– Послеобеденное время всегда предназначено для того, чтобы отдохнуть, вздремнуть или послушать какую-нибудь поучительную и занимательную историю, полезную для воспитания подрастающего поколения или способствующую размышлению среднего поколения. И вы тоже послушайте, считая нас членами одной семьи и с долей веры отнесясь к семейным преданиям, потому что вам придётся их передавать в изустном изложении.

Все мы относимся к древнему римскому роду Элизеев, участвовавших в основании Флоренции. Наш предок по имени Каччагвида участвовал в крестовом походе короля Конрада Третьего и там получил свое дворянство, то есть был пожалован в рыцари, но чуть позже погиб в бою с поборниками ислама, тоже воевавшими Гроб Господень. Каччагвида был женат на даме из ломбардской семьи Альдигьери да Фонтана. Один из сыновей его был назван Алигьери, а внуком его стал небезызвестный Данте Алигьери, написавший «Божественную комедию».

Писатель и политик он вынужден был скитаться по свету и его потомки переселились в Московию ещё до Великой Смуты. Записались они Олигерьевыми, и я до сих пор ношу фамилию Олигерьева. В «Бархатную книгу» записаны мы не были, однако привилегии дворянские имели. Предки наши в службу государеву не лезли как иностранцы лихие, которые «на ловлю счастья и чинов» со всех сторон полезли в Россию, зато на небольших должностях служили честно и бескорыстно, за что прапрадеду моему отписана была эта деревенька, до сих пор называемая Олигерьевкой.

За то, что мои предки были грамотными, читали книги на непонятных языках, их называли чернокнижниками и колдунами, могущими одним взглядом отправить людей то ли в рай, то ли в ад.

В годы Второй Смуты дед мой служил чекистом на небольшой, но важной должности, выполняя конфиденциальные поручения товарища Бокия Глеба Ивановича, комиссара и начальника специального отдела ВэЧэКа.

Репрессии деда моего сильно не затронули, а вот папенька мой был послан за границу с каким-то специальным заданием и там сгинул в безвестности. Но, судя по тому, что дед мой сильно не горевал по своему любимому сыну, да и то, что матушка моя тоже не была в постоянном трауре, сдаётся мне, что папенька мой исчез с их ведома и, возможно, даже и сейчас где-то жив, но не подаёт известий о себе, чтобы не навредить нам.

Я родилась через два года после отъезда папеньки в командировку, но записана под его именем и дед мой всегда говорил, что я дочь своего отца. Вот и подумайте, как и что может быть. Я хоть старушка и отсталая, однако, сделала генетический анализ волоса, найденного в расческе моего отца, со своими. И анализ дал результат, что я дочь своего отца и подозрения, что мать была ему неверна, оказались ложными.

Однажды мне приснился сон, что в мою спальню вошли папа, мама, дедушка. Они стояли и смотрели на меня, а папа улыбался шире всех. Потом он подошел, погладил меня по щеке, поцеловал и ушёл.

Когда я рассказала о своём сне, то дедушка и мама успокоили меня, объяснив, что детям часто снятся родители, которых они никогда не видели. Но фотографию-то я видела и знаю, как выглядит мой папа.

Вот ещё что. Мой дед передал мне вот эти два ключа и сказал, чтобы я их хранила как зеницу ока и передала по наследству только кровным родственникам как семейную реликвию. Так что, Олег, бери эти ключи и владей ими. Я не знаю, от чего они, от каких дверей, но, возможно, ты разберешься, что и к чему.

– А дед ваш не рассказывал, чем он занимался у Бокия? – спросил я.

– Точно сказать не могу, – сказала моя новая родственница, – он был у них вроде алхимика и искателя крупных кладов, закопанных вельможами на чёрный день.

– И как, находил он клады с золотом и бриллиантами? – улыбнулся я.

– Зря иронизируете, уважаемый Олег, – сказала Клара Никаноровна и подошла к старинному и громоздкому комоду, который был больше похож на старинный ларь с выдвижными ящиками, в которых спокойно разместится взрослый мужчина. Достав связку с маленькими ключиками, она открыла правый верхний ящичек, вернее – ящик, и достала массивную деревянную шкатулку. Открыв другим ключиком шкатулку, она подняла крышку и подозвала меня. – Смотрите, вот это ордена, которые мой дед получил за службу в ВЧК.

В уголке шкатулки рядом с какими-то бумагами лежали два ордена Боевого Красного Знамени без колодок, такой же орден Ленина и знак почетного сотрудника госбезопасности товарища Громова. Внушительный иконостас не только для того времени, но и для сегодняшнего. Сегодня столько орденов имеет какой-нибудь пресс-секретарь премьер-министра, но никак не действительно заслуженный человек. А у Глеба Бокия, которого расстреляли в 1937 году, был всего лишь один орден Красного Знамени. Вообще-то, у умного начальника все подчинённые имеют много наград и других поощрений. А такого начальника самой высокой наградой не обойдут. А вот и обошли, самая высокая награда досталась – пуля в лоб. И не серебряная, а простая из томпака со стальным сердечником.

– Эта шкатулка сейчас ваша, – сказала Клара Никаноровна. – Вы человек серьезный и семейные ценности хранить умеете. Возможно, даже бумаги эти помогут вам в вашем писательском труде.

– Спасибо, – сказал я, – пусть эта шкатулка полежит в вашем комоде, у меня пока нет того, что можно было назвать рабочим столом и куда я мог складывать необходимые для себя вещи.

– О, это всё поправимо, – улыбнулась хозяйка, – пойдемте, я вам покажу кабинет моего деда. Можете располагаться там по-хозяйски.

Кабинет представлял собой отдельную комнату в стороне от всех жилых помещений. В деревнях такие подсобные помещениях называют клетью, а помещения под ним – подклетом.

Подклет это всё то, что находится на первом, цокольном этаже дома. Там располагаются погреба, мастерские, кладовые и прочие подсобные помещения.

Собственно говоря, клеть – это составная часть дома, объединённая общими сенями.

Входя в любой дом, мы сначала попадаем в сени. Из сеней мы можем пройти в любое помещение, то ли в горницу, то ли в светлицу, то ли в другую клеть.

Кабинет нашего старшего родственника находился как раз в такой клети. Клеть была немаленькая, примерно четыре на четыре метра, с одним широким окном. Справа стоял деревянный топчан, слева книжные полки, письменный стол с двумя тумбами, сработанный местным умельцем, крепкий деревянный стул. Слева от входа стояла небольшая печь-голландка с изразцами синего цвета под «гжель».

– Дед мой тут и работал, и ночевал здесь же, – сказала старушка, – так что, осваивайтесь и часто не оставайтесь здесь, чтобы жена ваша обиду на вас не таила. Вот вам и место, где можно держать все ваши нужные вещи.

Честно говоря, я даже не знал, что мне делать со всем этим. Как говорится, в зобу дыханье спёрло. Мы мечтали заиметь маленький домик в деревне, где я буду сидеть в маленькой беседке в огородике и писать что-то такое проникновенное, от чего у местных барышень будут наворачиваться слезы, а мужики будут усмехаться и, подмигивая, говорить мысленно о себе: «Знай, мол, наших». И вот на тебе, целый деревянный дом в экологически чистом месте и сделанный из экологически чистых материалов, которые «дышат», не то, что каменные клетки квартир многоэтажных домов.

Внешний осмотр дома показал, что сруб ставили мастера, знающие секреты русского строительства. Годовые кольца северной стороной были обращены наружу, создавая внутри дома прослойку годичных колец южной стороны, защищающую от сильных морозов. Одним словом, как естественные нагревательные панели в современных домах.

Помнится, в семидесятые годы прошлого столетия в городе Хабаровске был построен очень современный панельный дом с встроенными в стены отопительными элементами. Когда дом собирали, то отопительные элементы оказались снаружи и совершенно не отапливали квартиры. Это же не сруб, девять этажей не разберешь и не соберешь заново.

Ручки и пробои на дверях были кованые, потемневшие, но не ржавевшие в разные периоды года, а там, где ими пользовались чаще, они блестели как серебро.