— К сожалению, придется. Это самая сложная и самая темная магия, которую только знает Гарри. Когда мы читали о нем в «Волхвовании наитемнейшем», автор назвал крестраж изобретением настолько мерзким, что о нем и писать не стоит. Мы тогда решили, что автор намекает на сложность и недоступность этих чар. Но даже для наитемнейших это явление мерзко само по себе. Расщепленная душа не имеет ни малейшей ценности, в то время как самые мощные ритуалы требуют именно целостности души.

— И как ее достигнуть? — спросил Тео и потянулся за третьим сандвичем.

— Для начала каждый день необходимо произносить формулу. Думаю, большинство наших сверстников отсеялось бы уже на этом этапе. Время рассчитывается для каждого индивидуально. Мне полагалось просыпаться в пять утра, чтобы произнести формулу в свой час. Так что если у вас есть подозреваемые, можно попробовать рассчитать его час для формулы.

— Ты о чем?

— Нотт, милый, включи мозг! — недовольно протянула Грейнджер. — Это ведь ясно как день. Вряд ли ваш преступник родился в тот же день и час, что и я. Его ритуальное время может приходиться на глубокую ночь, и тогда он явно недосыпает в последние полгода. Либо же наоборот — в разгар рабочего времени он каждый день отлучается со своего места. Ну и, конечно же, у него должен быть список формул.

— Список? — Тео окончательно запутался.

— Конечно. Для каждого дня недели своя формула.

— Слушай, Грейнджер, а для произнесения формул нужно какое-то определенное условие? Может, стоять с цветком чертополоха в зубах лицом на север, или наоборот, полностью голым повернуться на восток?

— Маг заключает себя в магический кокон на время произнесения формулы. Но это не те магические круги, что показывают в маггловских фильмах. На данном этапе чертить ничего не надо, а кокон образуется простейшим заклинанием. Когда я говорю «простейшим», я имею в виду что-то не намного сложнее высшей трансфигурации.

— То есть, нам нужен человек с высоким уровнем магических знаний и умений. Грубо говоря, кто-то из отличников.

— Версию строишь ты. Считай меня энциклопедией: только факты. Говорить, прав ты или нет, я не обязана.

— Но тебе самой интересно раскрыть это дело, — попытался подколоть ее Тео.

— Может быть, — туманно ответила Грейнджер. — Продолжим?

— Я должен написать Поттеру. У них есть еще полдня, а у нас всего-то три подозреваемых. Можно успеть опросить их сотрудников и родных.

— Занимайся, — Грейнджер пожала плечами, подобрала ноги под себя и, воспользовавшись тем, что Тео отвлекся, подвинула к себе блюдо с сандвичами.

К тому времени, как сова с письмом вылетела в окно, сандвичей уже не осталось. Тео тяжело вздохнул.

— Грейнджер, ты пытаешься наесться на всю оставшуюся жизнь?

— Да, и как ты удачно подметил — это твоя забота. И вообще, сытый информатор — разговорчивый информатор.

— Ага, как вчера. Вырубилась прямо за столом, да еще и посреди разговора, — напомнил Теодор.

— Я все равно все слышала, — парировала Грейнджер. — Кстати, сон — тоже неплохая идея. Раз уж ты решил, что Гарри должен опросить всех, прежде чем вы продвинетесь дальше.

— Нужно же нам знать наверняка, что наши подозреваемые подходят. Вдруг первая же проверка отсеет всех, что тогда делать?

— Мерлин, ты как будто первый день в аврорате. Искать настоящего убийцу, разумеется. Тем более, у вас есть такой прекрасный консультант, как я. А раз уж у вас так много времени, и ты, похоже, не желаешь возвращать меня в камеру, я позволю себе немного вздремнуть.

— Послушай, а вот эти формулы. Где ты их вообще достала? Может, спросить, кто последним покупал такую книгу?

— Да, конечно, зайди с этим во «Флориш и Блоттс». Вдруг повезет. Формулы, Тео, сами по себе бессмысленны. Книга есть — точнее, была — в Запретной Секции в Хогвартсе, но я не исключала бы наличие еще одного экземпляра. Мало ли чистокровных семей в Британии, и кто знает, какие сокровища достались им по наследству. Вполне вероятно, что подобная книжица даже есть в твоем родовом гнезде.

— Где я не появлялся уже лет десять и даже не знаю, стоит оно на своем месте, или его сожгли по неосторожности домовики, свихнувшиеся на старости лет, — буркнул Тео. — Ну так почему дело не в формулах?

— Потому что, как только ты рассчитал свой час для произнесения формул, ты должен проделать еще одну работу. Магу необходимо создать собственную книгу формул, которой сможет пользоваться только он и никто другой. Для этого он в рассчитанный час усаживается за стол и переписывает формулу своей кровью.

Тео передернуло.

— Грейнджер, ты же вроде образованная ведьма. Ты же знаешь, что все эти средневековые заморочки с пергаментом, исписанным кровью — всего лишь буффонада.

— Вот так, наверняка, и отсеялись остальные. Я же говорю, наш преступник — настойчивый малый. Тем не менее, Тео, веришь ты в это или нет, но переписывание формулы — первый этап ритуала. Если маг его не пройдет, остальные бессмысленны и даже опасны.

— И кто это подтвердит? — насмешливо фыркнул Тео.

— Вот, пожалуйста. Свидетельство Афидора, читай.

«И сказал же отрок Георг: суть чертовщина есть обряд приручения чар. И обучался же отрок Георг далее, без книги, самолично писанной. И когда же пришло отроку Георгу время погрузиться во тьму, тьма пожрала его, как огонь пожирает все сущее. Потому что не приемлет тьма тех колдунов, что не впустили ее в себя и только пользовать желают».

— Ну, теперь понятно? — Грейнджер посмотрела на Тео, который был немало удивлен подобным поворотом событий.

— А что такое это «погружение во тьму»? Может, Георг просто убежал и не сказал этому Афидору, что больше не хочет учиться?

— Поверь, Афидор знал, о чем говорил, — произнесла Грейнджер и сложила руки в молитвенном жесте. Вокруг нее заклубилось темное облако, и она скрылась в нем полностью. Однако облако не растаяло, как днем раньше, а наоборот, так и зависло над стулом.

— Ты обещала больше так не делать! — крикнул Тео, понимая, как глупо выглядит, ругаясь с черным облаком. Тьма забурлила, и на табурете снова показались очертания Грейнджер.

— Вот это и было погружение во тьму. Поверь, если бы тьма меня пожрала, ты бы это заметил. Тем более что я встречала отрока Георга во тьме. Она ведь не просто пожрала его, а сделала своим вечным пленником. Его тень все еще плавает там, в тумане небытия.

Тео тяжело сглотнул.

— Ладно. Верю на слово, — пробормотал он и отодвинул книгу. Отрок Георг почему-то представлялся ему розовощеким юнцом, и отделаться от мысли, что он уже лет четыреста плавает где-то во тьме, оказалось очень сложно.

Грейнджер снова начала задремывать, и Тео аккуратно толкнул ее, словно мог порезаться о выпирающие ребра.

— Хочешь спать — иди в кровать, не надо храпеть у меня на кухне. Еще упадешь с табурета, а я буду виноват.

— Невероятно трогательно, — буркнула Грейнджер и поплелась в спальню Теодора.

«Поразительная наглость», — подумал Тео, но все же двинулся за ней. Он словно знал двух разных Грейнджер: ту милую, робкую девушку из школы и вот эту закоренелую уголовницу, которая преспокойно объясняла такие вещи, о существовании которых Тео и помыслить не мог. И больше всего поражало то, что он готов был принять ее даже такой.

— Теодор, ты ведь согреешь меня? — пробормотала Грейнджер, укутавшись в одеяло.

— Не думаю, что это так уж необходимо. Я могу принести тебе второе одеяло, — предложил он.

— Ты знаешь, это не тот холод, с которым может справиться лишнее одеяло. О да, Тео, дорогой, ты знаешь.

Теодор снова вспомнил ту ночь, когда Дафна в первый раз предложила спать раздельно. Тогда хотелось выть и кататься по пустой кровати, а в районе груди словно царапало льдом. Или другое, еще более давнее. Тем утром, когда Грейнджер, красная от стыда до корней волос, выскочила из его дома, и вместе с ней улетучилось все тепло, да что там — весь воздух.

— Знаю, — он кивнул, втайне надеясь на то, что она сдержала слово и не стала хотя бы сейчас рыскать в его мыслях. Теодор прилег рядом и прижал к себе ком из одеяла, в котором пряталась Грейнджер. Из этого комка выскользнули ее пальцы и вцепились в запястье Теодора.