Мысли помогали отвлечься от стонов раненого, равно как и работа по «батованию» лошадей, перетаскиванию тел и сбору трофеев. Оружие, доспехи, небольшие вьюки на лошадях, деньги и украшения. Я решил пока не пренебрегать ничем, потому что Родриго Борджиа ещё не Папа, да и все мои действия с момента попадания в далёкое прошлое… ни разу не схожи с сыновним послушанием. Чистой воды инициатива. Разумная инициатива, спору нет, но пока она не даст должного эффекта, лучше не пытаться получить чего-нибудь с Борджиа-старшего. Вот и буду рассчитывать на собственные силы и средства.
– Роскошная золотая цепь у покойного кондотьера, - хмыкнул я, снимания оный предмет с толстой шеи Проди. – Была… Тебе, случайно, не сильнее твоей нравится?
– Моя привычнее, - отозвался Корелья, устроивший наконец свою ногу так, чтобы она не доставляла особого беспокойства. – Продавать станешь?
– Само собой. Тут почти всё флорентийским торговцам пойдёт. Особо хороших доспехов нет, оружие тоже не лучше нашего с тобой. К лошадям я что-то последнее время безразличен стал. Быстро скачет, вот и ладно.
– Оно и правильно, особенно…
– Стой! – оборвал я Мигеля. – А вот это я удачную штуку нашёл.
Штукой оказался широкий пояс из мягкой, выделанной кожи, который покойный кондотьер носил прямо на теле. Широкий такой, вместительный, с множеством отделений-карманов. И внутри у нас… Золотые монеты. Опять они же, снова они. Хм, ещё и драгоценные камни для разнообразия. Похоже, запас на чёрный день у Проди всё же имелся. Более того, он его всегда при себе таскал. Похвально… с моей точки зрения.
Итак, что имеем? Более семисот дукатов, флоринов и иных монет, примерно одинаковых по весу, а к ним ещё и пара пригоршней драгоценных камней, среди которых есть и несколько крупных. Изумруды, сапфиры, рубины… Их стоимость я при всём на то желании оценить не смогу, тут к ювелиру надобно. Лучше всего вообще припрятать и во Флоренции не показывать. Запас карман не тянет, а с учётом золотой части заначки Галеаццо Проди денег у меня, значительно, так прибавилось. Даже учитывая то, что я намерен немалую их часть выделить тем, кто был рядом в этом бою. Это правильно будет.
– Много! – аж прищёлкнул языком Корелья. – Только ты, Чезаре, убери от греха, чтобы не видели, кому не стоит.
– Это конечно, - согласился я, убирая золото обратно, в отделения снятого с покойника пояса, а камни ссыпав в кошелек, который спрятал у себя под одеждой. - Ты не забывай, что твоя часть тут тоже есть. И Моранцу порадовать стоит. Человек нужный и дело своё знает.
– Я возьму… и прогуляю, - махнул рукой друг детства. – У тебя какие-то совсем большие и на будущее рассчитанные мысли. Вот пока и используй. Получится, тогда в золоте вообще недостатка не станет. Нет… даже думать не хочу.
– Получится. Я слова на ветер бросать не собираюсь.
Народ тут всё же осторожный, можно даже сказать пуганый. Завидев невдалеке от дороги что-то подозрительное, случайные путники нахлёстывали лошадей, чтобы оказаться подальше от потенциально опасного места. Разбойники, в изобилии водящиеся в италийских землях, давно приучили к этому. Хотя один раз пара всадников отделилась было от сопровождаемой повозки, но едва завидев трупы и нас, вполне себе живых и вооружённых, припустила во весь опор, даже не подумав связываться. Другие декорации, зато картина донельзя знакомая.
А затем появились те, кого мы ждали – Моранца в сопровождении аж пары повозок, на каждой из которых восседало по два местных пейзанина. Сам же Бьяджио сразу метнулся к нам, мне даже не требовалось выслушивать вопрос, чтобы дать на него ответ:
– Пока не хуже, но и лучшим его состояние не назову. Пусть его везут в деревню, а мы продолжим путь. Да-да, хороших докторов в округе вряд ли можно найти, а вот в столице республики есть мастера своего дела.
– Тогда почему не отвезти его туда?
– Сам знаешь, - покривился я. – Тряска, даже если в повозке, как тут, сено в мешках, убьёт его в нынешнем состоянии. Поэтому нам дорога во Флоренцию, благо недалеко уже. А услышав звон золота, врач согласится и поехать, и за больным присмотреть и, если позволит состояние, перевезти в более подходящее место, чем простой деревенский дом. Теперь понял?
Понял. Мне же оставалось вручить изрядно напуганному местному жителю некоторую сумму, как вознаграждение за присмотр за раненым, а вдобавок пообещать, что если вздумает отнестись к присмотру с недостаточным усердием… Обещание с моей стороны, пустить его кожу на сапоги и перчатки, было воспринято как и полагается. Теперь точно халявить не станет, потому как верит, что ласковый голос плюс трупы вокруг – достаточно убедительная картина. Также пришлось объяснить, что вторую повозку он уже не увидит, получив вместо неё достаточную на покрытие издержек и немного сверх того сумму.
Что ещё? Тело погибшего Греко. Его полагалось похоронить как можно скорее, в хорошем гробу и в нормальной могиле. Само собой, не за свой счёт. Остальные же… их судьба меня не особенно заботила, пусть сами разбираются или стражников в известность поставят. Они тут хоть и в теории, но порой появляются. Пусть у них голова болит, право слово!
***
И снова дорога, только уже её заключительный отрезок, и условия немного другие. Мигель в повозке, Моранца за возничего, ну а я всё так же отбиваю задницу о седло, что не доставляет ни малейшего удовольствия. Ах да, за повозкой бредут лошадки без всадников, часть боевых трофеев. Настроение… у меня философское, Корелья больше занят болью в ноге, ну а Бьяджио грустит. Понимаю его, терять хорошо знакомых людей и беспокоиться за их жизни – дело знакомое и очень, чрезвычайно неприятное.
– Жизнь – сложная штука. И даже творец нашего мира не сможет ответить на простейшие, казалось бы, вопросы.
– И это говорит епископ, - не выдержав, Моранца изрёк сие саркастическое замечание. – Я думал, вы должны утешать людей, оказавшихся в сложной ситуации.
– Думать… это уже хорошо. Многие, увы и ах, подобным заниматься даже не пытаются. А лить в души сладкую патоку, тем самым мешая понимать мир таким, какой он есть… Лучше я это оставлю другим, более глупым, а чаще более подлым.
– Подлым? Почему?
– Правильный вопрос. Сначала вспомни привычные проповеди, которые ты во множестве слышал, начиная с детства. А затем сравни с жизнью и тем, что услышишь от таких как я. Потом же, спустя несколько недель, вернёмся к разговору. Если, конечно, сам этого захочешь.
– Странный вы епископ, синьор Чезаре.
Знал бы ты, парень, насколько я странный, по меркам привычного тебе мира! Только не узнаешь, такие тайны исключительно для их носителя и никак иначе. Этих слов ты не услышишь, зато кое-что другое скажу. Поумнее, чем тот бред, которым привыкли пичкать свою паству местные святоши.
– Про умершего твоего друга сначала сказать стоит. Не знаю, как он жил, но видел, как умер. Достойно, с оружием в руке, защищая тех, кто с ним рядом бился. Уж точно не хуже «предсмертной исповеди с отпущением грехов». Я же от всего сердца попрошу, чтобы ТАМ, - слово интонацией выделяю, но без подробностей, – к нему правильно отнеслись. А Гамбини… Пока он жив. И шансы выжить куда больше, чем окажись на его месте простой земледелец или торговец.
– Почему?
– Дух движет материей. Слышал такие слова? Не слышал… Тут суть в том, что человек с сильным духом может, как бы приказывать телу действовать за пределами возможного. Значит, и выздороветь после тяжкой раны тоже. Солдаты, умеющие сражаться и убивать, сами при этом остающиеся на ногах. Правители, из числа не просто сидящих на троне, а ломающие привычный мир вокруг. Ораторы, зажигающие сердца и души слушающих их людей… Подумай над этим, Бьяджио, может поймёшь, почему у твоего приятеля шанс выжить больше, чем у другого.
Задумался Моранца. Пусть, дело по любому полезное. А Мигель, тот скалится. Причина? Не знаю даже. Или нет, точно! Доставшаяся «по наследству» память выбросила на поверхность воспоминания, дающие подсказку. Корелья имел несколько раз возможность послушать Родриго Борджиа, который убеждал в чём-то пришедших к нему гостей. Сейчас же наверняка уловил нечто не аналогичное, но отдалённо напоминающее. Небось, думает будто голос крови таким образом в Чезаре зазвучал. Пускай думает, вполне себе подходящее обоснование, опровергать его точно не собираюсь.
