Я представляла себе хаос с полуголыми людьми, почти оргии в пошлом роскошном месте, но все было другим. Все было таким элегантным, изысканным, тонким и таким дорогим.

Черный мраморный пол контрастом выделял голубые с черными разводами мраморные стены. Широкая развилистая лестница в две стороны, устланная красным ковром, уводила наверх, где творилось само шоу, представление, которое было сердцем этого клуба.

За доли секунды мне стало понятно, почему людям нравится это заведение, ни один рассказ, ни одно слово не могли передать ощущение момента нахождения в этом заведении. Здесь надо быть, чтобы почувствовать себя в поистине дорогом месте.

Я тряхнула головой, чтобы снять с себя наваждение, но не смогла оторвать взгляда от этих дам и парней в черных боксерах с классическими бабочками на шеях. Каждая дама, что была в том месте, ни женщина, ни девушка, а именно дама, была элементом этой картины: великолепная, с кошачьей невероятной грацией разгуливала с бокалом шампанского по залу, поднималась вверх-вниз. Они все были в масках: и дамы, и парни.

Это все было огромной загадкой. Ты сам был большой загадкой несмотря на то, что ты всего лишь элемент планеты, что забрёл в их мир.

Снова смахнув с себя наваждение, я оторвалась от места у двери и поднялась на второй этаж, непрерывно касаясь мраморного поручня этой холодной глыбы, такого холодного и притягательно гладкого!

А ну соберись, тряпка! – подумала я, пытаясь ухватиться за мысль, что мне нужно найти Алину, но это намерение ускользало от меня, будто было чем-то призрачным и не уловимым.

И тут до меня дошло, что вся эта атмосфера, которая затягивала, была самым настоящим заклинанием наваждения, это и было самой большой загадкой. Это магия, человек, создавший это место, решил не трудиться над созданием настоящего изыска и загадки, а просто воспользовался наваждением, которое навеивала всем посетителям изысканность и загадочность этого дома.

Именно поэтому я не могу думать своей головой о том, что мне нужно, потому что в голову лезет то, что хотел создатель клуба. Не люблю, когда принуждают, это мерзко.

Я сжала свой кулон на шее и четко представила себе образ Алины в голове, чтобы точно не сходить с ума. И неожиданно наша голубая линия сама дернулась и повела меня по неизведанным коридорам, прямо навстречу к подруге.

Линия исчезла, когда я оказалась перед темно-красной дверью с золотыми непонятными цветами на дверях. Я несколько раз сильно дёрнула дверь за ручку, а она не поддавалась мне, была заперта, и если Алина там, то она все же получила мое сообщение о том, чтобы спрятаться.

«Алина, если ты там, открой дверь», – попросила я, чуть отойдя от двери. Когда этот ужас сдвинулся с места, я быстро зашла внутрь, периферийным взглядом заметила Алину и заперла дверь обратно.

– Ты в порядке? – спросила я, быстро обняв подругу.

– Да, Тимур проходил мимо этой двери несколько раз, но он искал не меня, – быстро затараторила Алина, запустив пальцы себе в волосы, которые начали отдавать некоторым свечением. Такое бывает: когда кто-то набирает в себе магию, но не использует ее, а просто держит в себе, магия распространяется по телу и иногда играет с ним шутки, то волосы светятся, то глаза и все в этом духе.

– Ты ничего странного в этом месте не заметила? – спросила я у нее, прислушиваясь к шуму за дверью.

– Вот когда ты спросила, понимаю, что не показалась, – ответила она, переминаясь с ноги на ногу. – Думать. Тут очень сложно думать. Я двадцать минут борюсь с телефоном, чтобы тебе позвонить, но не выходит.

– На что это похоже? – уточнила я, оборачиваясь к подруге.

– На наваждение. Заклинание наваждения! Мне понадобилось несколько часов и один хранитель, чтобы до этого додуматься!

– Ты пришла сюда с мыслью отдохнуть и не заметила того, что тебе здесь все понравилось. Я зашла сюда с мыслью найти тебя и потеряла эту мысль в течение нескольких секунд. Все нормально, – успокоила я ее, как любой человек, она нуждалась в поддержке и одобрении.

Открыв дверь, я вышла вперед, взяв Алину за руку, так мы не потеряемся в этом бреду.

– Держимся за нашу нить, должно помочь не отвлечься, – сказала она, выходя за мной. – Если что, вытянем друг друга.

– Бежим, – прикрикнула я, поворачивая к лестнице.

И резко остановилась, когда мой взгляд упал на маленький рисунок чёрной птички на теле парня, сердце тут же пропустило несколько ударов.

– Вася? – Алина потянула меня за руку в сторону лестницы, но я не сдвинулась с места. Блинчик старательно держалась за мысль, что нам пора уходить, и не смотрела по сторонам.

– Не может быть… – прошептала я, отпуская руку Алины и передав ей ключи. – Иди в машину, я сейчас.

Я чуть подтолкнула ее к выходу, но она не поддалась, округлив глаза, уставилась на того парня, у которого была эта татуировка. Это был Тимур. Он опустил глаза, и мы с ним встретились взглядом. Все вокруг остановилось, я слышала только как гулко бьется мое сердце в ушах, заглушая весь мир за моей спиной.

Я сорвалась с места и впечатала Тимура в стену, прижав руку к его горлу, приподнялась к его уху.

– Отпусти, – кряхтел он, но не вырывался.

Я слышала, как Алина сзади пискнула, но не подошла ко мне. В таком состоянии меня лучше не трогать.

– Откуда она у тебя? – закричала я, вжимая его в стену, давя на горло. – Откуда у тебя, черт возьми, эта татуировка?

– Алина, убери ее, – просипел Тимур.

Он все еще не пытался вырываться, он просто стоял, вжатый в стену, красный, с руками, свисающими вдоль тела, которые вздрагивали иной раз.

– Вам нужно уходить. Для Корсака это игра. Просто уходи.

И передо мной встал выбор: настоять и узнать, откуда у него эта чертова татуировка, или спасти наши с Алиной задницы? Я, естественно, выбрала второй вариант.

Резко убрав руку, смерила его злобным взглядом. Тим схватился за свое горло, но не отступил в сторону, не обезопасил себя от возможного нападения с моей стороны.

– Уходи! – сипло повторил он, не отрывая от меня взгляда. – Нет времени меня испепелять взглядом!

Я бросила на него быстрый взгляд, отвернулась и спустилась вниз по лестнице, не выпуская руку Алины. Когда мы сели в машину, мне стало дурно. Мне хотелось плакать, что было довольно редко. Меня будто на куски разрывало, как в старые не добрые времена. Я чувствовала, как все то говно поднимается к горлу и душит меня. Снова. Одна единственная слеза скатилась по моей щеке, я ее смахнула, завела машину и быстро выехала за пределы этого ужаса.

– Я не требовала от тебя рассказать мне, откуда у тебя черный орел, – начала Алина, когда я заметно немного успокоилась. Но я не успокоилась, а просто умело все закопала и сдержала в себе, чтобы это не выплеснулось на окружающих меня людей. – Но может расскажешь, или ты мне не доверяешь?

Выезжая с этого притона, я даже не оглянулась на людей, собравшихся у входа и смотрящих вдаль, они быстро забылись в моей голове. Вывернув на трассу, мы словно попали в другой мир –черный лес с редкими машинами, едущими навстречу, это место приобретало больше мистики.

– Aquilae nigrae, – прошептала я, втягивая воздух сквозь зубы, – черный орел с латинского языка. Когда мне было лет пятнадцать-шестнадцать, у меня были проблемы определенного характера. Меня бесило то, что из меня растили. Я ненавидела все эти тренировки, зубрежки. Все эти «ты должна»! Я ненавидела магию и абсолютно все, что было с ней связано. Не могла это слушать, терпеть и находиться рядом. И мои родители не нашли ничего умного, как отправить меня в лагерь для «особенных» детей. У меня к тому времени не было друзей. Никаких. А разговаривала я с набивными грушами, которые лупасила по вечерам. Мило, правда? Я была одиночкой и одна вела войну против мира. А в лагере я подружилась с двумя парнями, которые стали для меня самыми близкими, самыми дорогими и родными. Они помогли мне полюбить то, от чего я отрекалась. Саймон и Зен Хадзис, парни греки с отцом политиком и мамой лингвистом, объезжающие весь мир, оба маги. У нас были планы, большие планы. Мы хотели горы свернуть. И самое страшное, что я могла сделать, так это поверить им. Поверить в нас. И чтобы увековечить нашу дружбу, я придумала этого черного орла, будто мы такие же независимые дети, которые были отвергнуты обществом. По сути, лишь я одна была отвергнута. Мир любил их. Но не меня. А это было нашим рисунком, только у нас троих. Я его сама придумала. Все началось с Саймона. Он порвал все связи с семьей. Без понятия, что его по голове стукнуло, но он решил бороться, но с чем и против кого не объяснил. Саймон не придумал ничего умного, как бороться вместе с Андре, став его союзником. Его отец пусть и просто политик, не имеющий сил, но не дурак, он знает, кто есть кто в нашем мире. Саймон перестал быть его сыном. От него отец отказался. Зену было тяжело, все-таки его брат, сводный, но как родной брат, все-таки часть семьи почти мертва. И он не смог этого выдержать и, последовав примеру брата, порвал все связи, правда только со мной. Если Саймон игнорирует всех, то Зен избирательно только меня одну. Если перед Зеном я виновата, признаю это и не отрекаюсь, то перед Саймоном я не провинилась. Я, наоборот, помогла ему за счет себя, а он или не знает этого, или игнорирует. Они бросили меня одну. Опять. Мир выплюнул меня, и они так же поступили со мной снова. А не говорила я тебе о них, чтобы не вспоминать и не делать себе больно. Я с трудом отошла от всего этого дерьма, не хотелось вспомнить снова, но тут появляется Тимур, которого я знаю уже давно, и оказывается, у него наша татуировка…