– Около стенки, – рычит учительница. Он кидает на соседний стул рюкзак и садится. А я изумляюсь. За одним столом расположились три абсолютно разных на вид парня. Жгучий брюнет, дерзкий блондин и миловидный шатен. Но есть нечто, что делает их очень похожими, несмотря на разницу во внешности. То, как они держатся. Они ведут себя так, будто все здесь принадлежит только им. Будто даже воздух вокруг – собственность Делионов.

– Мишель, – произносит Феррар, вырывая меня из размышлений. Ее голос звучит устало.

– Я – Капюсин, мадам, Мишель – это фамилия, – говорит девушка, которая в полном одиночестве стоит в левом углу.

Мне знаком ее взгляд. Взгляд человека, вокруг которого слишком много идиотов, и у которого нет больше сил реагировать на их присутствие.

– Капюсин, сядь между Пьером и Квантаном, будь добра.

Девушка аккуратно складывает свои вещи в красную лаковую сумку и идет в красных лаковых туфлях на маленьком каблучке к своему месту. Пока она идет, глядя строго вперед, несколько девиц с недовольным видом перешептываются между собой. Похоже, дело в том, что Капюсин заняла знатное место между двух красавчиков, да только, кажется, ей все равно. Квантан встает, пропуская девушку, и та равнодушно благодарит его. Ее волосы пепельного цвета аккуратно причесаны, на шее красуется красный шелковый платок. Она сильно отличается от остальных девушек в классе. Гляжу на нее, и мне на ум приходит сдобная булочка, такая же мягкая и пышненькая. Круглые плечи, милые щеки. Карие глаза смотрят на пустую доску. На девушке черная юбка и белая блузка. Когда она проходит мимо, в воздухе повисает сладкий цветочный запах. Я опускаю голову и смотрю на свои видавшие виды «конверсы», джинсы с дырками на коленях и серую бесформенную толстовку. Мне вдруг становится неловко…

Пьер поворачивает голову к Капюсин.

– Ты приятно пахнешь, – шепчет он.

Она улыбается в ответ. Бывает же такое: просто улыбка, а ощущение, словно человек изнутри светится.

– Спасибо, – шепчет она, не глядя на него. А Квантан тем временем выразительно смотрит на Пьера и закатывает глаза; тот, в свою очередь, просто пожимает плечами, но его тонкие губы разъезжаются в мальчишеской улыбке. Один Рафаэль совершенно чужд происходящему, он нервно барабанит пальцами по столу. Пьер машинально ловит его руку, перестань, мол, но Рафаэль резко поднимает на него черные глаза, и Пьер отпускает его, качая головой. Рафаэль вытаскивает из кармана пачку сигарет и начинает стучать ими по столу. Одну сигарету он сует за ухо. В это время Феррар рассаживает остальных учеников и записывает, кто с кем и где сидит. Я стою у доски, но на меня никто, кроме Квантана, не смотрит. Он замечает, как я разглядываю Рафаэля, и шепчет:

– Ты как?

– Хорошо, а ты?

Он не успевает ответить: мадам возвращается к доске и вспоминает о моем существовании.

– О, я совсем забыла о тебе, как, ты сказала, тебя зовут?

– Леа.

Она прищуривается, рассматривая класс.

– Леа, между Пьером и Рафаэлем, – будто оглашая приговор, отчетливо произносит она.

Я даже не успеваю занервничать или подумать о великом стечении обстоятельств. В классе устанавливается тяжелая тишина, которая настораживает меня сильнее всяких теорий о существовании судьбы. Квантан глядит на учительницу, как на умалишенную, но встает, пропуская меня. Капюсин придвигает свой стул ближе к столу, чтобы я могла пройти. Пьер тоже приподнимается. Рафаэль не шевелится. Я жду, чтобы он убрал свой рюкзак с моего стула. Проходит секунд пять.

– Можешь убрать свой рюкзак? – интересуюсь я, стараясь говорить спокойно, хотя во мне растет раздражение.

Весь класс смотрит на меня, не сводя глаз. И все из-за Рафаэля.

– Нет, – коротко бросает он, и я понимаю, что впервые за все это время слышу его голос. Такой глубокий и низкий. Он говорит без всякого выражения, а потом снова до меня доносится идиотское девичье хихиканье.

– Месье Рафаэль, уберите рюкзак. И это не просьба! – железным тоном провозглашает англичанка.

– Нет, – повторяет он.

Лицо учительницы приобретает багровый оттенок.

– Знаете, некоторые люди считают, что по каким-то непонятным причинам им слишком много дозволено.

– Например, вы, – отрезает он. – Она здесь сидеть не будет.

В его голосе сталь потверже той, что у мадам Феррар. В этом низком красивом голосе звучит глубокая уверенность.

– Вытащите сигарету из-за уха, вы находитесь в моем классе! – кричит учительница, ударив рукой по столу. – Вы обязаны проявлять уважение, в противном случае я попрошу вас пройти в кабинет директора. Освободите девочке место, не вам решать, кто и что будет делать на моем уроке!

– Я ненавижу повторять. ОНА. ЗДЕСЬ. СИДЕТЬ. НЕ БУДЕТ, – твердым тоном чеканит Рафаэль.

Мадам Феррар меняется в лице. Я вижу, как она кипит от возмущения. А еще вижу холодное и твердое, как кусок льда, лицо Рафаэля. И опять раздается чье-то дурацкое фырканье и хихиканье.

И именно в этот момент что-то во мне лопается, Мика. Огромный раскаленный воздушный шар, который был заполнен кипятком, взрывается во мне. И мне становится плевать, был ли у тебя такой же голос, как у него… Одинаковые ли у вас были глаза… Обладал ли ты такой же мужественной красотой… Кусал ли ты губу, как это делает он… Мне становится абсолютно плевать на это. Передо мной сидит очередной самоуверенный засранец, который считает, что ему можно указывать, где она, то есть я, сядет или не сядет, словно меня тут вовсе нет…

Одним движением руки я вытаскиваю сигарету у него из-за уха и ломаю ее. Вторым движением скидываю его рюкзак на пол. Он смотрит на меня, наконец-то увидев, его черные глаза засасывают, и я вижу, как в них вспыхивает огонь. Клянусь, на секунду мне показалось, что на черном фоне его глубоких глаз полыхают языки пламени, но этого оказалось недостаточно. Я превратилась в айсберг, Мика. За последний год во мне собралось слишком много льда, хотя, возможно, это и не бросается в глаза. Мое собственное тело ощущает холод моей души и не противится ему. Мы с ним слились в одно целое, потому что так проще, Мика. Легче быть хладнокровным айсбергом, чем полыхающим огнем…

Я сажусь на стул и отворачиваюсь. Закрываясь от черной дыры, в которую он пытается меня засосать.

– Может, начнем урок? – интересуюсь я обыденным тоном, и мой голос при этом не дрогнул.

На секунду в классе наступает гробовая тишина, которую тут же нарушает веселое фырканье Пьера. За ним начинает смеяться и тут же заходится в кашле Капюсин. Все остальные молчат. Квантан смотрит на меня серьезным взглядом, слегка качая головой.

– Открываем страницу сто девяносто два, – как-то слишком весело и бодро говорит мадам Феррар, и в первый раз за утро я вижу ее улыбку. Мне становится ясно, что она ничем не лучше Пьера, которого терпеть не может…

Я сижу, вся сжавшись, потому что боюсь, как бы Рафаэль не начал ругаться, но он смотрит прямо перед собой и больше не поворачивает головы в мою сторону. Он практически не шевелится, лишь сжимает кулак, и костяшки его пальцев белеют. От этого мне становится не по себе…

– Отныне в мои часы вы обязаны сидеть каждый на своем месте, – вещает Феррар в конце двухчасового урока, – не могу поверить, что мне пришлось рассадить терминал, как каких-то пятиклашек…

А я не могу поверить, что рядом со мной сидит твой брат, Микаэль…

Звонок, возвещающий конец урока, звенит, как спасительный колокол. Каждая мышца в моем теле напряжена. Правым боком я ощущаю точно такое же напряжение, исходящее от Рафаэля, но за все два часа он даже на миллиметр не повернул головы в мою сторону, не коснулся меня локтем, не задел ногой под столом. Абсолютно никакого контакта. Квантан вскакивает с места, освобождая проход, и, наверное, все за нашим столом ощущают исходящие от нас волны, потому что собираются очень быстро. Даже Капюсин, в чьей сумке, должно быть, царит идеальный порядок, как попало кидает туда свои вещи и спрыгивает со стула. За мной поднимается Рафаэль, и я спешу к выходу, так же старательно избегая его. Весь урок я сидела, как приклеенная, ни разу не посмотрев в его сторону, и практически не шевелилась два часа, чтобы, не дай Бог, случайно не коснуться его. Перед дверью возникает фигура мадам Феррар. Запыхавшись, она объясняет, что забыла в классе свои очки. Я отступаю на шаг, пропуская ее, и врезаюсь в кого-то, вдобавок наступив ему на ногу. Этот кто-то очень тихо шипит себе под нос ругательства, но я все равно слышу его, потому что мое ухо на уровне его губ. Я не спеша отхожу от Рафаэля, делая вид, что вовсе не заметила столкновения, не почувствовала его, не услышала… Словно все нервные окончания в моем теле не оголились в этот миг. Пульс бьется в ушах, оглушая, чувства обостряются, и в то же время я как в тумане… Собравшись, я делаю два шага в сторону и глубоко вздыхаю. Теперь я на безопасном расстоянии.