«Мне нечего опасаться, Стинг доверяет этим людям. Надо расслабиться и прекратить смотреть на всех букой, иначе я попросту всех распугаю», — проводила для себя своеобразный автотренинг блондинка, рассеянно разглядывая подол платья и разглаживая образовавшиеся на нём складки. Постепенно её мысли сместились в другую сторону, перебирая в котловане памяти всё хорошее, что когда-либо с ней случалось: обучение в воскресной школе и пение в церковном хоре, а также пикники по субботам, которые проводила их воспитательница на поляне прямо перед церковью, от которой уже почти ничего не осталось… Слишком смазанные, уже почти забытые картины того, как они проводили вечера всей семьёй, а отец ещё был жив и не пропадал целыми сутками на работе. Ожидаемые с особым трепетом дни рождения, на каждый из которых Стинг, пусть и с явной неохотой, но всё же дарил ей какой-то подарок, по ценности с которым ничто и никогда не могло сравниться. Длящиеся до сумерек посиделки с подружками в школьной библиотеке, а потом продолжающиеся уже дома по телефону тайные перешёптывания об объектах своей первой любви. Люси ни с кем не могла поделиться наболевшим, и горькая, словно полынь, едкая обида по этому поводу медленно разъедала всё то светлое, что имелось у неё внутри. Она ведь видела, насколько легче становится девочкам после того, как они поделятся своей проблемой и даже получат совет, как поступать дальше, но… Позволить подобной роскоши себе она не могла. Её бы просто не поняли и осмеяли. Больше, чем остаться одной, Люси боялась лишь того, что брат узнает об испытываемых к нему чувствах.
За этим множеством мыслей Люси не сразу заметила, как в доселе оживлённом зале вдруг стало меньше людей, а вслед за картинно звонким щелчком двери повисла напряжённая, глухая тишина. Резко погас свет, заставив её неосознанно вздрогнуть и прислушаться к собственному сердцебиению, которое доносилось вперебой с шумом дождя, который даже не думал стихать, а лишь набирал обороты, как и зарождающаяся внутри паника. Первым делом девушка решила, что пришло время расходиться по домам, а она просто задремала в кресле, о ней забыли. Забыли о сидящем прямо в центре зала человеке. Такое ведь бывает, правда? Подобная нелогичность заставила Люси нервно рассмеяться вслух над собой же. Смех так и застрял в горле, вырываясь наружу невнятными гортанными звуками, когда она осознала, что в комнате находится кто-то ещё. Тяжёлое, хриплое,словно у раненного при травле зверя, дыхание раздавалось со спины, а вслед за ним — череда слишком громких, неестественных по своей природе шорохов. Натянутые словно струны нервы с треском порвались, и девушка пулей метнулась в сторону двери, но уже на полпути её перехватили, сильно сжимая руку чуть выше локтя.
— Отпустите, — зашипела яростно, пытаясь вырваться, словно дикая кошка, в то время как в глазах потемнело от страха. — Я буду кричать.
— О, мисс Хартфилия, поверьте, не стоит, — этот голос она узнала сразу же: господин Дреяр, хозяин дома. — Вы ведь сами пришли ко мне. Вас могут неправильно понять.
«Да глубоко плевать мне, кто и как может меня понять!» — так сильно хотелось прокричать ему в лицо, чтобы физиономия этого дрянного старикашки вытянулась так сильно, как это только позволяют все сделанные им подтяжки, но вслед за этим в голове всплыли другие слова:
«Постарайся быть максимально приветлива со всеми, особенно с хозяином вечера. Все эти люди — обладатели немалых связей, поэтому, если мы хотим удержать дело отца на плаву, стоит всеми силами заполучить их расположение».
Люси зажмурилась, медленно считая про себя до десяти и выравнивая дыхание. Она отчетливо помнила остекленевший словно за мгновение взгляд Стинга, который указывал на одно: стоит ей провалиться — и он будет в ярости. Впасть в опалу после тех семимильных шагов, которые она предприняла для завоевания его сердца, Люси боялась едва ли не больше смерти, чего уж говорить об отцовской компании.
В первую очередь стоит успокоиться и убрать это мученическое выражение лица. Улыбку, нет, не настолько жуткую, словно идёшь к месту собственной казни. Судя по всему, это всё же возымело своё действие, так как подозрительно ведущий себя старикан наконец-то отпустил её руку и даже сделал шаг назад, тем самым покидая личное пространство несчастной. Люси едва сдержалась, чтобы демонстративно не вытереть побывавшую в захвате руку о скатерть стола, на который она сейчас опиралась.
— Прошу меня п-простить, господин Дреяр, — слегка склонив голову в знак сожаления начала девушка, нервно заламывая пальцы. — Я с самого детства боюсь темноты, поэтому я, наверное, не так вас поняла…
— О нет, что ты, прелестное дитя, ты поняла всё правильно, — старик вновь приблизился к ней, из-за чего Люси инстинктивно отшатнулась назад, но сразу же упёрлась в высокую столешницу. Отступать было некуда. Несмотря на царящий полумрак, она слишком отчётливо видела, как взгляд его блестящих глаз-бусинок был неотрывно прикован к её груди. Девушка была готова поклясться, что на его пиджак вот-вот закапает слюна, и от одной мысли о подобном её передёрнуло от отвращения с такой силой, будто по телу пустили разряд в двести двадцать. Рука на автомате скользнула назад и начала нашаривать на столе нож, вилку — да что-нибудь, что могло бы уберечь её от посягательств этого старого извращенца.
— Не смейте приближаться! Я… я буду кричать! — стараясь придать дрожащему от паники голосу побольше уверенности, заявила девушка, крепче сжимая в ладони рукоять столового ножа — крайняя мера. Вдох. Главное — это максимально потянуть время, и тогда о ней обязательно хватятся, Стинг совершенно точно вернётся за ней и спасёт. Стоит лишь проявить чуточку терпения и стойкости духа. Выдох.
— В поместье уже давно никого не осталось, кроме слуг, поэтому можешь кричать, если тебе так угодно, — эти слова прозвучали зловеще, словно шипение змеи. Словно тому, кто их произнёс, сам смысл доставлял ни с чем не сравнимое удовольствие. Люси почувствовала приближающийся приступ тошноты — словно её взяли за ноги, как тряпичную куклу, перевернули вниз головой и тщательно потрясли до тех пор, пока наружу не вывалилось то самое, что другие именуют душой. Сердце в груди замерло и, казалось, вовсе не собиралось вновь продолжать свою деятельность.
Для своего возраста этот старикан оказался на редкость проворным и сильным. Едва девушка успела краем глаза заметить какое-то движение с его стороны, как он уже стоял почти вплотную к ней, а обвешанные драгоценностями руки уже покоились на её талии. Прикосновения этого совершенно противного ей человека сдавливали намного сильнее, чем тесный корсет, душили крепче удавки. От накатившего словно цунами страха, который обдал её с ног до головы, Люси не могла пошевелить и пальцем. Она задыхалась. Панически бегающие из стороны в сторону зрачки пытались зацепиться хоть за что-то, что могло бы послужить ей спасением, но перед глазами лишь расплывались фиолетовые пятна, а очертания окружающих предметов стремительно таяли. Толстые пальцы-обрубки продолжали ощупывать её, бесстыдно забираясь под вырез платья, бесцеремонно и грубо сминая нежную кожу, на которой теперь наверняка останется целая цепочка отметин. Но не синяков Люси боялась больше всего. Это не пальцы — это змеи пробирались в неё и жалили, жалили без остановки, накачивая тело одуряющим ядом.
Разве то счастливое время, которое не продлилось и несколько дней, уже подошло к концу? Неужели она сама верила, так наивно полагала, что чёрная полоса в её жизни закончилась раз и навсегда? Тело, всё ещё хранящее в себе остатки подаренной теплоты, помнящее ласковые прикосновения, теперь медленно уничтожало само себя изнутри, сгорая от стыда и унижения. Слабеющие дрожащие пальцы выронили нож, который с глухим стуком упал на роскошный ковёр. Впервые со дня смерти отца девушка потеряла сознание.
========== III ==========
— Люси! Эй, Люси, ты слышишь меня? Очнись! — доносящийся словно сквозь плотную завесу голос казался таким тёплым, родным и близким, что к нему невольно хотелось тянуться. Не без труда разлепив тяжёлые веки, девушка обнаружила, что находится в своей комнате, тщательно укутанная в пуховое одеяло, а прямо над ней нависает брат. То искреннее беспокойство, отразившееся на его лице, заставило сердце болезненно-сладостно сжаться в груди. Всё произошедшее оказалось всего лишь дурным сном, не более. Вздохнув с облегчением, девушка закопошилась на кровати и вылезла из-под одеяла, заодно поправляя сползшую с плеча лямку ночной сорочки. Взгляд сразу же зацепился за внушительных размеров синяк на предплечье, а затем за ещё и ещё один. По коже пробежал морозец.
