудь и накаченный пресс. Надо же быть таким горячим, еще и смуглость его кожи прибавляет жару.
Припав к шее брюнета, Инк начал жадно покусывать ее, вырывая томные вздохи из уст программиста. Засос, еще один, и еще. Наверное, на шее останутся синяки. Скорее всего, они будут сильно болеть. Но это не важно, совсем не важно.
Пока художник одаривал тело Эррора нежными поцелуями, страстными засосами и жадными укусами, тот зарывал свои пальцы в белоснежные волосы, томился в сладкой истоме, наслаждался щекоткой, возникающей при прикосновениях Инка к животу, пребывал в состоянии абсолютного блаженства от горячих выдохов в свое ухо, от покусывания его мочки, от прохладных влажных следов, оставляемых теми самыми поцелуями. Белесый схватил одну руку брюнета, переплел его пальцы со своими, вжал ее в кровать, а второй рукой начал блуждать по прогибающемуся под ним телу. Тыкал в укусы, вызывая болезненно-приятные ощущения у своего соулмейта, едва касался боков, тем самым щекоча их, сильно сжимал бедра, заставляя Эррора хрипло постанывать в поцелуй. Это будоражило разум, эти тихие стоны ласкали слух, а ответные, как бы просящие движения, попытки темноволосого прижать к себе художника, — сносили голову.
Близость к Инку, его обжигающее дыхание, смешивающееся с собственным во время страстного поцелуя, заставляли сердце вырываться из грудной клетки, чуть ли не разламывая ее. Еще один французский поцелуй очень сильно затянулся, но никто из них не спешил разрывать его. Напротив, лишь углубляли, пробовали друг друга на вкус так, словно никогда больше не смогут этого сделать. Убийственная смесь ароматов гузмании, горько-сладкого какао и подснежников действовала на этих двоих как наркотик, как валерьянка на кота. Взгляды совсем затуманились. Эррор и так не отличается хорошим зрением, но здесь и сейчас, сквозь пелену наслаждения, он все еще пытается разглядеть каждый чернильный завиток на белом теле, ловит расплывающиеся аккуратные черные точки рядом с этими узорами, всматривается в кляксу на щеке художника, пытается передать взглядом в эти небесно-солнечные глаза бушующее внутри желание.
Рука скользнула по телу вниз, слепо ища пряжку ремня на черных брюках программиста. Мгновение, и тихий звяк металла в тишине, обрываемой лишь тяжелым дыханием, раздался по всей комнате. Расправиться с лишней одеждой оказалось не так уж трудно, даже несмотря на параллельное погружение в нежные прелюдии, изредка приправляющиеся грубоватыми, преисполненными похотью действиями художника. Кто бы мог подумать, что он окажется таким требовательным и упорным.
Холодок прошелся по оголенному телу брюнета, а его возбуждение уже было настолько очевидно, что Инк ненароком похотливо облизнулся и, приспустив короткие обтягивающие боксеры, взял затвердевшую плоть в свою теплую руку. Волна мурашек пробежала по телу программиста, а внутри поселилось какое-то сомнение и страх. Страх перед неизвестностью, растворившийся в то мгновение, когда влажный язык художника коснулся головки возбужденного органа, а после — аккуратно взял его в рот, начав плавно двигаться вниз, а потом вверх, растягивая подъем, а потом снова вниз, слегка сжимая губами, нажимая языком на головку.
Не в силах сопротивляться нахлынувшей волне приятных ощущений, Эррор запрокинул голову вверх, закрыл глаза и отдался этому блаженству. Инк двигался то быстро, то медленно, давил на ягодицы, вбирал в себя орган полностью, а после — игрался с его концом языком. Дышать уже казалось совсем невозможным, а тело просило большего. Вновь зарывшись пальцами в шелковистые волосы белесого, брюнет сам задал темп его движениям. Нажим и подталкивания были настолько требовательными, что Инк пару раз чуть не подавился, но сдержался и подстроился под желания своей пассии.
Хриплый стон заполонил все пространство комнаты, а по телу будто прошел электрический заряд. Оно сперва сильно напряглось, а мышцы непроизвольно сжались до боли, после чего Эррор погрузился в океан эйфории и экстаза, полученного благодаря нахлынувшему оргазму.
Грудь тяжело вздымалась, а с губ стекала тоненькая струйка слюны, в то время как точно такая же струйка чужого семени стекла изо рта с трудом сглотнувшего художника. Последний, поднявшись обратно наверх, вновь затянул брюнета в чувственный поцелуй. Ощущение блаженно расслабившегося снизу Эррора заводило, порождало желание перейти к горяченькому. А вкус его губ, его слюны, его семени, отдаленно имеющего сладкий привкус, лишь подливали масло в огонь.
Не в силах больше терпеть, Инк устроился поудобнее между ног Эррора. Одной рукой он провел по ягодице, а второй — по щеке программиста. Будто прося разрешение на продолжение, художник выдохнул в губы брюнета, пронзил его вопросительным взглядом и, получив короткий кивок, сплюнул на руку. Мягко и нежно поцеловав темноволосого, Инк принялся ласково поглаживать подушечками пальцев область между ягодицами и аккуратно ее массировать, что начало приносить брюнету новую волну возбуждения.
После продолжительной игры пальцами снаружи, художник медленно ввел фалангу одного пальца внутрь, заставив Эррора заметно напрячься от новых, не очень приятных ощущений. Но в процессе массирования сфинктера мягкими круговыми движениями, брюнет снова расслабился, заметно облегчая процесс увеличения диаметра внутри. Первый палец уже вошел полностью, теперь на очередь пошел второй, а после продолжительных массирующих движений, и третий. Приходилось очень часто отвлекаться на то, чтобы добавить влаги рукам, вобрать немного своей смазки, но, когда три пальца свободно двигались внутри, а Эррор буквально сгорал от вновь охватившего его чувства возбуждения, Инк вытащил их изнутри, заканчивая фистинг, после чего развернул брюнета на живот и начал шептать какие-то ласковые, еще больше возбуждающие слова ему на ухо, медленно двигаясь своим возбужденным органом сперва снаружи, смазывая все смазкой, а после — крайне аккуратно вводя его внутрь.
Со стороны программиста послышалось шипение, он схватил одеяло руками так, что костяшки пальцев побледнели. Вжался в постель, пытаясь избавиться от острых болезненных ощущений. А Инк не напирал, он ждал, успокаивал, ласкал, медленно входя глубже, снова давая привыкнуть, а потом снова глубже, и снова позволяя боли уйти. Как только неприятные ощущения начали заменяться чем-то невообразимым, как только плавных толчков Инка стало недостаточно, Эррор расслабился, начал тихо постанывать в постель, двигаться навстречу.
— Эрри, — мягко пропел художник, почувствовав ответные движения, — встань на колени и упрись в стену. — Просьба тут же была беспрекословно выполнена, а брюнет уже кусал свою руку, пытаясь сдержать стоны от наслаждения. Инк нежно целовал открывающуюся ему шею и спину, рукой массировал вновь возбудившийся орган, шептал всякие ласково-пошлые слова на ухо, заставляя забываться, отдаваться нахлынувшей вновь эйфории снова, когда тот нашел место давления на предстательную железу, когда начал двигаться еще быстрее, но, в то же время, так протяжно, будто растягивая удовольствие.
