Я бодро подхватил, подпевая сэру Полу:

И отправился надевать джинсы.

«Йеллоу Сабмарин» была единственной битловской песней, которую я знал от начала до конца.

Я допел ее вместе с Полом, одеваясь. Потом выключил радио и вышел в робко-весенний день.

Никого из знакомых я по дороге в магазин не встретил. Зато мило поболтал со скучающей кассиршей. И скидку получил, как ранняя пташка – покупатель, явившийся до двенадцати часов дня.

В магазине я приобрел жестяную двухсотграммовую банку «Нескафе-классик», коту – «Вискаса» и туалетный наполнитель «Катсан». Еще я купил «Студенческих» микояновских сосисок и тортик «Наполеон». А кроме того, побаловал себя шоколадкой «Вдохновение», апельсинчиками и бананчиками.

Когда я подошел к своему подъезду, гнилое настроение, вызванное дурацкими розыгрышами, улетучилось.

В моем обычном – не виртуальном! – почтовом ящике что-то белело.

Я поставил сумку с покупками на пол и отпер его.

Внутри оказалось письмо. Адресовано – мне, и адрес – мой. Координаты отправителя не указаны.

Почерк на конверте показался мне странно знакомым.

Я довольно редко получаю письма, поэтому разорвал конверт прямо в подъезде. Оттуда выпал небольшой голубоватый листочек, исписанный от руки.

Я взялся читать:

«Когда вы прочтете эти строки, меня уже не будет в живых.

Да, да! Я должен умереть. Судьба распорядилась именно так, и я чувствую приближение неминуемой смерти.

Очень жаль, что мне не удалось выполнить все задуманное, воплотить все мечты. Но меня утешает и мне льстит мысль, что удалось оставить после себя хотя бы кое-что. Хоть какие-то следы моего пребывания на Земле. Картины, оставшиеся после меня, продайте. Не знаю, как оценит их история, но все, что я ни писал, делал со всей душой и от чистого сердца.

Жаль, что мне не довелось родить сына. Ну, что ж, значит, не судьба. Значит, богу это оказалось не угодно.

Еще раз прощайте – и вспоминайте обо мне».

Письмо было без обращения и подписи, однако я застыл в подъезде, словно пораженный громом, вперившись в ровные, угловатые строки…

Потому что это был МОЙ ПОЧЕРК!

Лиза ехала в центр и ругала себя «поленом», «мымрой» и даже «овцой». Бабушка бы ее осудила. Но как тут не ругаться, если тебя все-таки «развели» на несусветную глупость? Она, выпускница «Плешки», почти атеистка, едет к колдуну – подумать только!

Одно оправдание: слишком уж упорно ее в последние дни всякая мистика преследовала… В электронном почтовом ящике обнаруживались маги, в обычном – ведьмы, и даже Сашхен – вот уж реалистка из реалисток! – и та переметнулась с материалистических позиций на магические и принялась за промоушен колдуна! И вот итог: Лиза приготовила честно заработанные сто баксов и несет их какому-то Кириллу Мефодьевичу, явно ведь – шарлатану…

Дом колдуна оказался в одном из старомосковских переулков, совсем неподалеку от Патриарших.

«Специально он себе, что ли, такое место жительства выбрал? – подумала Лиза. – Маргарит приманивать? На девушек впечатление производить?»

Несмотря на самые лестные аттестации, что дала чародею Сашхен, Лиза настроена была крайне скептически. Все-таки училась она в советской школе. Учителя и родители ее в материалистическом духе воспитывали. Лиза даже пионеркой успела побывать. И теперь… Теперь она шла к кудеснику, потому что понимала: Сашка от нее все равно не отвяжется, так что уж лучше сходить к этому Мефодьевичу и тут же выкинуть сей визит из головы.

«Подумаешь, колдун, – уговаривала она себя. – Ну, пошепчет какие-нибудь заклинания. Благовония воскурит. Ну, руками в воздухе повертит… От меня же не убудет, правда? Зато появится некий новый опыт. А жизненный опыт – это бесценная штуковина!»

Она уже опаздывала минут на пять или семь. И все еще искала нужный адрес. Нумерация домов в переулке была загадочной. Следом за девятым домом сразу шел тринадцатый. И как быть, если тебе нужен дом под номером одиннадцать?

«Одиннадцатый, наверное, показывают только избранным, – усмехнулась про себя Лиза. – А обычным людям этот дом неведом…»

Впрочем, быстро обнаружилось, что одиннадцатый всего-навсего притаился в глубине двора.

Внутрь его вела низкая подворотня.

Дворик оказался точь-в-точь петербургским: колодец, куда не проникал солнечный свет. Шестиэтажные грязно-желтые стены смотрели на Лизу рядами окон, за которыми не чудилось жизни. Окна в большинстве своем были серыми, грязными, давно не мытыми. Впрочем, кое-какие рамы оказались самоновейшими – белыми поливиниловыми. Весь маленький двор был уставлен в несколько рядов машинами. Как они, интересно, разъезжались здесь при такой толчее?

Во дворе было пусто, ни души, и тихо-тихо, словно совсем нет рядом Москвы с ее суетой, толкотней и пробками. Странное место. На первый взгляд все мирно-уютно, но сердце почему-то так и екает – совсем как в ночном метро или в темной подворотне.

Лиза подошла к ближайшему подъезду. Нумерация квартир здесь тоже оказалась, словно в Петербурге, – совершенно беспорядочной. Вывеска над дверями сообщала, что тут помещаются квартиры: три, четыре, пять и шесть. А еще вдруг – с тридцать второй по тридцать шестую.

Нужная ей тринадцатая, должно быть, находится в следующем подъезде. Лиза, лавируя меж припаркованными машинами, подошла к другому парадному. Рядом с изрядно выщербленными ступеньками располагалась мусорка. Бак был переполнен.

Да, все правильно. Тринадцатая квартира здесь. Кажется, на втором этаже. Но почему с каждым шагом ей все страшнее и страшнее?!

«Глупости это», – оборвала себя Лиза и смело шагнула к подъезду.

Набрала цифры «один» и «три» на бронированном домофоне.

Квартира номер тринадцать, видите ли. Подходящий номер для колдуна.

В домофон никто не ответил – однако дверь пискнула и сама собой отворилась.

Лиза вошла в подъезд. В парадном было полутемно. Свет струился только из маленького окошка где-то под потолком.

Лиза поднялась по красной, слегка истертой дорожке.

Порядок квартир в подъезде соблюдался: тринадцатый номер шел следом за двенадцатым и располагался на втором этаже. Дверь оказалась обычная, деревянная. На ней – почтовый ящик еще советских времен. И даже глазка нет.

Лиза позвонила. Звонок отозвался в тихой квартире где-то далеко-далеко.

Через минуту из-за дверей раздался женский голос: «Кто?»

– Я к Кириллу Мефодьевичу! – прокричала Лиза. – Назначено!

Дверь распахнулась. На пороге стояла женщина с невыразительным и усталым лицом.

Никакой тебе полуголой Геллы со шрамом через шею.

Никаких черных мантий, черного ворона или запаха серы.

Обычная московская тетенька: то ли прислуга, то ли помощница, то ли жена.

– Пожалуйста, – сказала блеклая женщина и посторонилась.

Лиза вошла через двойные двери. С любопытством огляделась в прихожей.

Мелькнуло: «А неплохо, черт возьми, живут у нас колдуны».

В квартире – высоченные, чуть не четырехметровые потолки. Люстра натурального хрусталя (и это в прихожей!). Две картины по стенам. Одна похожа на Шагала – а может, это и есть Шагал? На картине был запечатлен художник – он с палитрой наперевес парил в позе космонавта над красно-зеленым местечком. И в самом деле очень смахивает на Шагала.

Вторая картина, висящая в прихожей, оказалась темной, напоминающей Рембрандта, – но вряд ли, конечно, это был натуральный Рембрандт. Даже у колдуна на Рембрандта денег не хватит. На холсте угадывался лик молодого человека в старинном бархатном костюме.

Со лже-Рембрандтом соседствовал вполне современный зеркальный шкаф-купе.