– Мы подплываем к Робервалю, – произнес Дави. – Смотри, сколько домов окружено водой со всех сторон, и проклятые волны бьют в стены, точно как в Сен-Жероме! Боже мой, если дождь не прекратится, если компания «Дюк Прис» не откроет шлюзы плотин, город будет погребен под водой!

– Ты прав, черт возьми! Чего они ждут? Скольких жертв? – распалился Пьер. – Вперед, приятель, еще довольно далеко! Подниматься по Тикуапе – это то еще удовольствие!

– Это уж точно! Но если бы нам пришлось работать веслами – было бы еще хуже! Зато если бы мы гребли ими против течения, то накачали бы себе вот такие бицепсы! – засмеялся Дави. – Что ни говори, а мотор – отличное изобретение!

Друзья подмигнули друг другу; их лиц почти не было видно под капюшонами дождевых плащей. Дави бросил последний взгляд на ушедшую под воду набережную Роберваля, на корабли, оставленные на волю волн у причала.

«В чем Пьер не прав, – подумал рабочий, – так это в том, что водит своих девушек в постель до свадьбы! Он все-таки чертов везунчик: пока что ни одна от него не забеременела, иначе у него на пальце уже блестело бы обручальное кольцо! Однако надо отдать ему должное – он выбирает только красавиц».

Жасент он видел лишь на фотографии, но с Эммой был знаком лично, а в прошлом месяце познакомился и с Эльфин. О таких девушках можно только мечтать! Особенно ему нравилась Эмма – ее веселый нрав, кокетливое личико и пухлые губки, которые она всегда подводила красным. Когда Дави узнал о ее смерти, то не смог сдержать слез и, не стыдясь, разрыдался прямо в присутствии Пьера.

– Господи! Она утонула! – Дави был в отчаянии.

Как и Эльфин, он, конечно, не знал о том, что это было самоубийство. Пьер инстинктивно хранил эту ужасную тайну, имея все основания предполагать, что и семья Клутье поступит так же. Для ревностных католиков факт лишения себя жизни заслуживает серьезного порицания, а Церковь считает самоубийство тяжким грехом, за исключением случаев, когда его совершает безумец.

«Должно быть, Эммой тогда овладело невероятное отчаяние и она не смогла справиться со своей болью», – подумал Пьер, снедаемый чувством вины…

После ухода Эльфин в тот вечер, когда он узнал о смерти Эммы, Пьер дал волю своей печали и угрызениям совести – он напился, злясь на себя, а заодно и на весь мир.

Затем полночи он, словно в лихорадке, вспоминал лучшие мгновения, проведенные с Жасент, благословенное время помолвки, когда они часто, рука об руку, прогуливались по деревне в сопровождении Лорика и Сидони.

– Могли бы вы оставить нас ненадолго? – обращалась к ним Жасент.

– Что же, как всегда, – смеясь, отвечал Лорик.

Тогда они наслаждались присутствием друг друга под сенью кленов, опьяненные пылкими объятиями тесно прижатых тел, жадные до страстных поцелуев и теряющие от них рассудок. Сколько раз Жасент чуть было не уступала его мольбам, но в последний момент, когда его рука уже добиралась до заветной цели, передумывала?

– После свадьбы у тебя будет полная свобода, – кокетливо говорила она, в утешение одаривая Пьера веселой улыбкой.

Они так любили друг друга, между ними была такая душевная близость, что Пьер ни на миг не усомнился в обещаниях, которыми они обменивались. Поэтому разочарование оказалось еще более жестоким. Не в силах бороться с бессонницей, он задавал себе один и тот же вопрос: в чем была настоящая причина отказа Жасент? И не мог найти ответа. Тогда он понял, какую печальную роль сыграла в его судьбе Эмма. «Я мстил, – терзал себя Пьер. – Изначально я этого не осознавал, но в тот день, когда Эмма призналась, что написала Жасент о наших отношениях, я испытал странное удовлетворение. Я последний из негодяев: я надеялся, что смогу вызвать ревность обожаемой мной женщины, воспользовавшись ее сестрой, восемнадцатилетней девушкой».

Он не признавал за собой ни одного смягчающего его вину обстоятельства, совершенно забыв о том, до какой степени его поразило тогда поведение самой Эммы.

Первый раз повзрослевшую Эмму он случайно встретил в ресторане «Арвида», весьма популярном среди любителей потанцевать под джазовою музыку. Юная девушка сидела за столиком с тремя мужчинами его возраста, и уже это показалось ему странным. Заметив на себе его взгляд, она сразу же оставила своих кавалеров и подошла к нему. Стояло лето, на ней было легкое платьице. Руки были оголены, дешевая цепочка спускалась на грудь. Он сразу же ощутил чувственный призыв, исходящий от ее тела, возбужденного алкоголем и танцами. Уже тогда Пьер понял, что она выросла полной противоположностью своих старших сестер, что ее не особо заботили добродетель и репутация, что она была одержима физической близостью.

В тот же вечер она ему отдалась. Отдалась лихорадочно и удивительно смело – немногие девушки проявляют такую уверенность в постели.

– Я знала, что рано или поздно с нами это случится, – заверила она Пьера, после того как все произошло. – Это был только вопрос времени.

Все это Пьер вспоминал, лежа на диване, на котором всего несколько часов назад нежилась Эльфин. Однако вскоре он погрузился в беспокойный сон. Первое, что пришло ему на ум после пробуждения, – мысль о словах Жасент. Она должна была ему поверить – он никогда не оставил бы Эмму беременной, не он отец ребенка, которого она носила.

«Тогда кто же?..»

Этот вопрос не давал ему покоя и теперь, когда по его лицу хлестал ледяной дождь, а руки окоченели от холода. Вокруг него бушевало озеро, его мрачные зыбкие волны таили в себе угрозу.

– Знаешь, Дави, – внезапно произнес Пьер, – когда-то я пообещал пересечь наше озеро вплавь[8]. Пора потренироваться.

– Ты с ума сошел? Ты не сможешь!

– Посмотрим. Веди лодку прямо за мной, на случай если я потеряю сознание.

На лице Пьера заиграла лукавая улыбка. В то утро, когда они с Жасент впервые поцеловались, он пообещал ей, что однажды совершит подобный подвиг.

Стоя в большой лодке, фотограф Мари-Кристин Бернар делала снимки Сен-Метода. Ей важно было запечатлеть каждую сцену, и жители деревни охотно позировали ей, утешаясь мыслями о том, что их несчастьям будут доказательства. Ничто не ускользало от ее объектива: мужчины, прячущие своих овец в плоскодонные лодочки, по очереди перенося каждое животное на руках; стоящая на крыльце вместе со своими детьми женщина с почерневшим от горя лицом и безумным взглядом, ожидающая нового подъема воды… Дома́, бо́льшую часть которых уже покинули жители, походили на одинокие островки.

– Отсюда нужно всех эвакуировать, – сказал мужчина, управляющий лодкой. – Обо всем, что тут происходит, вы напишете в газете.

– Конечно, я сделала заметки, которые передам главному редактору. Я очень рада, что он отправил меня сюда, все это просто невероятно. Фактически я выполняю работу журналиста. Ввиду происходящих событий нужно успевать на всех фронтах.

Мари-Кристин замолчала: ей надо было сфотографировать подростков, возившихся возле лодки. Стоя в воде, один из них держал за веревку черно-белую корову.

– Где укроются жители Сен-Метода? – взволнованно спросила она.

– Где смогут, черт подери! Может, у знакомых или родственников в Сент-Эдвиже и Сен-Фелисьене.

Журналистка повернулась к мужчине спиной, и он посмотрел на нее оценивающе. Несмотря на практичную одежду, соответствующую погоде, – непромокаемый плащ и сапоги, – женщина, на его взгляд, явно была горожанкой. Причем невероятно хорошенькой – со светлыми, собранными на затылке волосами, чуть вздернутым носиком и большими глазами довольно необычного цвета: зеленого с золотисто-карими вкраплениями.

– Это настоящая трагедия! – воскликнула она. – Я интересовалась наводнениями 1926 года, но это… такого я и представить не могла.

В этот момент ее внимание привлекло необычное зрелище. Две лодки подъехали к дому, на крыльце которого, восседая в своем кресле-качалке, активно жестикулировал какой-то старик с белыми как снег волосами.