В Первопрестольной великий князь Романов отдал дань вековой традиции русских полководцев. Он съездил в Сергиеву Пустынь (Троицко-Сергиев монастырь) — поклониться Святому Угоднику, благословившего на подвиг Дмитрия Донского, отправлявшегося на Куликово поле.
Перед Киевом адъютант Скалой обратился к Николаю Николаевичу с просьбой:
— Ваше высочество, меня в Москве просил редактор «Московских ведомостей» Михаил Никифорович Катков об одном важном деле.
— Каком?
— Он просит присылать ему официальные телеграммы с войны. Их он будет печатать на первой странице газеты для москвичей. И не только для них: катковские «Ведомости» читает вся Россия.
— Хорошо, такую просьбу уважить надо. Дмитрий, ты от моего имени позаботься о том, чтобы Каткову дублировали мои телеграммы, отправляемые в Главный штаб.
— Будет исполнено, ваше высочество.
— А кто он, Катков? Кажется, я его знаю.
— Он был в «Русском вестнике», когда там печаталось моё описание «Путешествие на Восток Его Высочества в 1872 году». Помните?
— Как же не помнить! Моя супруга прочитывала каждый номер газеты. Всё ей было в тех заметках интересно...
Поезд шёл на Кишинёв долгих пять дней. Пустого времяпрепровождения не было: штаб командующего Дунайской армией начал работать ещё до прибытия на место, в пути. Великий князь наставлял своих штабистов:
— Учтите, мы начинаем кампанию в трудных условиях. До сих пор все против нас: и дипломатия, и климат, и отсутствие флота на Черном море...
Офицеры в ответ замечали:
— Это главные трудности, ваше высочество. А к тому ещё организация армии, вооружение, пути сообщения, интендантство. Ведь всё это далеко не в совершенном виде.
— Да, это мы ещё увидим. А пока надо занять войска, раз пушки стрелять ещё не начали.
— С чего вы решили начать, ваше высочество?
— Я прикажу делать ротные и батальонные учения, чтобы войска работали. И сам буду производить смотры.
— А мы, походный штаб?
— А вы? Посмотрим, как будет работать штаб.
В Киеве поезд великого князя простоял 52 минуты. После обхода выстроенного почётного караула Николай Николаевич в зале местного вокзала принял благословение от митрополита Феловия. Затем у местного начальства поинтересовался:
— Как в Киеве встречают воинские эшелоны на станции? Чем радуете людей?
— Ваше высочество, общественность города сейчас рук не покладает. Самоваров в зале, сами изволите видеть, десятки. Больше городскими купцами поставлено.
— Сколько за раз наливаете чая?
— По двести солдатских кружек, ваше высочество. И столько же раздаётся порций питания.
— Что входит в одну порцию?
— По установленному порядку два стакана чая, кусок сахара и большая пшеничная свежеиспечённая булка.
— Отменно. И много ли уже роздано порций на киевском вокзале ратникам?
— К вашему приезду счёт пошёл уже на шестнадцатую тысячу, смею заметить...
Недалеко от границ Бессарабской губернии Николай Николаевич на одной из маленьких станций приказал остановить поезд. Он знал, что здесь походным лагерем расположился 6-й сапёрный батальон, носивший его имя. Встреча с сапёрами получилась исключительно тёплой.
В пять часов утра поезд прибыл в Кишинёв, где уже разместилась главная квартира Дунайской армии. Встречей руководил начальник армейского штаба генерал Артур Адамович Непокойчицкий. В сопровождении полусотни Собственного Его Величества конвоя Николай Николаевич отправился в штаб. На площади перед вокзалом и на главной городской улице горели смоляные бочки, освещая путь.
В тот же день командующий начал делать смотры войскам, собранным у города. Первой частью, которую он посетил, стала 8-я Конно-артиллерийская бригада. Великий князь остался доволен её состоянием: солдаты имели здоровый и крепкий вид, орудийные упряжки нареканий не вызывали.
Утром следующего дня смотрелся 130-й пехотный Херсонский полк 33-й дивизии. «Его Высочество сделал ломку фронта стрелковых рот, и она показалась молодецкою в полном смысле слова».
Бывали и казусы. У генерала Ванновского, командира 12-го корпуса, великий князь после смотра одного из пехотных батальонов спросил:
— Отчего у некоторых солдат в ранцах есть сапоги, а у других нет?
— Как нет, ваше высочество?! У всех они есть.
— Где же?
— Да в ранцах. Кожа, подошва. Ещё не сшиты.
— Тогда зачем же Военное министерство говорит, что у него всё готово, хотя на трое пар солдатских сапог?
— Что готово, что не готово, ваше высочество, увидим на Дунае. Дай Бог, чтоб наш солдат не был бос по весне...
26 ноября командующий «сделал церковный парад Георгиевским кавалерам». На обед к великому князю были приглашены нижние чины из 14-й пехотной дивизии генерала Драгомирова, награждённые Знаками отличия военного ордена. Таких солдат и унтер-офицеров в дивизии оказалось 14 человек.
...Вызывало большую тревогу то, что войска собирались к границе разрозненно, с опозданиями. На обеде великий князь как-то обратился к князю Шаховскому, командиру 11-го корпуса:
— Как твой штаб, Шаховский? Начальник штаба приехал?
— Нет ещё, ваше высочество.
— А старшие адъютанты?
— Тоже ещё нет.
— Кто же у тебя тогда сейчас есть из штабных?
— Корпусной доктор, священник и один обер-офицер для поручений. Вот на сегодня весь мой корпусной штаб.
Среди собравшихся за обеденным столом генералов и офицеров раздался дружный смех. Не смеялся только командующий армии.
— Хорошо теперь нам смеяться. Но что было бы, если бы война уже началась? Что бы мы тогда делали, господа начальники?..
Князь Шаховский на том обеде доложил великому князю, что полковые кассы в его корпусе уже опустели. Выданные перед отправкой на Юг денежные суммы израсходованы полностью. Николай Николаевич ответил:
— Вчера вечером мне доложили, что полевое казначейство привезло для армии денег на двести тысяч серебром. Но телеги застряли в грязи перед Кишинёвом. Сейчас их вызволяют. Денежный обоз оказался никуда не годен. Телеграммой я потребовал у столицы выписать другой денежный обоз, из Берлина.
Через несколько дней Николай Николаевич не без возмущения сказал начальнику армейского штаба Непокойчицкому:
— Артур Адамович, из Санкт-Петербурга получил уже пятую телеграмму от министра финансов. И в каждой он шлёт мне решительный отказ выдать на содержание армии деньги золотой монетой. Каково!
Непокойчицкий в ответ только развёл руками. Великий князь спросил:
— Сколько денег осталось у нашего главного интенданта денег серебром?
— Сегодня утром о том он мне докладывал. Всего двести тысяч, ваше высочество.
— А что это может для нас значить, Артур Адамович?
— Только то, что если мы войдём в Румынию и будем за провиант и прочие услуги расплачиваться ассигнациями, наша кредитная бумажка, то есть рубль, сразу обратится в четвертак.
— Тогда опять буду требовать от Петербурга прислать нам денег в монете. При получении первых сумм раздавайте их отдельным воинским командам и офицерам, что людей имеют.
* * *
Война ещё не началась, а войска, назначенные в состав Дунайской армии, уже показывали свою слабину. Она виделась прежде всего на смотрах воинских частей и в походных движениях. Оказалось, что понтонные повозки, весившие 150 пудов, а с фуражом на них — 160 пудов, упряжка из шести лошадей вытащить из грязи не может. Это показал смотр 5-го понтонного полубатальона.
Но были и отрадные вести. Так, 129-й пехотный Бессарабский полк при морозе 18 градусов сделал три перехода по снегу, глубина которого доходила до колена. И при этом ни один солдат не отстал от своего полка. Выслушав доклад дежурного офицера, Николай Николаевич только и мог сказать:
— Какие молодцы, слов нет! Пишите приказ по армии: от меня благодарность полковому командиру бессарабцев...
