========== I ==========
Смеркалось. Улицы крохотного, утомлённого трудовыми буднями города медленно погружались в сон, оставляя редких прохожих один на один с собственными страхами. Осень доживала последние свои дни, сбрасывая с деревьев листву, больше напоминающую прогнившие серые тряпки, и готовилась к приходу зимы — бесконечно долгой, сырой и промозглой. С водосточной трубы прямиком на затылок проходящей мимо девушки шлёпнулась особо увесистая капля, словно напоминающая: нечего зевать да глядеть по сторонам, если собственная шкура дорога и планируешь вернуться обратно в целости и сохранности. Выбирая между холодными стенами дома, где её давно уже никто не ждал, и подозрительно притихшим, словно притаившимся в ожидании добычи городом, миловидная блондинка всё же выбрала первое и, сильнее зарывшись носом в наглухо застёгнутый ворот куртки, прибавила шагу.
Она всем сердцем ненавидела это проклятое место — рассадник гнили, нищеты и смерти, ненавидела его до нервной дрожи в поджилках, но всё же продолжала почему-то здесь находиться. В принципе, это относилось к каждому жителю их городишки, ведь мало у кого хватало сил, чтобы вырваться из этого гадюшника и найти себе более приемлемое местечко под солнцем. Иногда складывалось впечатление, что все здесь варились в одном гигантском котле, из которого невозможно выбраться, находились в специально отведённом для них кругу Ада, где каждому приходится искупать свою вину перед миром — и самим собой.
Стук каблуков по мокрому асфальту, напоминающему бесконечное пятно нефти, странным образом не совпадал с биением сердца, образуя сплошную дробь, удивительным образом действующую на нервы. Наша героиня ступила на освещённую аллею, бесконечной лентой уходящую куда-то вдаль города, и уже по привычке через несколько шагов свернула в сторону, прокладывая дальнейший путь через заброшенный парк, за которым скрывалась полуразвалившаяся церковь. Ноги погружались в чавкающую, давно превратившую в однородное склизкое месиво, листву почти по щиколотки, каблуки проваливались глубоко в рыхлую землю, но по большей части на это было как-то плевать.
Каждый божий день её путь от дома на учёбу и обратно пролегал через этот заброшенный парк и церковь в частности. Она часто не могла отказать себе в удовольствии забрести внутрь, по сотому разу разглядывая сохранившиеся ещё кое-где фрагменты мозаек, а также полуразрушенный алтарь. Стоящие некогда стройными рядами лавки по большей части теперь были с основанием вырваны и разломаны. Сквозь разбитые окна внутрь пробирался уныло подвывающий ветер. Девушка подняла голову вверх, с откровенной скукой наблюдая за куполом церкви — когда-то давно он был украшен невиданной красоты и роскоши фресками, а теперь окончательно прогнил, демонстрируя своим посетителям лишь огромную заплатку неба и обломанные основания балок. Грусти по поводу того, что некогда процветающее и завораживающее своей красотой место теперь пришло в такой упадок, она не испытывала: чему-то прекрасному не было места в этом проклятом городе. Тот, о существовании кого давно позабыл Бог, не нуждается церкви. Здесь поклонялись скорее дьяволу.
— Скорее всего, это мой последний визит сюда, — с нескрываемой тоской в голосе произнесла она вслух, невольно засматриваясь на облачко пара, сорвавшееся с губ, и с замиранием сердца резко обернулась: позади раздался какой-то шорох. К несказанному облегчению, это оказалась всего лишь маленькая шайка крыс, копошащаяся в каком-то бесформенном ворохе, о происхождении которого не хотелось даже думать. Невольно передёрнувшись всем телом, девушка быстро прошмыгнула мимо них и направилась домой.
Её дом располагался в относительно благополучном и безопасном районе города — если таковые в нём вообще были. По крайней мере, у каждого здесь был свой собственный (или хотя бы его половина) дом, в то время как абсолютному большинству горожан приходилось ютиться в донельзя тесных и душных коммуналках. Они были построены до начала войны в качестве временного жилья для работников заводов, которых здесь было полным-полно. Но время шло, производство приходило в упадок из-за отсутствия модернизации, и постепенно процветающие некогда фабрики вместе с положившими жизнь на их существование людьми стали никому не нужны. Ситуация ухудшалась тем, что в городе был введён закрытый режим: большинство заводов были связаны с военными разработками, а утечки информации правительство боялось как огня.
«Теперь всё изменится, я уверена, Стинг обязательно что-то придумал. Он попросил меня забрать документы из колледжа, а значит, мы скоро уедем отсюда», — настраивала себя на нужный лад блондинка, со скрипом открывая проржавевшую калитку и воровато оглядываясь назад: случаи нападений с целью грабежа здесь происходили регулярно. Так, после одного из таких девушка очутилась в больнице с пробитой головой и разорванными мочками — кто-то слишком усердно пытался содрать с неё серебряные серёжки.
Ключ с первого раза попал в замочную скважину, что было уже само по себе непривычно. Сбросив с себя промокшие сапожки и на ходу стянув куртку, которая небрежно приземлилась на комод и сползла оземь, девушка сразу же направилась вдоль по длинному тёмному коридору, в конце которого узкой полоской у пола проглядывался свет. Подойдя почти вплотную к двери, она затаила дыхание и нерешительно подняла сжатую в кулак ладонь, так и не осмелившись постучать. Повисла напряжённая, глухая тишина, в которой даже стук сердца звучал до неприличия громко; нарушая это беззвучие, под ногами премерзко заскрипели половицы.
— Хватит топтаться под дверью, я знаю, что ты там, Люси. Заходи, — приглушённый, немного сиплый и без единой эмоции голос прозвучал скорее как приказ, нежели просьба. Нервно сглотнув, девушка повернула ручку и толкнула дверь, проскальзывая внутрь. Беглым взглядом она прошлась по кабинету и остановилась на рабочем столе, заваленном бумагами и папками до такой степени, что деревянная столешница слегка прогибалась под их весом. Из-за одной из таких стопок едва виднелась светловолосая макушка, обладатель которой склонился над очередным документом и тщательно вникал в его содержимое. От одного взгляда на родное лицо, которое даже в золотистом свете настольной лампы казалось болезненно-бледным, отчего-то отчаянно хотелось плакать. Сердце в груди болезненно сжалось и обвалилось вниз.
У Люси не было никого, кем бы она дорожила так же сильно, как Стингом. Вернее сказать, теперь у неё никого больше и не осталось: отец попал в автокатастрофу несколько месяцев назад, а мать умерла, когда Люси была ещё совсем малюткой. Стинг никогда не был хорошим старшим братом. Он не помогал ей с домашним заданием и не играл с девочкой, не обращал ровным счётом никакого внимания на её жалобы и не заступался, если у той случались проблемы со сверстниками. Иногда у неё складывалось впечатление, что он вообще пытается всячески игнорировать тот факт, что у него есть сестра. Люси глотала копившуюся годами обиду и упорно продолжала верить, что он делает это для её же блага. Стинг просто не желает, чтобы она окончательно превратилась в избалованную девчонку, она должна уметь сама постоять за себя, а не всё время полагаться на других.
Люси всегда, с самого детства упорно хотела стать хотя бы немного ближе к нему, тянулась к нему так искренне, как это делают изголодавшиеся по солнечному свету цветы после кажущейся бесконечно длинной ночи. Для неё он и был солнцем — жизненно необходимым, недосягаемым в своей идеальности. Настолько холодным, словно во взгляде его голубых глаз был скован весь лёд этого мира. Иногда, настолько редко, что Люси могла пересчитать эти случаи по пальцам, у него случались какие-то странные приступы нежности по отношению к ней, граничащие с меланхолией — и тогда она готова была продать душу дьяволу, чтобы они длились вечно. Эти редкие дни становились самыми долгожданными, ведь они дарили ей надежду и заставляли с утроенной жадностью стараться, работать над собой, чтобы в один прекрасный день Стинг осознал, как сильно она изменилась. Ей так отчаянно хотелось, чтобы он увидел в ней девушку. Она так сильно хотела, чтобы он хотя бы раз доверился ей и позволил помочь — и тогда она бы не упустила свой шанс и сделала всё от неё зависящее.
