Я хотел повернуться, но мой взгляд привлекло что-то блестящее на полу паланкина.

– Что это? – Я наклонился вперёд и сам ответил на свой вопрос: – Осколки стекла.

Гариус наклонил голову.

– Госпожа пытается открыть новые глаза в Вермильоне. Она знает, что мои сёстры идут за ней – возможно, она в отчаянии. Надеюсь на это. В любом случае, советую не пользоваться зеркалами. Таким красавчикам, как ты, не нужно проверять своё отражение – это развлечение для таких уродцев, как я, на тот случай, если мы забудем, как выглядим, и начнём думать, что мир взирает на нас благосклонно.

– Я давно отказался от зеркал. – Меня передёрнуло: слишком часто я мельком замечал в них движения, которых там быть не должно, слишком много проблесков, которые могли оказаться синими. – Твои сёстры оставили нас, чтобы отыскать проклятую женщину, но что остановит её, если она решит выйти из какого-нибудь зеркала и поубивать нас, пока их здесь нет? Не говоря уже о проблеме с гулями, которая никуда не делась. Бабушка сказала, они нужны, чтобы отвлечь внимание и задержать её здесь. Что ж, теперь она ушла… но мы по-прежнему обнаруживаем пропажу тел – и мёртвых и живых. Мне это не нравится. Совсем не нравится.

Гариус поджал губы.

– Мне это тоже не нравится, маршал, но уж что есть, то есть. Уверен, моя сестра-близнец оставила заклинания на этом городе, чтобы уберечь его от Синей Госпожи – по крайней мере, от физического проникновения. Этот урок она усвоила в очень юном возрасте. Об остальном должны позаботиться мы сами.

Я вздохнул. Я бы предпочёл услышать приятную ложь, чем страшную правду.

– Служба зовёт. – Я глянул на Чёрный Двор, собираясь уйти. Там уже почти никого не осталось, только несколько скорбящих, следивший за погребальным костром клирик, и, разумеется, стража Гариуса. Воздух над углями дрожал, напоминая мне о том, как дрожал Ад, когда слишком много людей умирали одновременно, и их души проникали через границы. Я уставился на горячий оранжевый холм, и через рябь жара заметил приближавшуюся фигуру. Я глядел, не понимая, что это, пока фигура не обогнула костёр, и я её не рассмотрел.

– Господи Боже! Стража! Стража! – Дрожащей рукой я указывал на тварь, спокойно идущую в сторону трибуны. – Это… это… – я понятия не имел, что это.

Шесть человек у нижних ярусов посмотрели на меня, а потом, проследив за моим пальцем, похоже, впервые увидели человека с содранной кожей. Они в ужасе отскочили, но лишь на миг, поскольку были тренированными и закалёнными. Бабушкина элита. Как один они потянулись к мечам… а потом как один, опустили руки и отвернулись. Спустя мгновение они уже стояли, как раньше, словно безволосый, бескожий человек в чёрной накидке не шёл спокойно в их сторону.

– Что? – Я оглянулся на Гариуса в паланкине. – Какого чёрта? Гариус! Скажи им! Это же одержимый! Им овладел клок-и-боль!

Два стражника посмотрели на меня, будто бы оскорблённые тоном моего голоса.

– Оставь, Ялан. Лунтар друг.

Я вытащил меч и быстро подбежал к паланкину Гариуса. Я бы спрятался за ним, да только паланкин прижимался задней стенкой к стене здания, к которой была пристроена трибуна.

– Эта тварь – друг? Да с него вся кожа нахуй содрана! – Я посмотрел на дворцовых стражников, которые осматривали двор в поисках угроз стюарду. – И какого чёрта творится с твоей стражей?

– Сожжена. Не содрана. – Человек в чёрной накидке улыбнулся мне, взбираясь по последним ступеням, оставляя за собой мокрые следы. – А стражники почти забыли, что они видели. Память – это ключ к любому человеку. Это всё, что мы есть.

Я не опускал меч, пока он шёл последнюю пару ярдов. Раньше я видел обожжённых людей, и искренне хотел бы, чтобы не видел. Наш гость выглядел, как мой отец, если бы он решил выбраться из гроба, после того, как его хорошенько поджарило пламя.

– Лунтар, – Гариус приветственно скривил руку. – Рад тебя видеть, старый друг.

– Приятно встретиться, Голлот. А это, должно быть, твой внучатый племянник, Ялан. Редкий человек.

Я опустил меч сильнее, чем хотел, и меньше, чем позволяли приличия.

– Вы меня знаете?

Лунтар снова улыбнулся. Для человека, который должен бы кричать от жуткой боли, он казался весьма жизнерадостным. Пока он говорил, его обожжённая кожа трескалась и выделяла влагу.

– О тебе я знаю намного меньше, чем почти о любом человеке. Что и делает тебя редкостью. Твоё будущее слишком переплетено с будущим Эдриса Дина, так что слишком сложно разглядеть.

Я нахмурился. "Присягнувшие будущему меня не видят", – вот что Эдрис Дин сказал о себе. И тот факт, что в моём будущем он маячил не меньше, чем в прошлом, меня никак не радовал. Я, может, и хотел его смерти, но вовсе не горел желанием лично браться за это дело.

– Мои соболезнования по поводу утраты отца, принц Ялан. – Лунтар заговорил в тишине, вместо которой должен был звучать мой ответ. – Однажды я встречался с ним. Хороший человек. Утрата твоей матери изменила его.

– Я… – Я сглотнул и закашлялся. – Благодарю.

– Лунтар, чем мы обязаны этой честью? – спросил Гариус.

– Ты же знаешь меня, Голлот. Я всегда гоняюсь за возможностями и вероятностями. Или они гоняются за мной.

Лунтар посмотрел на бледное небо над крышами домов. На его черепе блестела высохшая кожа, и я сделал шаг назад, или сделал бы, если б не упёрся в стену и не ударился в неё головой.

– Идёт беда. – Он говорил в небеса.

– Не надо быть магом будущего, чтобы это понять. – Я потёр затылок. – Беда всегда идёт.

– Будет нападение? Где? – спросил Гариус.

– Да. – Лунтар снова посмотрел на нас. – Но всё гораздо глубже. Твои сёстры отправились остановить Мору Шиваль, но этого недостаточно. Мир разрушен, и не только эта империя, не только эти земли, но сам мир, от основания гор, до небес и выше. Армии мёртвых – это только начало.

Я задумался о "Море Шиваль", а потом вспомнил, что в воспоминаниях бабушки госпожа Шиваль в сапфировой диадеме явилась убить старшего Голлота. Примерно после этого она и стала Синей Госпожой.

– Сколько времени у нас осталось? – спросил Гариус.

– Несколько месяцев.

– Месяцев? – спросил я. – До нападения? – Бабушка вернётся к тому времени, и это будет уже её проблема.

– Нападение начнётся очень скоро. Возможно, оно уже началось. Несколько месяцев до конца.

– Конца чего? – вопросительно развёл я руками.

Лунтар повторил мой жест, а потом развёл руки ещё шире, описав и дворец и небо.

– Всего.

Я рассмеялся.

Он уставился на меня.

Я снова попытался рассмеяться. Бабушка сказала, что её война с Синей Госпожой была по поводу конца мира. Я не воспринял её слова буквально. Или, точнее, понял слова, но не принял их. Да, Зодчие сломали мир, повернув своё колесо; да, маги вроде Келема, Сейджеса и остальных ломали его ещё сильнее всякий раз, как использовали магию… но конец? Я знал, что Синюю Госпожу интересовало то, что последует за уничтожением всего сущего – но это всегда было где-то далеко, спустя много лет, проблема на будущее. Даже после отбытия бабушки в Словен, я не думал, что на кону действительно всё. Не целый мир. Может, Красная Марка, или земли вокруг Ошима. Но я всегда представлял себе, что можно будет куда-нибудь убежать, где-нибудь скрыться.

По крайней мере, теперь я понимал спешность… или отчаяние… которое сорвало Красную Королеву с трона, вынудив оставить любимый город перед угрозой, и отправиться на войну в дальние страны, в возрасте, когда многие бабушки, седые и сморщенные, тихо вяжут в уголку, отсчитывая свои последние деньки.

– Месяцы! – я снова произнёс это слово, чтобы посмотреть, не станет ли оно теперь лучше на вкус. Не стало. Да, я как-то говорил, что шесть месяцев это вечность, но прямо сейчас этот срок казался существенно меньше достаточного. По какой-то причине в моём уме всплыл ребёнок Дарина, хотя я и видел-то лишь пухленькие розовые ножки и пухленькие розовые ручки, тянущиеся к тяжёлой от молока груди Миши. И, честно говоря, я не смотрел на ребёнка. Но шесть месяцев не много ей дадут.