Омар Омарыч мечтал о кардиохирургии с ранней юности. И не просто о кардиохирургии, а о работе в знаменитой столичной клинике, где уже тогда делали такие фантастические операции на открытом сердце, какие на его родине были пока немыслимы. Не удивительно, что путь в операционную у терпеливого сына киргизских степей оказался долгим, тернистым и весьма извилистым. Понятное дело, быстрый взлет в профессию на блатном «лифте», доступном сынкам и дочкам профессоров медицины, практиковавшим в московских клиниках, был для него закрыт. Омар Омарыч с юных лет настроился на длинную и трудную дорогу в знаменитую клинику, остававшуюся долгие годы его мечтой. Впрочем, его предки тоже скакали по степи по нескольку суток ради того, чтобы сообщить важную весть или позвать доктора к жене, оставшейся в юрте на высокогорном пастбище. Омар Омарыч с детства усвоил присказку отца: «Кочевники не плачут».

В столице Омар Омарычу поначалу было трудно привыкнуть к тому, что частенько на улице, в разных муниципальных конторах и в магазинах прохожие и посетители обзывали его то «гастарбайтером», то «чуркой», то «черным», то «понаехавшим». И это его, молодого врача, который учился восемь лет, спал по четыре часа в сутки и запретил себе до тридцати даже думать о создании семьи! И это в любимой Москве, в городе самых смелых надежд и чаяний, куда он так стремился с детства! Все это было больно и обидно, тем более, что его большая семья и его фамилия были не последними в Киргизии.

В общем, приехав в Москву, Омар Омарыч быстро понял, что в столице его прежние стартовые возможности и связи его большого клана не работают. Пришлось обнулить амбиции и «завоевывать столицу» без бонусов и стартовых очков.

Попасть в знаменитую столичную клинику после медицинского вуза в Бишкеке было нереально. Пришлось поработать врачом на «Скорой», получить кучу дипломов и сертификатов, а также паспорт гражданина России, чтобы в итоге стать своим в этом неласковом и жестоком к «понаехавшим» городе. Попав в Москву, Омар Омарыч понял: чтобы состояться в столице, ему придется лечить пациентов в два, а то и в три раза лучше, чем те молодые выскочки, которые то и дело выпячивали свое столичное происхождение. Его голова и его руки должны были работать безупречно, чтобы коллеги и начальство наконец смирились с тем, что молодой способный доктор иногда делает ошибки в неродном языке, с тем, что он вырос в другой культуре, что у него другие бытовые привычки, даже пищевые пристрастия не совпадают с коренными москвичами. В общем, путь к успеху у Омара Омарыча был один – ежедневно спасать жизни пациентов и делать это лучше, чем местные снобы – столичные потомственные доктора.

В итоге вся его жизнь подчинилась работе в клинике. Омар Омарыч к тридцати годам, как и планировал, женился на симпатичной киргизской девушке, которая родила ему очаровательную дочку Мадину. Семья была счастлива. Родные всерьез боялись, что их Омарчик свихнулся на работе и уже никогда не женится. Доктор Омаров тоже впервые почувствовал себя счастливым и защищенным от агрессивного мира огромного мегаполиса за окном. Клан Омаровых оберегал его от столичных бурь всей историей рода, а теперь – и рода его жены. Их молодая семья вместе с семьей сестры жены снимала маленькую «двушку» на востоке Москвы, и дорога в клинику отнимала каждый день больше часа. Омар Омарыч частенько думал, что он счастливо женился на киргизской девушке, не соблазнившись прелестями симпатичных русских медсестер и молодых докторш. Ни одна русская жена не выдержала бы отсутствия мужа дома с раннего утра и до позднего вечера при скромной зарплате врача, а его Амина сердцем чувствовала, что муж не будет до конца счастлив, пока не начнет сам оперировать. И терпеливо ждала его до позднего вечера, как настоящая восточная женщина. Впрочем, Омару Омарычу было не до абстрактных раздумий. После работы оставалось лишь время не спеша поужинать, поиграть с дочкой перед сном и проконсультировать по телефону парочку свежих пациентов. И все же Омар Омарыч был доволен судьбой. Ему не надо было задумываться о смысле жизни, потому что спасение людей и было этим главным смыслом.

В отделение неотложной хирургии Омар Омарыч приезжал за полчаса до официального начала смены. Ему требовалось немного времени, чтобы после долгой дороги в переполненном транспорте переключиться на работу в клинике. Переодевшись и выпив зеленого чая, доктор с головой погружался в работу, стараясь отодвинуть до конца смены все лишнее и незначительное. Однако в последние дни Омар Омарыч размышлял не только о пациентах и о новых технологиях в кардиохирургии. В клинике определенно творилось что-то странное. Доктор зорким взглядом потомка кочевников подмечал все несуразности, и понимал, что странностей и нестыковок с каждым днем становится все больше.

– Слушай меня внимательно, Башмачков, – объявила Лина приятелю, вернувшись в палату из перевязочной. – Надеюсь, эта мымра до сих пор не прикончила Бармина тем или иным способом. А если он жив, рыжая ведьма вряд ли прячет его в одном из отделений клиники. Слишком велика опасность, что старика рано или поздно обнаружат.

– Ты можешь наконец четко объяснить, зачем ей вообще сдался этот старый перец? – поинтересовался Башмачков.

– Догадайся с трех раз! Богатый мужчина – во все времена отличная приманка для авантюристок всех мастей. Вероятно, рыжая врачиха где-то пронюхала о том, что наш знакомец довольно состоятельный пенсионер, к тому же, вдовец, и решила прибрать его к рукам. Как? Вот это хорошо бы узнать. Правда, я пока еще не в состоянии пускаться в розыск, так что возьмем небольшую паузу. Кстати сказать, меня на днях выписывают. Надеюсь, ты поможешь мне дотащить до такси мои сумки и добраться домой?

– Яволь! – откозырял Башмачков и попросил Лину полностью на него положиться.

«Скорей бы домой», – подумала она, – здесь от скуки мухи дохнут…

Слово «муха» опять показалось ей знакомым и почему-то вселило в сердце непонятную тревогу. Муха…

«Да ладно тебе, Муха… Не парься, Муха», – эти фразы внезапно вспыхнули в голове Лины, как лампочки, и одновременно в душе зародился и стал стремительно расти сгусток темной тревоги. Он рос и рос, пока наконец не уперся в диафрагму, и Лина почувствовала, что ей стало трудно дышать, а руки сделались влажными. Лина незаметно вытерла их о пододеяльник и тут же в растерянности опустилась на высокую больничную койку. Через секунду она вскочила.

– Реанимация! – истошно завопила Лина.

– Линок! Тебе плохо! – Башмачков уже попрощался с Линой и закрыл за собой дверь, но тут же вернулся. Ее крик достал писателя уже в коридоре, и Башмачков ворвался в палату с паническим выражением лица.

– Сейчас-сейчас, Линок, ты только не волнуйся. Я с тобой. Держись! Побегу позову кого-нибудь.

– Спокойно, Башмачков, никого звать не надо. – Лина перешла почти на шепот. – Муха! Я только что вспомнила, кто такая Муха.

– Кто-кто? – не понял Башмачков. – Ты бредишь? Откуда в этом стерильном отделении муха? Наверное, у тебя опять поднялась температура. Держись, старушка, я сейчас позову медсестру.

– Замри, Башмачков, никуда не ходи, не перебивай и слушай, – велела Лина и, волнуясь, запинаясь и слегка путаясь, рассказала Башмачкову о беседе Мухи и Костяна в реанимации.

– Я вспомнила! Эта рыжая мымра тогда о нашем Бармине Костяну во всех подробностях рассказывала! Типа есть один богатеньких старик, чего зря пропадает. Я сопоставила факты и поняла: других богатеньких старичков у нас в отделении не было. Въезжаешь, Башмачков?

Башмачков взглянул на Лину с жалостью:

– Ты знаешь, под наркозом у людей нередко бывают галлюцинации. Я об этом не раз слышал от врачей. Скорее всего, тебе подобный разговор приснился, а позже, познакомившись с Барминым, ты убедила себя в том, что это было на самом деле. Не переживай, так бывает. Галлюцинации иногда кажутся пациентам очень правдоподобными.

– Ну ты даешь, Башмачков! Люся тоже считает меня больной на всю голову. А я, между прочим, даже в реанимации за свою жизнь боролась, и все, что делалось вокруг, отлично слышала, видела и понимала. Эту самую Муху я даже за халат дергала, чтобы она обратила на меня внимание. Запомни, Башмачков, в наше время всем и везде необходимо руководить самому. Тем более – в реанимации. Короче, господин литератор, мы просто обязаны отыскать этого самого Костяна, кое-что у него разузнать и добраться с его помощью до кровожадной Мухи. Я бы даже сказала, до Мухи Цеце.