Рабы стали вести себя дерзко и иногда поднимали восстания, которые жестоко подавлялись. Побеги стали не редкостью, а обыденным делом. Баи вынуждены были держать поисковые конные разъезды для выслеживания и отлавливания беглецов.

Убив Узун Бека, ушли в степь четверо мастеровых. Один – мастер железа и оружия, огромный двухметровый казак, плененный под Царицыно-волоком, а с ним – два каменотеса, крепкие и жилистые мужчины сорокалетнего возраста, пленники из средней Руси. Да прибился еще к ним вогул-самоед, в пуп им дышащий, проданный недавно в рабство своими угорскими князьками. Он занимался изготовлением украшений из серебра и золота для многочисленных жен и невольниц в гареме Узун Бека.

Беглых рабов, поднявших руку на хозяина, ждала самая ужасная смерть, которую могли только выдумать азиаты, так что сдаваться живыми для них не было смысла. Исатай со своими нукерами упорно шел по пятам беглецов, следы которых периодически терялись, но вновь и вновь отыскивались его опытными воинами, разведчиками-хабарчи.

Беглецы использовали неведомую доселе степнякам тактику запутывания следа. След то терялся в маловодных заводях Акан Бурлука⁵ и других мелких притоках да озерцах, то вновь возвращался к Исил Озен⁶. С поворотом реки на запад русло становилось все шире и шире, по берегам появилась мелкая растительность. Это давало шанс беглецам уйти от погони, на что они и надеялись. Вода в Исиле еще была довольно холодна для того чтобы спасаться от преследования вплавь, да и подручных средств для сооружения плота в степи не было.

Именно это место, где остановил коня Исатай, и являлось переправой на левый берег, где простирались заросли камыша и тала, местами по пояс залитые весенним паводком, что исключало конное преследование беглых рабов. Исатай решил организовать засаду именно здесь.

Вогул упрямо ночами вел беглецов вдоль русла, каким-то чудом обходя стойбища кочевников и конные разъезды нукеров, рыскавших вдоль берегов Исиля. К утру же все четверо, намазав тела жиром, перебирались на левую сторону реки, забивались в сухой овражек и там пережидали световой день. Идти же ночью левым низким берегом было опасно, можно запросто сбиться с пути, попасть в трясину или выйти в открытую степь, где их легко мог заметить первый встречный.

Вести хабар в степи разносятся быстро. Несмотря на то что беглецы, совершив недельный переход, были уже далеко, это не давало им возможности уйти от погони. Но все-таки была надежда на последний шанс, пусть небольшой – один к ста.

В начале первых дней пути беглых рабов пугало и смущало присутствие рядом небольшой стайки степных волков, которые упорно сопровождали спутников на расстоянии видимости. Но Угор, или Игорь, как все путники величали вогула, при приближении стаи к месту дневки, сложив руки ладошкой, тихо издавал звуки, похожие на сопение и чавканье какого-то зверя, и стая, испугавшись, отбегала на безопасное расстояние.

Впрочем, волки нынешней весной и не были голодны. Уже вышли из гнезд утята и прочая водоплавающая живность. Иногда днем, пока путники отдыхали, стая с шумом кидалась в воду Исиля, преследуя птенцов, не вставших еще на крыло. Вечером она рыскала справа от идущих, вынюхивая лежки зайчат и норки сурков. Но Угор внимательно следил за их поведением, ведь при приближении любой опасности волки становились пугливыми и скрывались в степи. А при удалении опасности вновь занимали место в походном строю.

В северной части степи правобережья Исиля в последнее время появились многочисленные чужие вооруженные разъезды. Это были зюнгары, дербеты. Иногда появлялись и более южные племена – хошуты и торгуты. Кочевники Киргийс-Кайсацкой степи называли их «ойраты», «джунгары». Это была уже их территория, и Исатай, преследуя беглецов, осторожничал, не желая встречи с джунгарами. Дома же, если он не найдет убийц своего дяди, его ждали позор и презрение соплеменников. И десять нукеров шли упорно по следам беглых рабов. Их объединяла одна цель.

Догнать. Догнать. Догнать.

Река теперь шла ровно на закат, а значит – на запад. В степи начали чаще попадаться березовые околки⁷, заросшие низкорослыми кустами боярышника и шиповника. Днем можно было в них укрыться, ну а ночью напороться на засаду.

Стая волков, внезапно остановившись, настороженно сбилась в полукруг. Волчица, идущая вслед за вожаком, нырнула к песчаному плесу на переправе и тут же помчалась назад, уводя стаю в правобережную ночную степь.

Впереди на высоком берегу испуганно фыркнула лошадь. Затопала копытами другая. У переправы послышалось еле уловимое бряцание железа о железо.

– Ну, вот и засада басурманская, – одними губами прошептал Никита-каменотес, опускаясь на землю и вынимая из-за пояса саблю.

Но Угор, положив ему руку на спину, кивнул вправо, откуда неслась обратно стайка волков. Она с шумом и плеском кинулась в воду и клином поплыла на ту сторону реки. Послышалось движение, звон сбруи, негромкие вскрики и вскоре – удаляющийся топот копыт. Отряд Исатая, спешно оставив место засады, растворился в темноте степной ночи. А через несколько минут к переправе прибыл разъезд из сотни вооруженных людей. Их хабарчи, спрыгнув с коней, принялись изучать следы. Незнакомая речь резанула уши беглецов. Джунгары?!

– Хрен редьки не слаще, – лежа в ивняке, прошептал Никита Угору.

– Она степь пойдет, погоню наша ловить станет, – ответил сын тайги.

– Кто – она? – не понял Никита.

– Ну, она, джунгара, однако.

И действительно, вскоре прозвучала звонкая властная команда, и сотня всадников, поднявшись на крутой берег, поскакала вслед десятку Исатая.

Топот конских копыт стих. Вновь послышался стрекот сверчков, тявканье степных корсаков, и тысячелетняя степь постепенно зажила тихой ночной жизнью.

– Айда. Ушла джунгара, – поднявшись с земли, прошептал Угор.

– А почай воротятся? – засомневался второй каменотес по имени Аника.

– Поди нет. Куды там. Им теперича другое надобно. Одним споймать тех, кто на ихню землю незвано лукнулся, а другим – унести ноги, – рассмеялся в бороду мастер по железу кузнец Архип.

– А пошто, Архип, волки-то за нами увязались, нешто задумали неладное, серые разбойники? – поинтересовался Аника.

– А ты вон у нашего лешака спроси! Он эту бестию лучше меня знает, – улыбнулся Архип, дружелюбно кивнув на Угора.

– На степь ныне много басурмана пришло, с отарой много собак ходит. Тама-ка костер палят и тута-ка палят, дым волки чуют, нету-ка жизни в степи коскырам, вот и идут за нами новую землю искать, – спускаясь к кромке воды, пояснил Угор.

– Значимо, совсем невмочь жить тут стало, раз даже зверина от этих нехристей бежит, – согласился Архип, следуя за вогулом.

– От басурмана пойдем до урмана, – глядя на сияющую полярную звезду, мечтательно пошутил Угор.

– Басурмана знаю, а про урман покамест не слыхивал, – поинтересовался Архип.

– Урмана – это лес дремучая, совсем непроходимая. Там даже зверь жить не хочет. Там токмо ворон старый живет, сторожит оберег предков наших, Бабу Золотую. А округ урмана озеро без дна, в нем Сорт Лунг плавает. Злой дух, который вселился в большую щуку. Сорт Лунг арбу может проглотить с человеком. Вот такой он большой, Сорт Лунг, – разведя руки в стороны, показал Угорка.

– А Баба Златая большая? – спросил Аника-каменотес.

– Все вместе еле поднимем, однако, – важно ответил внук шамана, – тяжела она шибко, много золота в ней, очень много.

– А урман – это чаща што ль? – поинтересовался Архип.

– Нет, хуже, очень густо, совсем непроходимая чаща.

– А басурман кто же тогды буде?

– Голова мохнатая, нечесаная башка, однако, – разъяснил вогул и для правдоподобности поднял свои седые мохны пальцами обеих рук кверху.