В оформлении обложки использован арт автора.
Упавший в пути
Ждите весны и целуйте собак
(С)О.Арефьева
Когда наше сознание преломляется, проходя через пространственно-временной поток, мы видим свое прошлое или будущее, искаженное и порой неузнаваемое. Мы видим сны…
Я переступил порог зала и остановился, глядя, как через разбитые секции мутных ячеистых окон в помещение проникает свет. Из-за сложной игры пыльной взвеси свет казался плотным и густым, осязаемым, даже живым. Все кругом покрывала пыль. В ней утопали стоящие у стен деревянные ящики, сплошь увешанные знаками радиационной угрозы, осколки битого стекла и куски торчащей из стен арматуры.
Посреди зала сидела девочка с лошадиным черепом на голове. То, что это была именно девочка, я понял по хрупкой фигурке, заношенному платью, красному в белый горох, и лакированным туфлям с перепонками. Я как будто знал ее раньше и совершенно не хотел видеть того, что скрывалось под странным головным убором.
Девочка устроилась прямо на полу в неестественной позе, словно кукла, раскинув в стороны абсолютно прямые ноги. Голую кожу торчащих из-под подола коленок и тощих голеней покрывал морковно-рыжий загар, какой бывает после сильного облучения. Перед ней лежала шахматная доска с начатой партией. Напротив, за черными фигурами, сидел золотистый ретривер в противогазе. Он передвинул лапой ладью и дружелюбно вильнул хвостом….
Глава 1. Любовь к деньгам и птицы
Я проснулся, стряхнув остатки сна, сел, свесил ноги с кровати и тупо уставился в мутное треснувшее зеркало, стоящее у стены напротив. Несколько секунд в полузабытьи пялился на собственное отражение, перечеркнутое резкими молниями трещин. Из тусклых глубин зазеркалья на меня взирало помятое лицо с бессмысленными глазами, окруженное гривой свалявшихся, сильно отросших кос.
– Приснится же такая муть, – пробормотал вслух, отыскивая на полу футболку и джинсы. В ответ из-под кровати раздались недовольное ворчание и возня.
– Я говорю, сон дурацкий приснился. Доброе утро, Рульф.
Откинулось свисающее до пола одеяло, из-под кровати показалась здоровенная остроухая морда черно-рыжего «немца». Когда пес вылез из своего убежища целиком, он занял почти треть комнаты. Хлопнув зверюгу по загривку, я вдохновенно принюхался, из-под закрытой двери тянуло ароматным свежезаваренным кофе. Утро обещало быть хорошим…
***
Зовут меня Дони, и мне посчастливилось жить в те времена, что настали после того, как страшная катастрофа разрушила Землю, перемолола ее, переломала, умертвила. Виной всему был Атомный Взрыв, как водится, ведь его ожидали и предсказывали толпы ученых, эзотериков, мистиков и пророков разномастных и разновременных. И произошло, как предсказано было. А такие, как я, стали потомками выживших после Взрыва…
Мой мир ужасал, и в том крылась его красота. Казалось, что вся природа вокруг умерла, а перед смертью долго билась в агонии. Теперь в этом трупе мира, словно опарыши, копошились живые существа.
Книги и слова – это все, что осталось от прошлой жизни. Чудесные книги и непонятные слова – бессмысленные, но красивые названия из небытия. Не знаю, что именовалось ими до Взрыва, великие города, бурные реки или могучие корпорации, только теперь мы использовали их для красоты, называя вычурным словцом все, что под руку попадется.
Мой дом стоял посреди огромной свалки. По соседству виднелась еще пара жилищ, а чуть дальше – старая школа. Так выглядел мой родной поселок – Мусорная Сопка.
Я жил с бабушкой и отцом. Моя мать пропала давно, когда я был еще ребенком. Отец женился снова, но новоявленная мачеха не прожила с ним долго и вскоре, забрав моего сводного брата, уехала из нашего захолустья.
Несмотря на почти полное безразличие отца к моей персоне, я умудрился не бросить школу и даже закончить ее в рядах лучших. Потом увлекся слесарным ремеслом и последнее время зарабатывал на жизнь починкой антигравитационной техники, благо, в наших краях она была весьма далека от последних достижений и новейших технологий…
Вынув из старомодного, отрытого где-то на просторах родной свалки буфета термокружку с висящим на ручке брелком-циферблатом, я вылил в нее все содержимое кофеварки и, зажав подмышкой не дочитанную со вчерашнего вечера книгу, вышел на веранду. Утро все еще обещало быть хорошим.
Безоблачное лишь на западе, тронутое слабой облачной рябью, небо сходилось на горизонте с монотонно бугрящимися неровностями свалки. По-утреннему пронзительный солнечный свет обводил яркими желтыми нимбами торчащие на вершинах мусорных холмов остовы кроватей, покрышки, куски труб, остатки каких-то промышленных конструкций и прочие неотъемлемые части местной экосистемы. «До чего же здесь красиво и спокойно» – подумал я, с наслаждением затягиваясь первым кофейным глотком.
Сидя на старом провонявшем псиной кресле, я читал книгу о роботах серии «Ведьма», тех самых, что активно использовались во время завоевательных походов одного из древних королей, правившего аккурат после Взрыва и прославившегося своими попытками объединить все разрозненные земли вокруг. У моих ног лежал Рульф – мой единственный слушатель и просто хороший друг. Этого пса я подобрал на свалке щенком и притащил к себе, несмотря на бабушкину брань и отцовское несогласие. В тот день я получил неслабую взбучку от отца, но питомца все же отстоял. Ничего нового в отношения с отцом эта стычка не привнесла – они и так всегда были натянутыми из-за моего сводного брата, с которым мы друг друга не переносили на дух…
– ««Ведьма» оснащена мощными лазерами атаки с системой самонаведения, на случай отказа или выхода из строя которых боевая машина имеет запас колюще-режущего оружия для ведения рукопашного боя…» – прочитал я вслух для Рульфа. Пес кивнул мне, соглашаясь с тем, что в бою «Ведьма» противник серьезный. Рульф умел говорить и слушать, как человек. Так я раньше думал, пока не понял, что дело вовсе не в собаке, а во мне. Это я мог понимать язык некоторых животных и говорить с ними, не словами, конечно, а чем-то наподобие внутреннего голоса. Возможно, это просто часть моей мутации… или фантазии.
Вы не подумайте, что я уродец с девятью руками и пятаком вместо носа. Нет, конечно, нет! Правда организм, измученный радиацией, иногда выдает всякие немыслимые штуки. Например, у меня при сильной встряске вытекает глаз, а потом отрастает заново, так, что и от прежнего не отличишь…
Когда термокружка опустела, я подумал, что не резон засиживаться дома в такой славный денек. У отца, трудящегося в кузнице на заднем дворе, шла работа. Пересекаться с ним лишний раз нужды не было, последнее время мы вообще не разговаривали, как чужие. Правда, на последний день рожденья он впервые сделал мне подарок – ошейник для Рульфа. Да уж, мне… В принципе, поделка была красивая: на черном кожаном ремне скалились выкованные из металла волчьи головы. Я так и не надел этот дар на Рульфа – таскал в кармане широких видавших виды штанов.
Решив прогуляться, я отправился в Дом Пустыря. Этот древний барак, где по вечерам собиралась молодежь со всей округи, давно стал местом проходным, посещаемым и мегапопулярным. Тут всегда ошивалось много всякого люда: местного и неместного. Порой сюда забредали охотники с лазерными ружьями и огромными лохматыми лайками, которые угрюмо лежали у входа, ожидая хозяев, и провожали суровыми, налитыми кровью глазами всех входящих и уходящих. Заходили старшеклассники, чтобы попить пива втайне от строгих родителей и полапать подружек. Забегали стайки девушек-сортировщиц, закончивших смену на перерабатывающей отходы фабрике…
Народ в Доме Пустыря развлекался, как мог: здесь всегда отыскивалось самоваренное мутное пиво, пара общественных бесхозных гитар и колода карт. Сидеть приходилось на земляном полу или старой покрышке, подпирая спиной обсыпавшиеся от времени кирпичи.
