Что эти «птицы» там забыли? Зачем наврали, что им нужно к броду? Хорошо, что заплатили вперед. В мыслях я не заметил, как колыхнулась трава. Мясистые, поблескивающие стекловолоконными вставками листья гибридного борщевика раздвинулись, и из-за них неторопливо выползла металлическая конструкция, видом схожая с сороконожкой огромных размеров.

Пощелкивая сочленениями многочисленных конечностей, она медленно направилась ко входу, где несколько минут назад скрылись «птицы». На ее исцарапанном, выгоревшем из зеленого цвета в серый, боку я прочитал полустертые трафаретные буквы – «Ведьма».

Робот, поскрипывая несмазанными суставами, прошел мимо и, похоже, не обнаружил моего присутствия. Быть может, я вообще не интересовал его, так как не лез в само гнездо, а просто ошивался рядом.

В голове мелькнула мысль – надо срочно предупредить «птиц» об опасности, иначе бетонная «бочка» с единственным выходом станет для них западней…

Все произошло очень быстро. До меня донеслись звуки стрельбы. Яростные хлопки огнестрельного оружия и пчелиное жужжание лазера.

Я среагировал быстро, чем сам себя несказанно удивил. Поняв, что мой мопед не заводится, вскочил на птичий. Вывернул руль, рванул вверх, а затем через край в гнездо.       Мощный луч единственной фары осветил земляной пол и закопченные стены.

«Птицы»! Герм лежал на боку в багровой луже с рассеченной по всей голени ногой. От потери крови и страха его сухое лицо казалось еще тоньше и безводнее. Горм остервенело жал на курок старомодного пистолета. Тщетно, проклятый механизм только издевательски щелкал, словно озлобленный попугай.

Четырехметровая сороконожка из стали свивала кольца в нескольких шагах от обреченных «птиц». «Ведьма» больше не стреляла. Я с ужасом догадался, что делает робот. Сам читал об этом Рульфу.       Да уж, моя фанатичная страсть к чтению всего подряд, будь то детские сказки или научные книги, оказалось полезной. Повторюсь, читал я все. Книги у нас, в Мусорной Сопке достать было сложно. Школьная библиотека и крошечный магазин – лучше, чем ничего.

Мне нравились блестящие старинные издания, с числом и месяцем на обложке. Самые увлекательные, про оружие, я перечитывал сотни раз, заучивая наизусть отрывками. Но что-то я отвлекся. А ведь вел к тому, что принцип работы стандартной «Ведьмы» я представлял. Робот стрелял не непрерывным лазерным лучом, а отдельными зарядами, ограниченными в количестве. Если заряды кончаются, «Ведьма» трансформируется и сражается врукопашную…

Тем временем, сороконожка поднялась вертикально, из ее монолитного на первый взгляд корпуса полезли стальные шипы и клешни. Горм выбросил бесполезное оружие и, подтягивая за собой охающего Герма, попятился к стене. «Не стоит злить роботов!» – подумал я и выключил мотор. Мопед рухнул с семиметровой высоты камнем, плюща не ожидавшую атаки сверху сороконожку и поднимая пыль. Меня тряхнуло так, что завибрировали внутренности. От удара об руль во рту потеплело от хлынувшей крови вперемешку с зубным крошевом, сразу неприятно свело половину лица.

Хорошо, что Горм не растерялся и действовал стремительно, хоть и производил впечатление неуклюжего толстого увальня. Он подставил плечо охающему Герму, схватил за шкирку меня, обалдевшего от удара, и поволок наружу. Я только оглушил робота, и времени у нас было очень мало. Старая «Антигра», будто поняв весь ужас нашего положения, завелась с пол-оборота.

Мы вернулись в Мусорную Сопку. Герм на неделю остался в местном медпункте, Горм уехал в город. Что искали «птицы» в гнезде так и осталось тайной. Меня это мало волновало. При падении на «Ведьму» я отбил себе внутренности и заработал трещину в челюсти, а про выбитый зуб и говорить нечего.

Глава 2. Зоопарк.

На следующий день после произошедших событий явился мой сводный брат. Красавец, умница – по словам отца и бабушки, подлец и мошенник – по моему собственному мнению. Он стоял у дома с обычным для него надменным видом. Еще в детстве для пущего величия этот негодяй взял себе имя легендарного воина из героических саг – Диамандо. Похоже, он совсем вжился в образ, и, как прежде, задирал нос направо и налево не считаясь ни с кем и никого не уважая. Такой уж он человек.

Брат увидал, как я понуро бреду в сторону дома из местного медпункта, и край его верхней губы пополз вверх, обнажая зубы в издевательской улыбке:

– Привет, придурок!

– Чего скалишься? – хмуро поинтересовался я, поправляя обматывающие лицо бинты. Я злился на брата по одной простой причине. Он постоянно крал у меня карманные деньги, а последнее его посещение закончилось тем, что я не досчитался круглой суммы, отложенной на починку мопеда.

– Ты выглядишь хуже обычного, – глаза Диамандо вспыхнули как угли, – это не может не радовать!

– Какого черта ты приперся, ворюга? Скоро и так ни кола, ни двора не останется, после твоих посещений.

– Слюнтяй, беги, наябедничай отцу! – брат одним быстрым и ловким движением больно щелкнул меня по лбу, – не лезь ко мне, ты, бесполезный, бестолковый…. Дони! Даже имя у тебя идиотское!

Брат всегда смеялся над моим именем, потому, что меня это злило, и это меня злило еще больше! Детские обиды, ревность и поруганное чувство справедливости, когда отец поддерживал Диамандо, несмотря на мои жалобы, сделали свое дело.

Мы сцепились в исходящий руганью и рычанием клубок, поднимая пыль и издавая дикие звуки не свойственные ни одному более-менее цивилизованному существу. Рульф кинулся с лаем мне на помощь и укусил за ногу Диамандо. Тот, лягнул пса, а мне отвесил затрещину, от которой потемнело в глазах. Отец нас разнял. Разнял одним спокойным словом. Просто сказал, чтобы мы остановились, и мы послушались. Больше не дрались и не разговаривали друг с другом. Это казалось лучшим, что мы могли сделать…

Диамандо прятался от долгов. Он, естественно, не признавался в этом – как обычно держал марку. Но я все понял. Слишком хорошо я знаю брата. Бабушка и отец, как обычно, сжалились над моим непутевым братцем и собрали для него немного денег. Я выругался про себя, но спорить со старшими не стал – смирился уже с тем, что брату все и всегда достается легко. И глядя, как родня прощает ему долги, да еще и денег подкидывает, я уже не завидовал и не обижался.

Наконец, довольный Диамандо собрался нас покинуть. Непонятно зачем и почему отец отправил меня в город вместе с ним, объявив, что пора мне научиться уму разуму, жить самостоятельно. Не знаю, чего добивался мой родитель. Хотел ли он сдружить меня с братом, или, напротив, наказать отлучением от дома за несговорчивый характер, то мне не ведомо. Однако, в результате одного короткого неприятного разговора, решение было принято, и я отправился паковать свои вещи, с легкостью уместившиеся в потрепанный рюкзак.

Мне ужасно не хотелось уходить из Мусорной Сопки, но отец был непреклонен. Итак, за плечами у меня лежала пара книг по истории, моток проволоки, крестовая отвертка и пара неисправных раций, которые я накануне собирался починить. Сам я, в сопровождении Рульфа, плелся метрах в пяти от брата, который также как и я пребывал в весьма дурном настроении.

Мы миновали свалку и углубились в лес. Шли молча, не обращая внимания друг на друга. Наш путь лежал в сторону железнодорожной станции, куда, продираясь через густые заросли и бурелом, раз в две недели прибывал поезд.

Поезд. Для нас, местных жителей, он был символом свободы и благополучия. Таинственный поезд, который появлялся ниоткуда и уносился вникуда. Иногда на нем приезжали люди из других городов. Они привозили газеты и книги и продавали их местным перекупщикам. Я сам ездил на поезде пару раз в жизни. Отец брал меня на рынок, который находился в большом поселке, что по дороге на Новый Бомбей.

Перед тем, как мы отправились в город, я посетил медпункт, где улыбчивый доктор предложил мне вставить железные зубы, вместо выбитых. Я согласился: осколки, засевшие в челюсти, были извлечены, а оба клыка заменены на стальные протезы. Вся процедура оказалась крайне неприятной, зато быстрой.